Синода, Масахиро

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Синода.
Масахиро Синода
篠田 正浩
Дата рождения:

9 марта 1931(1931-03-09) (93 года)

Место рождения:

Гифу, префектура Гифу, Япония

Гражданство:

Япония Япония

Профессия:

кинорежиссёр

Карьера:

1960—2003

Масахиро Синода (яп. 篠田 正浩 : Синода Масахиро?); род. 9 марта 1931 года, в Гифу, префектура Гифу, Япония) — японский кинорежиссёр, один из представителей «Новой волны „Офуна“» — движения японского кино, возникшего на рубеже 1950-х — 1960-х годов.





Биография

Родившийся в семье инженера, Синода получил хорошее образование, поступив после окончания школы в родном городе Гифу, на литературный факультет университета Васэда (Токио). Синода с раннего детства жил литературой и, кроме того, увлекался спортом, став в школьные годы чемпионом по бегу. В университете он прослушал курс лекций крупнейших знатоков средневекового театра Японии — Сигэтоси Каватакэ и Масакицу Гундзи.

По окончании университета Синода пришёл в 1953 году в кинокомпанию «Сётику», где в это время как раз был очередной набор на должности ассистентов режиссёра. Работая в студии «Офуна», принадлежащей компании «Сётику» новичок Синода был помощником многих режиссёров, при этом писал сценарии, один из которых даже получил премию. В конце концов, Синода примкнул к Синтаро Исихаре — пророку «рассерженных», писателю, отвергавшему духовные ценности старшего поколения. Под воздействием двух полюсов — нигилистически-разрушительной платформы Исихары и силы традиционного искусства шло становление творчества молодого режиссёра.

После своего дебюта в 1960 году фильмом «Билет любви в один конец» его имя причисляют к «Новой волне «Офуна», движения молодых кинематографистов, родившееся на рубеже 1950-х — 1960-х годов, у истоков которого стояли кроме Синоды его товарищи по студии Нагиса Осима, Ёсисигэ Ёсида и Ёдзи Ямада. Конфликт между героем, недовольным собой и его антагонистом — человеком уверенным и благополучным, — постоянный мотив произведений Синоды. Чаще всего этот конфликт разрешается смертью одного из противников.

Синода считал себя учеником Ясудзиро Одзу (он в частности был его ассистентом на фильме «Токийские сумерки» в 1957 году). С учителем его объединяет настойчивость, с которой он искал собственный экранный мир. В то же время его картины отличает яркая чувственность и жестокость, чего нет в фильмах Одзу. Эротизм и жестокость, присутствующие в работах Масахиро Синоды — отнюдь не дань моде, установившейся в японском киноискусстве 1960-х. Жестокость для Синоды — одна из черт человеческого существования, мерило, определяющее облик эпохи. Синода убеждён, что «творчество режиссёра должно стать живым выражением политического лица эпохи», тем не менее, сам он достаточно редко обращается к современному материалу, больше интересуясь событиями минувших времён[1]. Начиная с середины 1960-х, Синода всё более склонялся к историческому материалу. Целью режиссёра было рассмотреть прошлое с разных точек зрения, чтобы лучше изучить настоящее, и происходящие перемены в современном обществе.

Масахиро Синода работал в различных жанрах, от фильмов о якудза до самурайских саг. Ушёл из «Сётику» в 1965 году, организовав свою собственную продюсерскую компанию «Хёгэнся» (Hyōgensha)[2]. Шедевр творчества Синоды «Самоубийство влюблённых на острове Небесных сетей» (или «Двойное самоубийство», 1969) является экранизацией драмы великого драматурга Мондзаэмона Тикамацу, в котором режиссёр связывает приёмы средневекового кукольного театра (для которого Тикамацу и писал своё сочинение) с изощрённостью выразительных средств современного кино. В драме Тикамацу повествуется о трагедии любви торговца Дзихэя, мечущегося между двумя женщинами — преданной ему женой О-Сан и прекрасной куртизанкой Кохару[1]. Обе роли исполняет актриса Сима Ивасита, супруга режиссёра, исполнительница главных ролей во многих его фильмах. До неё состоял недолгим браком с поэтессой Кадзуко Сираиси[3].

Давнее увлечение спортом отразилось у режиссёра в постановке им документального фильма об Олимпийских играх в Саппоро (1972).

Один из самых популярных фильмов режиссёра, демонстрировавшийся на киноэкранах в СССР[4] — «Копьеносец Гондза» (1986) был участником конкурсного показа Берлинского кинофестиваля (1986), где получил «Серебряного медведя» за выдающееся художественное решение.

Синода оставил режиссуру в 2003 году после выхода на экраны его последней киноленты «Шпион Зорге», биографическом фильме о жизни знаменитого разведчика Рихарда Зорге.

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Синода, Масахиро"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 78-99)
  2. ↑ Hirano, Kyoko [www.filmreference.com/Directors-Sc-St/Shinoda-Masahiro.html Masahiro Shinoda]. (англ.)
  3. ↑ [shinema.ru/people/?id=23779&letter=m «Кое-что о японском кино» / Sergey Kuznetsov Content Group] (рус.)
  4. ↑ Фильм демонстрировался в советском прокате с июля 1988 года — опубликовано: журнал для работников кинопроката «Новые фильмы» № 7/1988, стр. 11-12.

Литература

  • Генс, Инна Юлиусовна. «Бросившие вызов: Японские кинорежиссёры 60-70-х гг.» / Послесов. В. Цветова; ВНИИ Искусствоведения. — М. : Искусство, 1988. — 271 С. (стр. 78-99).

Ссылки

Отрывок, характеризующий Синода, Масахиро

– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Синода,_Масахиро&oldid=79878626»