Синоп (броненосец)
«Синоп» — барбетный броненосец. Третий в серии из четырёх кораблей типа «Екатерина II».
Содержание
Проект и строительство
По удачному проекту с небольшими промежутками во времени заложили сразу 4 корабля. Главные различия между ними состояли в устройстве барбетных установок. На «Екатерине II» орудия выдвигались над кромкой брони только на момент наведения и выстрела. На «Чесме» и «Синопе» выдвижение пушек уже не предусматривалось, но сами установки оставались открытыми, а на «Георгии Победоносце» применили башенноподобное прикрытие с наклонной лобовой плитой, хотя толщина его оставалась незначительной и предохраняла только от осколков, пуль и мелких снарядов.
Корабль заложен в 1883 году, спущен на воду в 1887 году. С 1889 года принят в эксплуатацию.
В 1906 году предлагалось существенно модернизировать «Синоп», «Чесму» и «Георгий Победоносец» с установкой четырёх современных 305-мм орудий с длиной ствола в 40 калибров в башенных установках и 120-мм скорострельной артиллерии. Были даже заказаны орудия, но нелепость затеи стала ясна для Морского штаба.
«Синоп» стал учебно-артиллерийским кораблём, вооружённым четырьмя 203-мм орудиями на месте старых барбетов и двенадцатью 152-мм пушками Канэ.
Служба
Участвовал в первой мировой войне. Нес брандвахтенную службу у Севастопольской бухты, с ноября 1916 года использовался в качестве штабного корабля отряда судов на Дунае.
Во время гражданской войны несколько раз переходил из рук в руки.
В январе 1918 года «Синоп» принял участие в восстании Румчерода против власти Украинской Народной Рады и в установлении в Одессе советской власти[1].
30 января 1918 года вошёл в состав Красного Черноморского флота.
С апреля 1918 года находился в Севастопольском военном порту на хранении, где 1 мая 1918 года был захвачен немецкими войсками, затем, 24 ноября 1918 года, перешёл к британским союзникам и передан ими Белому флоту.
19 февраля 1919 года разоружен, а 22-24 апреля 1919 года по приказу эвакуировавшихся из Крыма союзников выведен из строя и взорван.
29 апреля был захвачен частями Украинского фронта РККА, но 24 июня вновь отбит белогвардейцами.
После захвата Севастополя 15 ноября 1920 года частями РККА в строй не вводился, в 1923 году сдан Комгосфондов для демонтажа и разделки на металл. 21 ноября 1925 года исключен из списков судов РККФ.
Броненосец был разделан на металл в Севастополе в период 1922-1924 гг. Упоминаемые в некоторых источниках данные о том что «Синоп» был затоплен у Ялты и якобы обнаружен подводной экспедицией Балларда не соответствуют действительности.
Командиры
- 1894 — капитан 1-го ранга А. В. Невражин.
- 1894—1895 — капитан 1-го ранга Д. И. Петров.
- 1898—1902 — капитан 1-го ранга В. Я. Баль.
- 1902 — капитан 1-го ранга М. Н. Коландс.
- 1902—1903 — капитан 1-го ранга А. Н. Скаловский.
- 1903—? — капитан 1-го ранга М. Г. Афанасьев.
- 1908—1911 — капитан 1-го ранга В. А. Канин.
- 1 ноября 1912—1916 — капитан 1-го ранга Пётр Иванович Паттон.
- 1916—1917.06 — капитан 1-го ранга А. Г. Покровский.
- 1917 г. 07—12. — капитан 1-го ранга Зарудный.
- 1917—? лейтенант Е. С. Рыбалтовский.
Источники информации
- В. Кофман, под ред. адмирала Н. Н. Амелько, «Башня или барбет?», Моделист-конструктор, 1992 г., № 6
Напишите отзыв о статье "Синоп (броненосец)"
Примечания
- ↑ Малахов В.П., Степаненко Б.А. Одесса, 1920-1965:Люди…События…Факты. — 1-е. — Одесса: Наука и техника, 2008. — С. 332. — 504 с. — ISBN 978-966-8335-81-5.
Ссылки
- [navsource.narod.ru/photos/01/006/index.html Фотографии]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Синоп (броненосец)
Vive Henri Quatre,Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
