Синьцзянская епархия

Синьцзянская епархия Китайская православная церковь
Основная информация
Страна	Китай
Епархиальный центр	Урумчи
Основана	1934
Сан правящего архиерея	Епископ
Титул правящего архиерея	Синьцзянский
Архиерей
Правящий архиерей	кафедра вдовствует

Синьцзя́нская епа́рхия — каноническое, структурное и территориано-административное подразделение Китайской православной церкви на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. В настоящее время кафедра временно управляется главой Казахстанского митрополичьего округа.

История

В 1850 году в Томске русский купец Порфирий Глебович Уфимцев сообщил настоятелю Гуслицкого монастыря Московской епархии игумену Парфению о том, что во время многократных торговых поездок в Кульджу познакомился там с китайскими христианами, сообщившими о том, что они по происхождению — русские, по вере — православные. Они утверждали, что являются потомками пленников из Албазина. По их словам, за дерзость по отношению к императорскому правительству, 50 русских семей были сосланы из Пекина в отдалённую Кульджу. Сблизившись с единственными христианами в Кульдже — католиками — потомки албазинцев стали ходить в католический храм, переняли и латинские обряды, но сохранили память о вере отцов.

Игумен Парфений эти сведения изложил в письме к митрополиту Московскому Филарету. Последний, наведя справки об игумене Парфении, переслал его письмо Обер-прокурору Синода графу Протасову. Обер-прокурор доложил о письме императору Николаю I, а Государь передал письмо в Государственный совет, где было решено присоединить к России Семиреченскую область — прилегающую к Китаю степь, а в Кульдже и Чугучаке — открыть русские консульства и храмы при них.

Кульджинский договор 1851 года между Россией и Китаем установил постоянные деловые связи между Россией и Синьцзяном. В Кульдже и Чугучаке были созданы русские консульства, представительства русских фирм. Первыми российскими консулами в Синьцзяне стали члены 12-й Духовной Миссии — И. И. Захаров (в Кульдже) и А. А. Татаринов (в Чугучаке). Именно с этого времени и можно говорить о распространении православия в этих местах.

В 1871 году Россия присоединила к своей территории значительную часть Западного Туркестана. Политические и военные обстоятельства Туркестанского края побуждали Русское правительство к занятию Кульджинского ханства. Оно, однако, не было присоединено к России окончательно, но перешло вскоре под покровительство Китая.

В то время русское население Кульджи насчитывало 2000 человек. Русские и составляли приход единственного в Кульдже православного храма. Первая церковь была временной и размещалась в одном из китайских зданий. В январе 1872 году она была освящена во имя святого пророка Илии. В церковно-административном отношении храм в то время входил в состав Томской епархии. Епископ Томский Платон (Троепольский) прислал в Кульджу иеромонаха, тогда и началось постоянное богослужение.

С образованием 1 мая 1871 года Туркестанской епархии приход в Кульдже перешёл в ведение Туркестанского епископа.

С увеличением числа русских в Кульдже старый храм стал слишком тесен, поэтому было решено возвести новый каменный храм. Он был заложен летом 1875 года и освящён 17 марта 1877 года по епископа Туркестанского Софрония (Сокольского). Храм был освящен местным протоиереем Михаилом Путинцевым во имя святого пророка Илии. В кульджинском храме были собраны списки многих чтимых русских икон, так как по просьбе настоятеля многие архиереи, наместники монастырей и настоятели соборов прислали в Кульджу иконы, освященные у святых мощей угодников Божиих или чудотворных икон как благословение новому храму. Пожертвования сделали Александро-Невская, Троице-Сергиевская и Почаевская Лавры, Валаамский и Соловецкий монастыри, Курская Коренная обитель, Нилова пустынь, Новгородский Софийский собор, Пафнутьево-Боровский монастырь, Иосифо-Волоцкий, Макарьевский, Спасо-Бородинский и другие монастыри. Всего было пожертвовано около 45 икон.

Православное население Синьцзяна составляли исключительно русские: сотрудники российских консульств и бывших при них охранных воинских частей, служащие русских фирм, частные предприниматели. При каких обстоятельствах и в каких формах тогда протекала в Кульдже церковная жизнь, сейчас за неимением источников сказать невозможно. Кроме Кульджи и Чугучака, русские также появились в Урумчи, где было открыто консульство. Из метрических книг Урумчинской церкви видно, что в 1905 году служил священник Николай, назначенный, вероятно, из Пекина. Прослужил он неполный 1905 год. В Чугучак для совершения богослужений и треб приезжали священники из расположенных близ русско-китайской границы русских селений. К 1915 году при русском консульстве в Кульдже имелся уже храм, куда назначен был иеромонах Серафим. По инициативе консула Дьякова была устроена церковь и при консульстве в Урумчи, но постоянного священника туда не назначали. Богослужение совершал приезжавший из Кульджи иеромонах Серафим.

В целом до 1920 года русские в Синьцзяне были немногочисленны, перемены в их жизни были редкостью.

В 1920 году в Синьцзян вступили белогвардейские части атаманов Б. В. Анненкова и А. И. Дутова. В их составе были и священнослужители: архимандрит Иона (Покровский), занимавший должность старшего священника дутовских частей, и служившие при отдельных частях священники Феодосий Солошенко и Григорий Штокалко. Первоначально белые части сохраняли свою военную организацию и священники были на положении служивших при воинских частях. Архимандрит Иона и священник Григорий Штокалко служили в городе Суйдун, где расположился атаман А. И. Дутов со своим штабом, священник Феодосий Солошенко состоял при своей части.

После смерти атамана А. И. Дутова в феврале 1921 году военная организация быстро распалась. Архимандрит Иона с другими старшими чинами армии выехал в Пекин (среди них был и будущий начальник 20-й Миссии, — белый офицер Леонид Святин), где поступил на службу в Российскую Духовную Миссию.

Григорий Штокалко остался служить в Суйдуне, Феодосий Солошенко выехал в Чугучак, где был построен православный храм. Игумен Серафим в 1921 году по неизвестным причинам переехал на службу в Урумчи, в Кульдже остался служить приехавший из России священник Василий Федюшин. Все церкви в Синьцзяне стали приходскими. В Суйдуне осталась принесенная дутовцами чтимая в Оренбуржье Табынская икона Божией Матери.

Примерно к 1925 года определилась картина русского расселения в Синьцзяне, остававшаяся неизменной до второй половины 50-х годов. Центром русской диаспоры стала Кульджа, затем по численности населения шел Чугучак с прилегающими районами и затем — Урумчи. Возглавлявший в то время Пекинскую и Китайскую епархию архиепископ Иннокентий (Фигуровский) умер в Пекине в сане митрополита в 1931 г. Его трудами церковная жизнь Синьцзяна во второй половине 20-х годов начала устраиваться. Приходы были объединены в Благочиние, благочинным был назначен иеромонах Серафим, возведенный в сан игумена, с оставлением настоятелем Урумчинского прихода. Им был предпринят объезд Благочиния, посланы доклады в Пекин. Деятельность игумена Серафима продолжалась до 1931 года, когда он выехал в Палестину, поступив в Русскую Духовную Миссию в Иерусалиме. Новый благочинный назначен не был, объединяющего Синьцзян церковного центра не стало. Многие умерли, часть русского населения выехала.

В 1932 — 1933 году русское население Синьцзяна резко возросло в связи с притоком населения, недовольного коллективизацией в Туркестане и Казахстане. В числе прибывших были священнослужители: протоиерей Павел Кочуновский, протоиерей Михаил Маляровский, священник Иоанн Филонский, священник Дмитрий Любов, священник Кудрявцев. Кульджа, Чугучак и Урумчи по-прежнему оставались церковными центрами, однако стали появляться приходы и в других местах. Они возникали и закрывались главным образом из-за переезда священников. В одних местах строились молитвенные дома, в других — служба шла во временных помещениях. Порядка и планомерности не было. В 1934 году Архиерейским Синодом Русской православной церкви заграницей было учреждено Синьцзянское викариатство с пребыванием епископа в Урумчи; оно стало третьим викариатством Пекинской епархии (позднее преобразованное в благочиние приходов в городах Кульдже, Чугучаке, Урумчи и Лоуцоугоу). 10 февраля 1935 года Ювеналий (Килин) был хиротонисан во епископа Синьцзянского. Осложнившаяся вследствие военных действий Японии обстановка не дала возможности епископу Ювеналию проехать в Синьцзян. Жил в Харбине, затем в Шанхае. В 1940 году переведён на Цицикарскую кафедру. С тех пор новый Синьцзянский епископ не назначался.

Примерно к 1937-1938 годам относится постройка в Кульдже на пожертвования православного населения церкви, существовавшей до 60-х годов, куда была перенесена из Суйдуна Табынская икона Божией Матери. Кульджа к концу 30-х годов окончательно стала церковным центром Синьцзяна.

С 1946 года Синьцзянская епархия вошла в состав Восточно-Азиатского экзархата Русской православной церкви.

С течением времени оставшееся русское население смешалось с китайским и уйгурским, однако сохранило православие. Уцелели до сего дня и казачьи станицы в пределах Китайского Алтая. На начало 2000-х годов русское население Синьцзяна насчитывало до 2000 человек.

17 июля 2002 года временное архипастырское попечение о пастве Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая было возложено на архиепископа Астанайского и Алма-Атинского при координации исполнения данных решений с Отделом внешних церковных связей.

После лет культурной революции в Китае восстанавливаются православные храмы — в Синьцзяне (города Урумчи, Инин, Дачэнь).

Епископы

• Ювеналий (Килин) (16 февраля 1935 — май 1941)
• Алексий (Кутепов) (17 июля — 7 октября 2002) в/у, архиеп. Астанайский
• Елевферий (Козорез) (7 октября 2002 — 7 мая 2003) в/у, еп. Чимкентский
• Мефодий (Немцов) (7 мая 2003 — 5 марта 2010) в/у, митр. Астанайский
• Александр (Могилёв) (с 5 марта 2010) в/у, митр. Астанайский

Ссылки

• [drevo-info.ru/articles/14261.html Синьцзянская епархия на drevo-info.ru]

Отрывок, характеризующий Синьцзянская епархия

«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.