Сирийские евреи

Сирийские евреи — потомки евреев, поселившихся на территории современной Сирии в 6 веке до нашей эры. В конце 15 века к ним присоединились испанские сефарды, прибывшие в Сирию по приглашению Османского султана. Имели развитую культуру, которая появилась в результате смешения испанских и традиционных культурных особенности еврейского народа. В Израиле имеют отдельную религиозную общину. С древнейших времен евреи состоявляли один из важнейших слоев сирийского общества.

История

Доисламский период

Евреи начали селиться на территории Сирии, с 6 века.д.н. э. С 539 года она находилась под властью персидской династии Ахеменидов. По сообщению Иосифа Флавия персидский царь Ксеркс приказал Эзре назначить еврейских судей для религиозного судопроизводства для всей территории ахеменидской державы. В 333 году до нашей эры Сирия была завоевана Александром Македонским, который даровал евреям новые привилегии, а также подтвердил их право на старые. После распада державы Александра, Сирия стала важным центром селевкидского государства, которое ни в чём не притесняло иудейское население. При Селевкидах еврейское население стремительно растет и процветает, этому способствовало дарование Селевком I Никатором евреям равных гражданских прав с эллинами. Хотя при последующих селевкидских царях положение евреев существенно разнилось.

В 64 году д н э Сирия находилась под владычеством Рима, а её наместник так же отвечал за Иудею. По свидетельствам современников, еврейское население того периода было весьма многочисленным, во многом подобная демографическая тенденция складывалась за счет прозелитизма. Даже наместники Сирии находились под влиянием иудаизма. Не смотря на это, с началом Иудейской Войны в Сирии вспыхнули антиеврейские беспорядки. Все население Дамаска было вырезано, а это более 10 тысяч человек. А жители Антиохии требовали императора Тита лишить евреев всех привилегий и изгнать всех иудеев из города, но император оставил данное прошение без внимания. Спустя полтора столетия еврейская жизнь бурлила во всех крупных городах Сирии, в том числе и в Дамаске, где евреи смогли восстановиться после тяжелейших погромов. Сирийские иудеи поддерживали связи как с Эрец-Исраэль и местной общиной, так и с вавилонскими изгнанниками.

В первом веке нашей эры, Сирия стала важным центром христианства. Именно в Сирии приступил к своей миссионерской деятельности христианский апостол Павел. В 325 году христианство стало государственной религией Римской Империи. Это ни в коей мере не могло положительно сказаться на жизни еврейских общин, в том числе и сирийской. Начались гонения и преследования евреев на религиозной почве. Например, в 423 году на праздник Пурим христиане Антиохии устроили резню и убили многих членов местной еврейской общины. Поводом для погрома послужило убийство христианского мальчика, в котором обвинили евреев. В истории это стало одним из самых ранних случаев кровавого навета. При царствовании византийского императора Фоки гонения на евреев усилились. Он попытался силой обратить евреев в христианство, но столкнулся с сильным сопротивлением. В Антиохии, центре еврейской жизни Сирии, вспыхнуло еврейское восстание, которое было безжалостно подавлено, почти все евреи были убиты, а остальные изгнаны из города. В 610 году Сирия переходит под контроль Сасанидов, которые хорошо относились к евреям. В основном, иудейское население Сирии поддержало завоевателей, за что после перехода этих территорий под контроль византийцев жестоко поплатилось.

Период халифатов и султанатов

В 634—636 год Сирию занимают арабы, и положение евреев значительно улучшается. В 661 году Дамаск становится столицей Омейадской державы, а иудеи становятся приближенными халифов. Но с приходом к власти Аббасидов в 750 году положение евреев Сирии резко ухудшается. Аббасидские халифы вводят Омаровы законы, а евреи подвергаются притеснениям, их настойчиво побуждают принимать ислам. В целом, во время правления Аббасидов еврейское населения Сирии и халифата пострадало весьма серьёзно. Статус и отношение к не мусульманам в мусульманском обществе варьировалось в зависимости от времени и места (Krämer 2006: 248). В 969 году Сирия попала под управление Фатимидов. Их политика по отношению к иудеям была непостоянной и отличалась своеобразием. Сначала фатимидские халифы даровали евреям привилегии, покровительствовали им, а затем все отбирали, уничтожали синагоги, насильно обращали евреев в ислам, после этого, через несколько лет они отменяли свои варварские распоряжения, возвращали имущество и синагоги. В 1174 году Сирия находится под властью Саллах ад-Дина. При нём и его потомках, образовавших династию Айюбидов, еврейские общины достигли огромного культурного и экономического расцвета. Во многом это результат дальновидной политики Айюбидов и их веротерпимости. При них евреи занимали высшие государственные должности, а среди окружения султанов находилось немало просвещённых евреев, в том числе врачи, поэты и учёные. Примером может служить Моше бен Маймон, который был личным врачом Саладдина и его семьи. 1260 году монголы опустошили Сирию, но пощадили иудеев и христиан. В этом же году страна перешла под власть мамлюков, которые постепенно начали подвергать репрессиям еврейское население страны. В конце 13 века и начале 14 мамлюкские султаны сместили евреев с государственных должностей, но из-за нехватки квалифицированных служащих отменили своё распоряжение. Позже был возвращен ряд старых предписаний, которые должны были подчеркнуть второсортность евреев: еврейки должны были носить туфли разного цвета, а мужчины должны были подавать сигнал свистком при входе в общественные места. Исламские фанатики не гнушались возводить кровавые наветы, обещая не подвергать наказанию тех, кто перейдет в ислам. В 1392 году иудеев обвинили в поджоге главной мечети Дамаска, одного подозреваемого сожгли заживо, а главы общины были подвергнуты пыткам.

В начале 15 века сирийские евреи пережили вторжение Тамерлана, который опустошил ряд сирийских городов, в том числе сжег Дамаск и подверг истреблению множество евреев. В Самарканд были уведены почти все ремесленники и мастера, еврейская община лишилась одних из лучших и образованных своих членов. Некоторые общины так и не возродились. В 16 веке еврейская жизнь начала возрождаться. Недалеко от Дамаска, в местечке под названием Джаубар, проживало около 500 семей, имевших свою собственную большую синагогу (Lewis 1939: 183).

Мухаммад-Али и современный период

С 1832 года по 1840 год Сирия управляется египетским правителем Мухаммадом-Али. Хотя большую часть государственных должностей занимали христиане, иудеи Сирии держали в своих руках капитал. Это не могло не вызывать зависти христиан, которую усиливал религиозный фанатизм (Baron 1932: 3). При Мухаммаде-Али евреи были уравнены в правах с мусульманами, хотя это не обеспечило им абсолютной безопасности. К 1920 году Сирия становится подмандатной территорией Франции, а крупные еврейские общины общей численностью менее 20 тысяч человек сохранились только в Халебе, Дамаске и в Камышлы. Продолжается еврейская эмиграция в Эрец-Исраэль. С 1919 года по 1948 в подмандатную Палестину переселилось около 9 тысяч евреев Сирии. В Сирии с начала 20-х годов действовали многочисленные сионистские организации: Бейтар, Маккаби, Хе-Халуц, Лев- Эхад, Ха-Цви. Но постепенно их деятельность снижается.

С 1943 года Сирия является суверенным государством. Накануне провозглашения арабского и еврейского государств в Сирии проживало 16 тысяч евреев. После раздела Палестины на два государства евреев Сирии захлестнула волна жестокого насилия. В Халебе произошёл крупный погром, все синагоги были сожжены, никого не щадили. А в 1949 году арабские фанатики подвергли разрушению еврейский квартал Дамаска. Под влиянием этих событий Сирию покинуло 10 тысяч человек. Но в 1950 году власти Сирии перестали выпускать евреев из Сирии. Они не могли продавать свою недвижимость, их финансовые учреждения конфисковались. Многих бросали в тюрьму без суда и следствия и подвергали пыткам. Они потеряли право свободно передвигаться по территории города, за ними следили. Часто их терроризировали палестинские арабы, бежавшие из Израиля. Но к 70-м годам их положение немного улучшается, отменен ряд варварских законов, им разрешили эмигрировать в любую страну кроме Израиля. Почти все уехали. В начале 2000 годов в Сирии оставалось менее 100 евреев, в основном это люди пожилого возраста.

Культура

Основными занятиями Сирийских евреев была торговля и ремесло. Они заведовали местной торговлей и финансовыми операциями. А их искусство в изготовлении стекла, дублении кожи и покраске тканей было известно далеко за пределами Сирии. Но многочисленные военные конфликты, смена династий и неприязнь соседей не могла благоприятно сказаться на развитии ремесла. Постепенно оно исчезло.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/?mode=article&id=11361&query=%C4%C0%CC%C0%D1%CA Дамасская община в Электронной еврейской энциклопедии]
• [www.eleven.co.il/?mode=article&id=13826&query=%D1%C8%D0%C8%DF Сирийские евреи в Электронной еврейской энциклопедии]

Литература

• Lewis B. 1939 A Jewish Source Of Damascus Just After the Ottoman Conquest // Bullentin of the School of Oriental Studies 10(1): 183.
• Krämer G. 2006 Anti-Semitizm in Muslim World. A Critical Review // Die Welt des Islam 46(3): 248.
• Baron S. 1932 The Jews and the Syrian Massacres of 1860 // Proceedings of the American Academy for Jewish Research 4: 3.

Отрывок, характеризующий Сирийские евреи

– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.