Сирийский национальный совет

Сирийский национальный совет
араб. المجلس الوطني السوري‎
Штаб-квартира:	Стамбул, Турция
Тип организации:	совет
Официальный язык:	арабский
Руководители
Председатель	Джордж Сабра
Основание
23 августа 2011 года
[syriannc.org c.org]
Сирийский национальный совет на Викискладе

Сирийский национальный совет, СНС (араб. المجلس الوطني السوري‎, al-Majlis al-Waṭani al-Suri) — коалиционный орган сирийской оппозиции, созданный в 2011 в ходе восстания в Сирии против правительства Башара аль-Асада. С ноября 2012 года его лидер — Джордж Сабра.

История

Первые оппозиционные группы в Сирии были сформированы ещё в 2005 в знак протеста против режима Асада. В 2011, по мере развёртывания антиправительственных выступлений в Сирии, началась консолидация многочисленных оппозиционных групп. О формировании Сирийского национального совета было официально объявлено в Стамбуле 23 августа 2011. Как заявил Ясер Таббара, пресс-секретарь Совета, СНС будет включать в себя от 115 до 120 членов из всех сирийских оппозиционных групп. К настоящему времени обнародованы имена 71 члена СНС — в основном политических эмигрантов из Сирии. 2 октября 2011 СНС официально объявил о формировании своей организационной структуры, включающей Генеральную Ассамблею, Генеральный секретариат и Исполнительный комитет в составе 6-7 человек, персональный состав которых ещё не назван. В сентябре 2011 председателем Совета был назначен сирийский политолог Бурхан Гальюн, живущий в Париже.

СНС в настоящее время поддерживают: сирийское крыло организации Братья-мусульмане, Ассирийская демократическая организация, некоторые курдские диссиденты, а также несколько независимых сирийских диссидентов и так называемых «местных координационных комитетов» — групп, занимающихся организацией и координацией антиправительственных демонстраций, в том числе с использованием социальных сетей и флешмобов. Представители СНС утверждают, что он представляет примерно 60 процентов сирийской оппозиции. Некоторые источники указывают на связь СНС с бывшим вице-президентом Сирии Абдель Халимом Хаддамом, проживающим в Париже.

В то же время формирование СНС встретило неоднозначную реакцию со стороны других оппозиционных сил Сирии, в частности, критику со стороны Национального координационного комитета за демократические перемены, представляющего главным образом светские левые и националистические группы, независимых диссидентов и некоторые курдские партии, находящиеся преимущественно внутри Сирии. Единственная курдская партия, находящаяся в Сирии, которая открыто признала свою связь с СНС — Текущее будущее, руководитель которой, Мешаль Таммо, вскоре после этого заявления был убит в городе Эль-Камышлы.

24 мая 2012 года Бурхан Гальюн подал в отставку, вместо него в Стамбуле на съезде членов генерального секретариата был выбран курдский активист Абдель Бассет Сейда.

Летом Бурхан Гальюн заявил о желании оппозиции переехать в Алеппо в случае захвата этого города повстанцами.

В ноябре 2012 года Совет принял решение объединиться с несколькими другими группами оппозиции, чтобы сформировать сирийскую национальную коалицию, в ней Совет получил 22 из 60 мест.

Вышел из коалиции в январе 2014 года, в знак протеста против её участия в Женевских переговорах с правительством Асада.

Признание в мире

В настоящее время только три государства-члена ООН — Франция, Испания и Ливия — заявили о признании, в той или иной форме, Сирийского национального совета. 10 октября 2011 член национального переходного совета Ливии Мусса аль-Кони заявил, что национальный переходный совет принял решение признать сирийский национальный совет в качестве единственного законного правительства Сирии, а 19 октября национальный переходный совет Ливии официально объявил о своем признании СНС как «законной власти Сирии». Национальный переходный совет Ливии также объявил, что ведёт переговоры с СНС и рассматривает возможность поставок оружия и отправки добровольцев в ряды Свободной армии Сирии.

Министр иностранных дел Франции Ален Жюппе заявил 21 ноября 2011, что «Сирийский национальный совет является легитимным партнером по переговорам, с которым мы будем продолжать работать».

Министр иностранных дел Испании Тринидад Хименес 23 ноября 2011 года подтвердила, что испанское правительство будет вести с СНС переговоры, касающиеся Сирии, и рассматривает СНС в качестве главного представителя сирийского народа, который находится в поисках свободы и демократии.

3 декабря 2011 года министр иностранных дел Болгарии Младенов объявил, что Сирийский национальный совет «является важным партнером по диалогу о будущем Сирии».

Один из лидеров и министр иностранных дел СНС Басма Кодмани, покинувшая его ряды в августе 2012 года, бывала дважды − в 2008 и 2012 годах — на Бильдербергской конференции.

В сентябре 2011 года известный сирийский диссидент Салим Хейербек охарактеризовал оппозиционеров, вошедших в Совет национального спасения, как работающих за американские деньги и желающих развалить Сирию.

См. также

• Гражданская война в Сирии
• Свободная армия Сирии

Отрывок, характеризующий Сирийский национальный совет

– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.