Сирин

Сирин
Сирин. Лубок XVIII в. Райская птица с головой девы, христианизированное представление языческих русалок — вил
Мифология:	Славянская
Занятие:	Поёт вещие песни о грядущем блаженстве. Утром на Яблочный Спас прилетает в яблоневый сад, где грустит и плачет; а после полудня её сменяет птица Алконост, которая радуется и смеётся.
Упоминания:	литературные памятники XVII века: Физиологи, Азбуковники, Хронографы
Связанные персонажи:	Алконост
Характерные черты:	согласно апокрифам — боится громких звуков
Иллюстрации на ВикискладеК:Википедия:Ссылка на категорию Викисклада отсутствует в Викиданных‎?

СиринСирин

Си́рин (др.-русск. сиринъ, из греч. Σειρῆνες — «сирены») — в древнерусском искусстве и легендах райская птица с головой девы. Считается, что Сирин представляет собой славянский образ греческих сирен. Часто изображается вместе с другой райской птицей, Алконостом, но голова Сирина иногда оказывается непокрытой, а вокруг неё располагается нимб.

Происхождение образа

Сирин своим происхождением обязан литературной средневековой традиции. Самые древние изображения Сирина восходят к X веку и сохранились на глиняных тарелках, колтах и височных кольцах (Киев, Корсунь). В средневековых русских легендах Сирин однозначно считается райской птицей, которая иногда прилетает на землю и поет вещие песни о грядущем блаженстве, однако иногда эти песни могут оказаться вредными для человека (можно потерять рассудок). Посему в некоторых легендах Сирин приобретает отрицательное значение, так что её даже начинают считать темной птицей, посланницей подземного мира. Рассказы о сладостном и чарующем воздействии пения Сирина на человека содержатся в таких литературных памятниках XVII века, как Физиологи, Азбуковники, Хронографы. В апокрифической литературе сообщается, что птица Сирин боится громких звуков, и, чтобы отпугнуть её, люди звонят в колокола, стреляют из пушек, трубят в трубы.

Описание

На картинах неизвестных художников с развернутым сюжетом имелись надписи:

В картуше название «Птица Сирин святого и блаженного рая» и текст: «Аще человек глас ея услышит, пленится мысльми и забудет вся временная и дотоле вслед тоя ходит, дондеже пад умирает, гласа её слышати не престает». Около головы Сирина надпись: «Видом и гласом». Под картинкой заглавие: «Есть же о птице сей сказание таково». Ниже текст: "В странах индийских (яже прилежат ближайши блаженному месту райскому) обычай имеет являтися птица сия и глашати песни таковы, яковы же слух… возлетати жилищам, и скорейши нежели орел скоропарною быстростию от вреды шумов вземшеся, к тому не являема бывает.

— Е. И. Иткина

Сиринъ, есть птица от главы до пояса состав и образ человечъ, от пояса же птица; нъцыи ж джут о сей, глаголюще зело ела копъниве быти еи, яко б кому послушающу глас ея, забывати все житие её и отходити в пустыня по ней в горах заблуждышу умирати (…).

— древнерусский Азбуковник (ГПБ, О. XVI 1)

По народному сказанию, утром на Яблочный Спас прилетает в яблоневый сад птица Сирин, которая грустит и плачет. А после полудня прилетает в яблоневый сад птица Алконост, которая радуется и смеётся. Птица смахивает с крыльев живую росу и преображаются плоды, в них появляется удивительная сила — все плоды на яблонях с этого момента становятся целительными.

Иногда Сирин ассоциировался с сиреневым цветом.

Сирин в искусстве XX—XXI веков

К художественному образу птицы Сирин мастера русских народных промыслов продолжали обращаться и в XX—XXI веках. Так, он нередко присутствует в сюжетах пермогорских росписей, а каргопольские игрушечники лепят птицу Сирин в виде птички-свистульки с женской головой.

Образ птицы Сирин с небольшой короной на голове мы встречаем и на одном из резных каменных панно, размещённых на стенах станционного зала станции «Перово» Московского метрополитена (открыта в 1979 году). Авторы архитектурно-художественного оформления станции — художники Л. А. Новикова и В. И. Филатов, опиравшиеся на традиции русского народного прикладного искусства, выполнили эти резные панно в традиционном русском «хоромном» стиле. По словам Л. А. Новиковой (которая ещё со студенческих лет увлекалась русским народным искусством и ездила в фольклорные экспедиции на Север), птица Сирин изображена как символ счастья.

В книге «Роза Мира» Даниила Андреева сирины, алконосты, гамаюны становятся архангелами христианских метакультур.

Упоминания

• Птицы Сирин, Гамаюн и Алконост — упоминаются в [youtube.com/watch?v=Uk8N2vhnmZE песне Купола]. [www.webcitation.org/6CVGv9Rwl Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012]. Владимира Высоцкого.
• Сирин — литературный псевдоним Владимира Набокова.
• [www.youtube.com/watch?v=9B26wwzqSHc «Сирин, Алконост, Гамаюн»]. — песня Бориса Гребенщикова, вошедшая в состав «Русского Альбома». Также птица Сирин упоминается в песнях «Скорбец», «Камни в холодной воде», «8200» и «Кони беспредела».
• «Сирин-соната» (1999) — произведение для фортепиано украинского композитора Виктории Полевой.
• О птице Сирин (Сирене) упоминает в первой серии двухсерийного детского музыкального телефильма «Выше Радуги» (1986) Юрий Сенкевич, выступавший в этом фильме в роли камео.
• В песне Гарика Сукачёва «Напои меня водой» также упоминается Сирин: «Погляди на меня и белым крылом//Птицы Сирин коснись ручья».
• Птице Сирин посвящена песня этнического музыкального коллектива Птица Тылобурдо — «Птица Сирин (заговор на любовь)».
• Птица Сирин выступает в качестве рассказчицы сказки в анимационном фильме «Молодильные яблоки» (1974, студия «Союзмультфильм»).
• Птица Сирин упоминается в стихотворение Александра Блока «Сирин и Алконост».

См. также

• Алконост
• Гамаюн
• Жар-птица
• Ефрем Сирин
• Плешковская игрушка

Литература

• Бобров А. А. Русский месяцеслов на все времена. Памятные даты, праздники, обряды, именины. — М.: Вече, 2004. — 526 с. — ISBN 5-7838-1304-4.
• Власов В. Г. Сирин // Новый энциклопедический словарь изобразительного искусства: В 10 т.. — Спб.: Азбука-классика, 2008. — Т. VIII. — 848 с. — ISBN 978-5-352-02228-3.
• Иткина Е. И. Русский рисованный лубок конца XVIII — начала XX века. — М.: Русская книга, 1992. — ISBN 5-268-01386-6.
• Сирин // Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. / авт.-сост. В. И. Даль. — 2-е изд. — СПб. : Типография М. О. Вольфа, 1880—1882.</span>

Ссылки

• [godsbay.ru/slavs/syrin.html Сирин]. [www.webcitation.org/6CVGvwhG2 Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
• [rosdesign.com/design_materials3/sirin.htm Сирин и Алконост в искусстве]. [www.webcitation.org/6CUpeqNkI Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].
• [zoroastrian.ru/node/771 Птицы солнечного сада: Сирин, Алконост, Гамаюн]. [www.webcitation.org/6CUpk9Gen Архивировано из первоисточника 28 ноября 2012].

Отрывок, характеризующий Сирин

Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.