Сириус (пароход)
«Сириус»(англ. SS Sirius) — пассажирский колёсный пароход, построенный в 1837 году в Шотландии.
Первый пароход, пересёкший Атлантический океан без помощи парусов. Дорога из Корка в Нью-Йорк заняла у «Сириуса» 18 дней и 10 часов. «Сириус» всего на несколько часов опередил конкурента — пароход «Грейт Вестерн», который ушёл в море на четыре дня позже.
Постройка
Строился на верфи шотландского города Лит по заказу ирландского судовладельца из Корка — Джеймса Била (вероятно владелец Сент Джордж Стим Пакет Компани). Предназначался для перевозок грузов и пассажиров через Ла-Манш.
Эксплуатация
Зафрахтован американцем Джуниусом Смиттом. Американец создал акционерную компанию для пароходной линии через Атлантику, заказал судно «Бритиш Куин», но фирма-строитель обанкротилась. В это время по проекту Брунеля построили «Great Western», также предназначавшейся для атлантических перевозок. Чтобы быть первым, Смит был вынужден зафрахтовать хоть какой-то пароход. Подвернулся «Сириус».
В исторический рейс «Сириус» вышел 4 апреля 1838 года под командованием бывшего офицера Королевского морского флота Ричарда Робертса. На борту 32 человека команды и 40 пассажиров (по другим данным 98). Пассажиры размещались в трех классах, со стоимостью проезда от 8 до 35 гиней. Запаса угля в 450 тонн для рейса не хватило и пришлось сжечь запасные снасти, спилить и пустить в котлы мачты, планшири, деревянный настил мостиков, поручни и мебель[1][2][К 1]. Принято считать, что «Сириус» являлся первым обладателем условного приза «Голубая лента Атлантики»[3]. Тем не менее, всего через четыре часа рекорд был побит судном «Great Western», которое отправилось из порта в один день с «Сириусом», но из-за возникшего пожара на борту было вынуждено вернуться обратно и таким образом невольно дало «Сириусу» фору в трое суток и позволило ему стать первым в истории судном, перешедшим через Атлантику под паром[3].
В 1819 году на пути из Нового Света в Старый Атлантику уже пересекал американский корабль «Саванна», но на нём паровые двигатели были вспомогательным средством и большая часть плавания прошла под парусами[4].
Средняя скорость на переходе — 8,5 узла. Расход топлива — 1 тонна в час.
С 1 по 18 мая совершил обратный переход через Атлантику в Фалмут. Оставшуюся жизнь работал на линии Лондон — Корк.
Чтобы принять необходимое количество угля «Сириус» перегрузили, многие в порту утверждали, что хватит небольшого ветерка и судно перевернётся.
После этого плавания капитан Робертс получил под своё командование «Бритиш Куин», а затем «Президент», вместе с которым и погиб.
Напишите отзыв о статье "Сириус (пароход)"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Более того, в некоторых источниках указано, что капитан приказал изъять у юной пассажирки деревянную куклу и бросить в котёл (Белкин С., Голубая лента Атлантики.— С. 22.).
- Примечания
- ↑ Губачек М. Титаник = Titanic / Пер. с чеш. И. Мачульская. — 3-е изд.. — ООО «Попурри», 2000. — С. 13. — 608 с. — ISBN 985-438-479-9.
- ↑ Белкин С. Голубая лента Атлантики. — 4-е изд.. — Л.: Судостроение, 1990. — С. 22. — 240 с. — ISBN 5-7355-0311-1.
- ↑ 1 2 Губачек М. Титаник = Titanic / Пер. с чеш. И. Мачульская. — 3-е изд.. — ООО «Попурри», 2000. — С. 14. — 608 с. — ISBN 985-438-479-9.
- ↑ Белкин С. Голубая лента Атлантики. — 4-е изд.. — Л.: Судостроение, 1990. — С. 17. — 240 с. — ISBN 5-7355-0311-1.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Сириус (пароход)
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
