Сирк, Дуглас

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дуглас Сирк
Douglas Sirk
Имя при рождении:

Ханс Детлеф Сирк

Дата рождения:

26 апреля 1897(1897-04-26)

Место рождения:

Гамбург, Германская империя

Дата смерти:

14 января 1987(1987-01-14) (89 лет)

Место смерти:

Лугано, Швейцария

Профессия:

кинорежиссёр

Карьера:

1934—1959

Дуглас Сирк (англизированный вариант Сёрк, англ. Douglas Sirk; урождённый Ханс Детлеф Сирк, дат. Hans Detlef Sierck; 26 апреля 1897 — 14 января 1987) — немецкий и американский кинорежиссёр датского происхождения, крупнейший мастер голливудской мелодрамы, тонкий стилизатор в духе поп-арта. Наиболее известны «гламурные» текниколоровые мелодрамы с участием Рока Хадсона, поставленные им в 1950-е годы. Несмотря на неизменный финансовый успех его лент, Сирк в 1959 году вышел на пенсию и посвятил остаток жизни семье.





Биография

Сирк родился в Гамбурге в семье журналиста-датчанина. Детские годы провёл в Дании, но будучи подростком переехал в Германию. В 14 лет увлёкся театром. Впоследствии признавал влияние на его творчество хроник Шекспира и датских фильмов с участием Асты Нильсен.

С 1919 г. изучал юриспруденцию в Мюнхенском университете, затем — философию и историю искусства в Гамбургском университетеЭрвина Панофского), переводил сонеты Шекспира; для заработка писал газетные материалы. В 1922-м в родном Гамбурге состоялась премьера первого поставленного Сирком спектакля — «Смерть начальника станции» Германа Босдорфа. До установления нацистской диктатуры был одним из ведущих театральных режиссёров Веймарской республики; осуществил одну из первых постановок «Трёхгрошовой оперы», руководил премьерой «Серебряного озера» Курта Вайля.

В 1934-м начал снимать короткометражки на UFA, в 1935 г. вышел его дебютный полнометражный фильм «Апрель, апрель!» (сначала на голландском, затем на немецком). В немецких мелодрамах Сирка на экзотические, эскапистские сюжеты взошла звезда актрисы Цары Леандер. На его визуальный стиль повлияло увлечение живописью, особенно работами Домье и Делакруа.

Несмотря на то, что среди поклонников Сирка был министр пропаганды Геббельс, в 1937 г. он вынужден был уехать из Германии после того, как его вторая жена, театральная актриса Хильда Яри, бежала в Рим, спасаясь от антисемитских преследований. Лидия Бринкен, первая жена Сирка и мать его единственного ребёнка, последовательница Гитлера, публично осудила режиссёра и его отношения с Яри, вынудив их уехать. Своего сына, умершего во время Второй мировой войны, Сирк больше не видел.

В 1941 г. Сирку и Яри удалось выехать в США, где режиссёр сменил имя и примкнул к обществу кинематографистов-эмигрантов, работающих в Голливуде. Его первый американский фильм вышел в 1943 г. Наиболее известны мелодрамы Сирка с претенциозными названиями, снятые в 1950-е гг. для продюсера Росса Хантера на Universal. По словам Андрея Плахова, это поставленные «в голливудских студийных павильонах цветные мелодрамы с идиллическими пейзажами и стильными костюмами, похожие на экранизации модных журналов»[1]. Во многом они продолжают традиции мелодрам Джона Сталя.

В 1959 г., после окончания съёмок «Имитации жизни», Сирк с женой уехали из США в Швейцарию. Одной из причин отъезда было плохое здоровье Сирка, но главной причиной было то, что к 1959 г. они с женой так и не почувствовали себя в США как дома и устали от крайностей голливудского стиля жизни. Они жили в Лугано до смерти режиссёра. В Европе Сирк поставил всего один фильм в Германии в 1963 г.

Искусство мизансцены и ирония мелодрам Сирка повлияли на его поклонника Райнера Вернера Фассбиндера, чьё восхождение к славе упрочило репутацию Сирка среди киноманов. Фассбиндер навещал Сирка в Швейцарии, они подружились; с подачи Фассбиндера Сирк преподавал в Мюнхенском киноинституте.

Режиссёрский почерк

Недаром называемый родоначальником мыльных опер, Сирк возвел провинцию в статус абсолюта, оживил «идеальный дом» с рекламной картинки, где румяные умненькие дети уже выучили уроки, а безупречная мать подает коктейль образцовому джентльмену[2].

По мнению Дж. Хобермана, Сирк прекрасно чувствовал вторичность и одномерность американской культуры[3]. В его фильмах характеристики идеализированной Америки заострены до такой степени, что переходят в пародию. Как и у Фрэнка Ташлина, восхищение «гламурным» потребительством современников доходит до товарного фетишизма[3]. Неистовые страсти бушуют в мире столь же ярких, плоских поверхностей. Хоберман полагает, что эстетика Сирка вписывается в рамки поп-арта:

Как Рой Лихтенштейн подтрунивал над комиксами, а Джеймс Розенквист — над рекламными плакатами, так и Сирк работал с голливудским форматом «дамского фильма»[3].

Британские марксисты, группировавшиеся вокруг журнала Screen, занимались поиском в голливудских мелодрамах Сирка брехтианских элементов, перечёркивающих оптимистический посыл его историй[3]. Например, дети дарят Кэри Скотт новинку — телевизор, однако снятое с низкого угла отражение её встревоженного лица в экране намекает на её грядущее одиночество наедине с новым «другом»[4].

Дэйв Кер относит Сирка к категории режиссёров, для понимания которых недостаточно слышать произносимые в кадре слова, а нужно читать образность, дешифровывая таким образом каждую мизансцену: «Это мир лакированных обманчивых поверхностей, предметов, которые начинают жить собственной жутковатой жизнью»[5].

По мнению Джеймса Моррисона, фирменный визуальный стиль Сирка отражает баланс желаний и их подавления. Он использовал особую оптику, которая придавала изображаемому леденящий оттенок, и в то же время заливал экран яркими всплесками основных цветов — своего рода напоминание о горячечных чувствах, которые испытывают его персонажи[6].

Чтобы оценить фильм Сирка, вероятно, нужно больше опыта, чем чтобы понять шедевр Бергмана, ибо у Бергмана все темы на виду, а стиль Сирка прикрывает его посыл. Его интерьеры превосходят всякое вероятие, его пейзажи липовы — Сирк заставляет вас приметить их искусственность: это не реализм, а утрированный стиль студийного Голливуда[7].

Роджер Эберт

Признание

«Между высоким искусством и китчем расстояние очень небольшое, и китч с налётом сумасбродства ближе всего к искусству».

Дуглас Сирк[8]

На момент ухода из кино Сирк имел репутацию второ- или третьеразрядного постановщика душещипательных мыльных опер в шикарных студийных декорациях. Кинокритики крупных изданий рассматривали его фильмы как развлечение для домохозяек, в терминах настоящего искусства их никто не обсуждал.

Первым хвалебным отзывом по поводу Сирка стала в апреле 1959 г. статья в «Кайе дю синема», в которой Жан-Люк Годар восхищённо писал об экранизации романа Ремарка «Время любить и время умирать». Настоящим зарождением культа Сирка стала статья «Слепой и зеркало, или Невозможный кинематограф Дугласа Сирка», появившаяся в том же журнале в апреле 1967 г. Статья содержала пространное интервью с режиссёром и его «биофильмографию». Но основной работой, установившей Сирку репутацию одного из самых почитаемых американских режиссёров-авторов, стала книга-интервью Джона Холлидея «Беседы с Сирком» (1971). В 1972 г. на Эдинбургском кинофестивале состоялась ретроспектива 20 фильмов Сирка, а в 1974 г. кинообщество университета Коннектикута организовало полную ретроспективу его американских фильмов.

О влиянии сирковской эстетики на своё творчество открыто говорили Фассбиндер и Альмодовар. Оба переосмысливали в своих фильмах классические сюжеты Сирка: «Страх съедает душу» — вариация на тему «Всё, что дозволено небесами», а «Высокие каблуки» отсылают к «Имитации жизни». Постмодернист Дэвид Салле, считающий Сирка «первым художником гипер-реализма», заявляет, что ему никогда не создать ничего столь же великого, как «Имитация жизни»[3]. В XXI веке Тодд Хейнс снял два фильма, сознательно стилизованных «под Сирка», — «Вдали от рая» и «Милдред Пирс»[9].

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Сирк, Дуглас"

Примечания

  1. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=359805D Издательский дом Коммерсантъ]
  2. Татьяна Алешичева. [ladoga.livejournal.com/377036.html Рецензия] на фильм «Всё что дозволено небесами»
  3. 1 2 3 4 5 [artforum.com/inprint/issue=201101&id=27048&pagenum=1 Статья] Дж. Хобермана о Сирке
  4. [www.timeout.com/film/reviews/77739/all-that-heaven-allows.html All That Heaven Allows Review. Movie Reviews — Film — Time Out London]
  5. [www.chicagoreader.com/chicago/all-that-heaven-allows/Film?oid=1070893 All That Heaven Allows | Chicago Reader]
  6. Morrison, James. The Cinema of Todd Haynes: All That Heaven Allows. ISBN 9781904764779. Page 3.
  7. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19980118/REVIEWS08/401010373/1023 Written on the Wind :: rogerebert.com :: Great Movies]
  8. [www.moma.org/visit/calendar/films/1176 MoMA | Drama Queens: The Soap Opera in Experimental and Independent Cinema]
  9. [www.kommersant.ru/doc/1783066 Ъ-Weekend — Драма с пирогами]
  10. Thibaut Schilt. François Ozon. University of Illinois Press, 2011. ISBN 9780252077944. Page 66.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Сирк, Дуглас

– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.