Срем

Срем (серб. Срем, хорв. Srijem, венг. Szerémség) — плодородный участок Среднедунайской низменности между реками Дунай и Сава, лежащий частью в Хорватии (Вуковарско-Сремская жупания), а большей частью — в Сербии (Сремский округ).

Название происходит от древнего города Сирмий (ныне — Сремска Митровица). В XI веке вместе с Мачвой историческое ядро Срема входило в состав одноимённой византийской фемы. В XV веке управлялась сербскими деспотами из рода Бранковичей. С 1521 года — в Османской империи как особый санджак с центром в Сремской Митровице. С 1745 года — уезд габсбургского королевства Славония, в 1860—1918 годах — комитат Венгрии. После распада Югославии часть Срема вошла в состав непризнанной республики Сербская Краина и стала ареной ожесточенных боевых действий.

Сремское деспотство

После османского завоевания Сербии в 1459 году многие сербы эмигрировали в венгерскую часть Срема. Потомки династии Бранковичей сформировали в Венгрии своеобразное "правительство в изгнании". Матьяш Корвин восстановил на территории Срема Сербскую деспотовину, ставшую вассалом Венгерского королевства. "Деспоты в эмиграции" платили дань венгерскому королю, поддерживали его в войнах и контролировали сербов, проживавших на территории Венгрии (в начале XVI века сербы составляли почти половину населения Венгрии). Также Сремская деспотовина выполняла роль буфера между Венгрией и Османской империей. Некоторые деспоты пытались воевать с турками, пытаясь возродить Сербию, но безуспешно. По мере усиления османского влияния в регионе титул деспота становился всё более номинальным. После поражения Венгрии в Мохачской битве в 1526 году деспоты фактически стали просто главами сербской общины на территории Венгрии. Под их властью находились лишь небольшие владения на границе с Османской империей. Разные источники называют последним носителем титула "деспот Сербии" Павле Бакича или Стефана Штиляновича.

См. также

• Регионы Сербии

Отрывок, характеризующий Срем

Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.