Сиротин, Василий Иванович

Василий Иванович Сиротин (5 апреля 1830, Грязовец — не ранее 1885) — русский поэт. Самое известное его стихотворение, дошедшее до нынешнего времени, — «Улица, улица, ты, брат, пьяна».

Биография

Отец — пономарь Рождественской Студенецкой церкви Грязовецкого уезда. В 1835 году семья переехала в Вологду.

В 1840 году Василий поступил в Вологодское духовное училище, через четыре года успешно его закончил и был принят в Вологодскую духовную семинарию, в которой также учились историк и лигвист, будущий академик Павел Иванович Савваитов (1815—1895) и поэт Василий Иванович Красов (1810—1855). К этому же времени относится его первое увлечение поэзией и начало поэтической деятельности. Всю дальнейшую жизнь именно стихи станут его отдушиной среди церковно-чиновничьего окружения, он высмеивал духовенство, чиновников-бюрократов, обывателей и стал беспощадным критиком российской провинциальности.

Завершив учёбу в семинарии в 1850 году, не сразу получил должность священнослужителя. Это было обычным явлением: церковные приходы освобождались не так уж часто. Последующие пять лет он учил детей, в поисках заработка кочевал с места на место, испытывая материальную нужду и нравственные страдания. … В 1855 году Сиротин был назначен младшим священником в Керчемскую Иоанно-Предтеченскую церковь Усть-Сысольского уезда. … К месту службы он приехал с женой, свадьба состоялась в Вологде ещё до его рукоположения в сан (более подробной информации о его жене на сегодняшний день не имеется).

Но очень скоро случается страшное горе — любимая жена умерла. После смерти жены Сиротин впал в сильный запой. Как результат — отстранён от должности, после нескольких переводов с одного места на другое оказался в захолустье, далеко от культурных центров — в Спасо-Каменном монастыре, Спасо-Преображенской Белавинской пустыни на Каменном острове Кубенского озера. «Спасо-Каменный — труднейший монастырь по условиям жизни. Зимой метели заметают все дороги, ведущие в монастырь. Весной, в половодье ледяные горы окружают остров, отрезают его на некоторое время от мира. Летом случаются туманы, наводнения и бури. Во время весеннего ледохода льдами проламывает крыши зданий, разрушает хозяйственные постройки. Талые воды размывают берега, унося грунт в озеро. По этой причине ежегодно приходилось ремонтировать здания и укреплять сваями и камнями берега. Кроме того, все необходимое для жизни монахов нужно было завозить с материка» — так описывает это место [www.allross.ru/vologod/ostrov/index.htm Электронная краеведческая библиотека].

Только после обращения к великому князю Константину Николаевичу, ведавшему Российским флотом, от 20 февраля 1860 года с просьбой стать морским священником ему позволено вернуться в Вологду и отправлять службы в одной из городских церквей. В просьбе о морском священничестве было отказано. Однако вскоре его направляют священником на его родину в Грязовецкий уезд. Он не смог прижиться и там. После конфликта с монахами, кончившегося избиением, в 1865 году по личной просьбе уволен из духовного звания. В прошении, поданном 9 июля 1864 года, это своё решение он обосновал двумя причинами: «недеятельностью и праздностью монастырской жизни» и запрещением священникам второй раз вступать в брак.

После этого Василий Сиротин устроился чиновником в вологодской канцелярии, но не ужился и там: написал сатирический акафист своему начальнику и сослуживцам, после чего был уволен. К этому же времени (60-е годы XIX века в Вологде) относится написание им сатирической поэмы «Долгоносые». Этот остро сатирический памфлет произвёл должную сенсацию в Вологде, особенно в среде молодёжи. Поэму переписывали от руки, она ходила «самиздатом», тайно передаваемым друг другу. Многие его стихи ещё раньше именно так, переписанными от руки, и становились известны. Приобрела популярность также «самиздатовская» сатирическая поэма «Ада». Только уже в Вологде, сняв сан священника, он посылает свои произведения в журналы.

Ходили слухи, будто Сиротин пустился в странствия по Северу, будто бы даже на каком-то русском корабле побывал в Америке. Есть предположение, что «свою бурную жизненную путину» поэт закончил в 1880-е годы в Казани.

Последние сведения о нём относятся к 1881—1885 годам: Василия Сиротина видели на одной из улиц Казани, сильно постаревшим и по внешнему виду было заметно, что «поэту-чиновнику жилось нелегко».

Основная часть из творчества Василия Ивановича Сиротина невосполнимо утрачена. Многое известно только по названиям. Удалось выявить лишь несколько прижизненных публикаций, три из них появились в газете «Воскресный досуг», выходившей в Санкт-Петербурге: стихи «Летний вечер», «Ливанские кедры», «Питейный».

«До наших дней дошли лишь осколки его творчества. Многое восстанавливалось современниками по памяти, было опубликовано в отрывках, в прозаических пересказах, как, например, его поэма „На докладе у Сатаны“, известная своим язвительным обличительным для „городского высшего света“ характером. Стихи Сиротина ходили в списках, будоража общество и делая его опасным в глазах начальства», — повествует сайт [archive.is/20130113234542/www.cultinfo.ru/griazovec/gryaz-people/index.html Выдающиеся земляки-грязовчане].

Произведения

Поэмы:

• Ада
• «Исповедь».
• Долгоносые
• На приёме у Сатаны (вариант: «На докладе у Сатаны»)

Стихи:

• «Вечер у Баданина»
• «Вологодский карнавал»
• «Друзья, свобода наша пала»
• «Колокольчики звонят»
• «Летний вечер»
• «Ливанские кедры» (См. [www.booksite.ru/fulltext/slo/voo/vol/ogde/7.htm стихотворения «Ливанские кедры» и «Летний вечер»] или [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:kVIRNHj9QSgJ:www.booksite.ru/fulltext/slo/voo/vol/ogde/7.htm+%D0%92%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D0%B9+%D0%A1%D0%B8%D1%80%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%BD&cd=8&hl=ru&ct=clnk&gl=ru здесь] среди прочего)
• «Питейный»
• «Улица»

История стихотворения «Улица»

Стихотворение впервые было опубликовано в 1859 году в журнале «Арлекин» с пометкой — «перевод с немецкого», затем, через много лет, в 1904 г. было включено в сборник песен, вышедший в издательстве Сойкина, под названием «Песня пьяного студента». В обоих случаях автор слов указан не был., а в 1863 г. его положил на музыку композитор и пианист А. И. Дюбюк. Этот романс стал одним из популярных в России и не утерял популярности до наших дней. Известен в исполнении многих знаменитых певцов. Среди исполнителей: Федор Шаляпин, Борис Медведев, Илья Гецов, Павел Бабаков, трио «Вертоградъ». Точный авторский текст не сохранился, но благодаря популярности песни дошел в нескольких различных редакциях и даже с разными названиями: (см. [www.xelenka.ru/2007/12/13/avtor-slov-avtor-muzyiki-ispolnitel-ulitsa-ulitsa-tyi-brat-pyana/ «Вечерняя песня»], [music.lib.ru/r/romansera/alb0.shtml Улица, улица ты брат пьяна], [rusklarom.narod.ru/babakov.htm Слушать в исполнении Павла Бабакова «Улица, улица»], [zodiack.narod.ru/music/07_ulica_ulica_ty_brat_piyana.mp3 Слушать в исполнении Андрея Тернова «Улица, улица, ты, брат, пьяна!»], [www.a-pesni.golosa.info/romans/dubuk/ulica.htm «УЛИЦА, УЛИЦА» (с нотами)], [www.piter.fm/artist/%D0%BD%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D1%8B%D0%B5_%D0%BF%D0%B5%D1%81%D0%BD%D0%B8/song_1208630 Улица, Улица], [accordion-note.narod.ru/romance/words/ulitsa.txt «УЛИЦА, УЛИЦА»]). Долгое время автор стихов считался неизвестным. Его имя установил литературовед В. С. Железняк (Белецкий) в своей книге «Повесть о Василии Сиротине».

Вариант стихотворения:

Раз возвращаюсь домой я к себе,

Улица странною кажется мне.

Левая, правая где сторона?

Улица, улица, ты, брат, пьяна.

И фонари так неясно горят,

Смирно на месте никак не стоят.

Так и мелькают туда и сюда.

Эх, да вы пьяные все, господа.

Левая, правая где сторона?

Улица, улица, ты, брат, пьяна.

Ты что за рожи там, месяц кривишь,

Глазки прищурил, так странно глядишь,

Лишний стаканчик хватил, брат, вина;

Стыдно тебе, ведь уж ты старина.

Левая, правая где сторона?

Улица, улица, ты, брат, пьяна.

С вами ль тягаться, собой рисковать?

Лучше к цыганкам вернуться опять.

Левая, правая где сторона?

Улица, улица, ты, брат, пьяна.

Ссылки

• [vologda-oblast.ru/persones.asp?LNG=RUS&CODE=263&CPage=1&V=0&PS=0&T=&W=&F= Официальный сайт Правительства Вологодской области]
• [www.xelenka.ru/2007/12/13/avtor-slov-avtor-muzyiki-ispolnitel-ulitsa-ulitsa-tyi-brat-pyana/ Xelenka.Ru]
• [archive.is/20130113234542/www.cultinfo.ru/griazovec/gryaz-people/index.html Выдающиеся земляки-грязовчане]

Отрывок, характеризующий Сиротин, Василий Иванович

– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…