Сиро-малабарская католическая церковь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сиро-малабарская церковь
</tr> Крест Святого Фомы — символ сиро-малабарской церкви</tr>
Общая численность</tr>

3 920 000 человек

Основатель</tr>

Апостол Фома

Страны и регионы</tr>
Индия 2 850 000 человек[1]
США США 150 000 человек
ОАЭ ОАЭ 200 000 человек
Канада Канада 50 000 человек
Австралия Австралия 75 000 человек
Европейский союз 200 000 человек
Саудовская Аравия Саудовская Аравия 100 000 человек
Религии</tr>

Христианство</tr>

Писания</tr>

Библия</tr>

Языки</tr>

Сирийский, Малаялам, Английский</tr>


</div>

Сиро-малабарская католическая церковь — одна из восточнокатолических церквей sui iurius (своего права). Одна из четырёх восточнокатолических церквей, имеющих статус Верховного архиепископства. Церковь распространена, главным образом, в Индии и среди индийской диаспоры по всему миру. Сиро-малабарская церковь — самая многочисленная из церквей, восходящих к древней индийской христианской общине, известной как христиане Апостола Фомы. Сиро-малабарскую церковь не следует путать с другой восточнокатолической церковью, также имеющей индийское происхождение — сиро-маланкарской. Церковь придерживается восточно-сирийского (халдейского) литургического обряда (кроме сиро-малабарской церкви этот обряд используется также Халдейской католической церковью и Ассирийской церковью Востока).





История

Происхождение

Согласно церковному преданию Благую весть в Индию принёс апостол Фома. По преданию святой Фома высадился на Малабарском побережье (современный штат Керала) в юго-западной части полуострова Индостан около 52 года н. э. Фома проповедовал Евангелие в различных провинциях Индии, а в 72 году принял мученическую смерть в городе Мелипура (совр. Ченнаи, ранее Мадрас) — был проткнут кольями[2].

Традиция говорит о постройке апостолом семи церквей в городах Кералы — Кодунгалооре, Ниранаме, Колламе, Чайале, Коттакаву, Коккамангаламе и Палайюре. В этих городах ещё до христианской эры существовали еврейские колонии, и поначалу, состав первых христианских общин в этих городах был смешанным, в них входили обращённые иудеи и местные жители.

Ранний период

С первых столетий нашей эры малабарские христиане тесно взаимодействовали с христианскими общинами, которые затем образовали несторианскую Ассирийскую церковь Востока. Это привело к тому, что индийские христиане использовали в литургической жизни восточно-сирийский или халдейский обряд, как и Ассирийская церковь Востока, хотя и привнесли в него некоторые свои черты.

В IV веке из Персии в юго-западную Индию мигрировало большое количество христиан. Выходцев из Персии среди малабарских христиан традиционно именовали Хананиты или Южане, в то время как коренных христиан-индусов — Северяне. Это деление сохранилось в сиро-малабарской католической церкви до настоящего времени, представители этих групп принадлежат к различным епархиям.[3]

По крайней мере, начиная с IV столетия епископы Малабарской церкви присылались из Персии Церковью Востока. В VIII веке община получила собственного митрополита, занимавшего десятое место в иерархическом перечне Ассирийской церкви Востока. Поскольку епископы и митрополиты, как правило, не знали местного языка, их функции ограничивались совершением литургии и рукоположением новых священников, реальная административная власть находилась в руках индийского священника, называемого архидиаконом всей Индии.

Община христиан апостола Фомы на Малабарском побережье входила в индийское общество на положении особой касты.[4] Несмотря на то, что организационно малабарская церковь была устроена по образцу древневосточных церквей, а литургический халдейский обряд был общим с Церковью Востока, культурная жизнь христиан апостола Фомы носила чисто индийский характер. Вплоть до XV века индийские христиане не контактировали с европейскими церквами.

Прибытие португальцев

В 1498 году на Малабарское побережье прибыли корабли португальского мореплавателя Васко да Гама. Португальские миссионеры, посланные в Индию, к своему удивлению встретили в новых землях неизвестную им сложившуюся древнюю христианскую церковь, которая была принята в литургическое общение с Римом.

Вопрос о том, была ли индийская церковь несторианской до прибытия португальцев, остаётся дискуссионным. Католическая энциклопедия 1913 года утверждает, что этому есть достаточно свидетельств, помимо того, что церковь возглавлялась епископами из Персии[5]; но сами сиро-малабарцы утверждают, что их церковь никогда не принимала несторианство, невзирая на длительные контакты с несторианской церковью Востока[3].

Впрочем при установлении литургического общения духовенство индийцев подтвердило португальским епископам своё исповедание христологии, утверждённой Эфесским собором. Тем не менее латинское духовенство относилось к сиро-малабарскому клиру настороженно, подозревая его в ереси. Португальцы не отнеслись уважительно к местной традиции и начали деятельность по постепенной латинизации церкви, которая в итоге привела к многочисленным расколам малабарского христианства.

В 1534 году португальцами была основана епархия латинского обряда в Гоа, а в 1558 году в Кочине. В 1599 году португальский архиепископ Алексиш Менешес созвал собор в Диампере, на котором было решено ввести у малабарцев латинскую литургию. Собственная иерархия индийцев упразднялась, во главе церкви встали латинские епископы.[6] Любые попытки сопротивляться латинизации подавлялись, бывший глава церкви архидиакон Гиваргхез был брошен в тюрьму.

Расколы

В 1653 году значительная часть христиан апостола Фомы заявила о разрыве отношений с Римом. Группа священников под руководством архидиакона Мар Фомы дала торжественную клятву о неподчинении латинскому духовенству. Поскольку древние связи с Ассирийской церковью Востока к XV веку были утрачены, поиски этой группой союзников привели их к контактам с патриархом древневосточной Сиро-яковитской церкви. В 1665 году патриарх этой церкви согласился послать епископа возглавить общину при условии, что она примет сирийскую миафизитскую христологию и западно-сирийский (антиохийский) литургический обряд. Эта группа стала автономной Церковью в рамках Сиро-яковитского патриархата и известна под названием Маланкарская церковь. Прочие христиане апостола Фомы остались в общении с Римским епископом, положив таким образом начало современной Сиро-малабарской католической церкви и избежав в дальнейшем расколов.

Напротив, Маланкарская церковь в дальнейшем пережила целую череду расколов, в результате которых к концу XX века из неё образовались пять церквей западно-сирийского обряда: древневосточные Маланкарская сиро-яковитская церковь и Маланкарская православная сирийская церковь, восточнокатолическая сиро-маланкарская церковь, испытавшая большое влияние англиканской доктрины Маланкарская церковь Мар Фомы и маргинальная и непризнаваемая другими церквами мира (включая древневосточные) Малабарская Независимая Сирийская церковь.

Святой Престол отреагировал на раскол 1653 года тем, что устранил от управления сиро-малабарской церковью иезуитов и послал в Индию миссию кармелитов. К 1662 году в единство с Римом, то есть в сиро-малабарскую католическую церковь, вернулось 84 общины из 116.[7]

Кармелиты продолжали руководить сиро-малабарской церковью вплоть до 1896 года, когда папа Лев XIII учредил три апостольских викариата1911 году к ним добавился ещё один) и поставил в их главе местных епископов.

Новейшее время

Постоянные структуры сиро-малабарской церкви были образованы в 1923 году, апостольские викариаты были превращены в епархии. В XX веке церковь испытала бурный рост численности прихожан. Если в 1876 году было около 200 000 сиро-малабарских католиков, то к 30-м годам XX века их число удвоилось. В 1960 году насчитывалось почти 1,5 миллиона прихожан, а к началу XXI века их число приблизилось к 4 миллионам.[4]

В XX веке существовали определённые трения между иерархией сиро-малабарской католической церкви и латинской иерархией в Индии по вопросу создания сиро-малабарских приходов за пределами штата Керала для окормления сиро-малабарцев, переехавших в другую часть страны. Только в 1977 году этот вопрос был урегулирован, сиро-малабарская церковь получила возможность создавать за пределами юго-запада страны свои епархии, которые, однако, являются суффраганными по отношению к латинским митрополиям.

В XX веке также шёл процесс очищения сиро-малабарской литургии от излишних латинских заимствований. Новый миссал, основанный на восстановленной восточно-сирийской литургии, был представлен в 1962 году, однако вызвал ряд протестов со стороны сторонников латинизированной литургии. В 1988 году папа Иоанн Павел II разрешил епархиям сиро-малабарской церкви служить литургию по обоим миссалам и самостоятельно решать вопрос о предпочтительном варианте литургии.[4] 16 декабря 1992 года сиро-малабарская католическая церковь получила статус Верховного архиепископства.

1 марта 2008 года папа Бенедикт XVI объявил о причислении к лику святых Блаженной Альфонсы, которая стала первой святой сиро-малабарской церкви и первой католической святой из Индии.

Современное состояние

Сиро-малабарская католическая церковь имеет статус Верховного архиепископства. Резиденция расположена в южно-индийском городе Эрнакулам. Кафедральный собор верховного архиепископства — собор Святой Марии, которому присвоен почётный статус «малой базилики». С 2011 года церковь возглавляет верховный архиепископ Мар Георг Аленчерри. Титул малой базилики носит ещё одна церковь сиро-малабарцев — базилика Божией Матери Скорбящей в городе Тричур.

У сиро-малабарцев сильны монашеские традиции, особенно среди женщин — число женщин-монахинь почти в пять раз превышает число монашествующих мужчин. В церкви имеется 16 женских монашеских конгрегаций, 5 из которых находятся под покровительством папы римского. Кроме того, определённое число сиро-малабарцев подвизается в индийских монастырях латинского обряда. Главные духовные семинарии расположены в Альвае (готовит священников как восточно-сирийского, так и латинского обрядов, а также священников-биритуалов), Коттаяме, Сатне, Бангалоре и Удджайне.

Согласно данным Annuario Pontificio за 2014 год число членов церкви превышает 3 миллиона 900 тысяч человек. В церкви 49 епископов, 6 690 священников, 5 349 монахов (включая 3 103 иеромонаха), около 32 тысяч монахинь, 2 762 прихода.[8]

Богослужения проводятся на языке малаялам, сирийском и английском.

Структура

Кроме верховной архиепархии Эрнакулам — Ангамали в церковь входит четыре архиепархии-митрополии:

  • Чанганачерри
  • Коттаям
  • Телличерри
  • Тричур

Среди епархий сиро-малабарской церкви некоторые из них суффраганны по отношению к архиепархиям-митрополиям сиро-малабарской церкви, а некоторые (как правило, удалённые от юга Индии) по отношению к митрополиям латинского обряда в Индии. Независимым статусом обладают епархия святого Фомы-Апостола в Чикаго (США), объединяющая приходы малабарской церкви в Северной Америке, епархия святого Фомы-Апостола в Мельбурне (Австралия) и епархия Фаридабада.

Архиепархия-митрополия Обряд митрополии Название сиро-малабарской епархии
Верховная архиепархия Эрнакулам — Ангамали Эрнакулам Сиро-малабарский Идукки Идукки
      Котамангалама Kothamangalam
Чанганачерри Changanacherry Сиро-малабарский Канджирапалли Kanjirapally
      Палаи Palai
      Тукалая Thuckalay
Телличерри Tellicherry Сиро-малабарский Белтангади Belthangady
      Бхадравати Bhadravathi
      Манантавади Mananthavady
      Мандьи Мандья
      Тамарассерри Thamarasserry
Тричура Тричур Сиро-малабарский Иринджалакуды Irinjalakuda
      Палгхада Палаккад
      Раманатхапурама Раманатхапурам
Хайдарабада Хайдарабад Латинский Адилабада Адилабад
Агры Агра Латинский Биджнора Биджнор
      Горакхпура Горакхпур
Нагпура Нагпур Латинский Чанды Чанда
Райпура Райпур Латинский Джагдалпура Джагдалпур
Бомбея Бомбей Латинский Калиана Калиан
Гандинагара Гандинагар Латинский Раджкота Раджкот
Бхопала Бхопал Латинский Сагара Сагар
      Сатны Сатна
      Удджайна Удджайн
отсутствует отсутствует отсутствует Епархия святого Фомы в Чикаго Чикаго, США
отсутствует отсутствует отсутствует Епархия святого Фомы в Мельбурне Мельбурн, Австралия
отсутствует отсутствует отсутствует Епархия Фаридабада Фаридабад

Литургия

В литургическом богослужении Сиро-малабарской церкви используется традиционная для халдейского обряда древняя литургия Фаддея и Мария (Аддаи и Мари). Чин этой литургии сложился на рубеже IV и V веков и сохранился практически без изменений с V века[9]. Традиционно приписывается апостолу от 70 Фаддею и первому епископу города Селевкии Марию.

Литургия Фаддея и Мария имеет ряд характерных особенностей. В литургии необычная анафора, отличающаяся от византийских и латинских анафор: анамнесис не содержит установительных слов Христа, эпиклеза не включает в себя молитвы о преложении даров и переходит в оригинальную ходатайственную молитву, завершающую анафору. В начале литургия содержит две переменные молитвы, изменяющиеся в зависимости от праздничных дней церковного года.

Богослужение испытало на себе значительное иудейское влияние и содержит множество символических связей с Иерусалимом и еврейской культурой. В связи с недостатком в Индии виноградного вина и пшеничного хлеба в таинстве евхаристии используются лепёшки из рисовой муки и пальмовое вино.

Исторический язык богослужения восточно-сирийского обряда — сирийский. Использование сирийского языка в сиро-малабарской церкви продолжалось на протяжении всей её истории, несмотря на полную потерю в Средние века каких-либо связей с Ближним Востоком и Сирией. Во многом этому способствовало убеждение, что сирийский язык близок или идентичен языку, на котором разговаривал Христос. Начиная с 1968 года литургия наряду с сирийским совершается на английском языке и языке малаялам.

Богослужение не претерпело существенных изменений с первых веков христианства в Индии вплоть до прибытия португальцев. В период с 1600 по 1896 год литургия подверглась сильной латинизации — на латинский манер были изменены литургические одеяния священников, убранство церквей, внесены изменения в миссал, приблизившие восточно-сирийскую литургию к латинской. Сирийский язык, однако, продолжал оставаться единственным богослужебным языком.

Во второй половине XX века в церкви зародилось движение за очищение восточно-сирийской литургии от более поздних латинских заимствований. Новый миссал сиро-малабарской литургии максимально приближенный к исторической восточно-сирийской был утверждён папой Пием XII в 1957 году, а первая литургия по нему была отслужена в 1962 году.

Введение нового миссала, а также литургическая реформа Второго Ватиканского собора привела к определённой анархии в литургической жизни церкви. Не все деятели церкви были довольны реформами и процессом делатинизации.

В январе 1996 года папа Иоанн Павел II председательствовал в Риме на специальном синоде епископов сиро-малабарской Церкви, пытавшемся преодолеть разногласия между сторонниками и противниками делатинизации литургической жизни. Двумя годами позже папа предоставил сиро-малабарским епископам полную самостоятельность в литургических вопросах.

В настоящее время существует большая вариативность внутри церкви в порядке литургического служения. В частности, в некоторых епархиях принято служение лицом к народу, в некоторых лицом к алтарю; некоторые епархии оставили у себя латинизированную литургию, некоторые запустили процесс постепенной делатинизации. Епархия Чанганачерри пока является единственной, где литургия всегда служится по миссалу 1957 года, максимально приближенного к исторической литургии.

Святые Церкви

См. также

Напишите отзыв о статье "Сиро-малабарская католическая церковь"

Примечания

  1. [www.smcim.org/about.htm Официальный сайт церкви]
  2. [www.pravoslavie.uz/Jitiya/10/06Foma.htm Житие св. апостола Фомы]
  3. 1 2 [www.smcim.org/history.htm История сиро-малабарской церкви на официальном сайте]
  4. 1 2 3 [www.krotov.info/history/20/1960/robe_141.html Р. Роберсон Восточные христианские церкви]
  5. Medlycott, Adolphus. [www.newadvent.org/cathen/14678a.htm#X "St. Thomas Christians."] // The Catholic Encyclopedia. Vol. 14. New York: Robert Appleton Company, 1912.
  6. Eastern Christianity in India: A History of the Syro-Malabar Church — Eugène Tisserant
  7. [hierarchy.religare.ru/h-uniate-16kratru.html Краткая история сиро-малабарской католической церкви]
  8. [www.cnewa.org/source-images/Roberson-eastcath-statistics/eastcatholic-stat14.pdf Annuario Pontifico]
  9. Алымова В. А. [www.krotov.info/history/04/alymov/alym_13b.html#33 «Лекции по исторической литургике»] // Библиотека Якова Кротова

Ссылки

  • [www.smcim.org Официальный сайт церкви]
  • [hierarchy.religare.ru/h-uniate-16kratru.html Краткая история сиро-малабарской католической церкви]
  • [www.newadvent.org/cathen/14678a.htm#X Католическая энциклопедия. Христиане апостола Фомы]

Литература

  • Отец Джордж Талиан: `[cs.nyu.edu/kandathi/kandathil.html The Great Archbishop Mar Augustine Kandathil, D. D.: the Outline of a Vocation]', Mar Louis Memorial Press, 1961. [cs.nyu.edu/kandathi/kandathil.ps (Postscript)] [cs.nyu.edu/kandathi/kandathil.pdf (PDF)]  (англ.)
  • Р. Роберсон. [www.krotov.info/history/20/1960/robe_000.html Восточные христианские церкви. Церковно-исторический справочник.] СПб., 1999
  • Алымова В. А. [www.krotov.info/history/04/alymov/alym_13b.html#33 «Лекции по исторической литургике»] // Библиотека Якова Кротова
  • Eastern Christianity in India: A History of the Syro-Malabar Church — Eugène Tisserant
  • The Origin and Progress of the Syro-Malabar Hierarchy — Varkey J. Vithayathil

Отрывок, характеризующий Сиро-малабарская католическая церковь

В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.