Система природы

Система природы
Systema naturae
Титульный лист десятого издания Systema Naturae (1758)
Автор:	Карл Линней
Жанр:	научное исследование
Язык оригинала:	латинский
Оригинал издан:	1735

Карл Линней

«Система природы» (лат. Systema naturae) — одно из наиболее известных произведений шведского врача и натуралиста Карла Линнея (1707—1778). Эта книга является основополагающим сочинением в традиции научной биологической систематики.

Первое издание вышло в 1735 году в Лейдене. При жизни Линнея книга выдержала тринадцать переизданий в разных странах (тринадцатое — венское — вышло в 1767 году). Для современной систематической практики наиболее важным является десятое издание, опубликованное в Стокгольме в 1758 году: оно принято за исходный пункт (начальную дату исчисления приоритета) зоологической номенклатуры.

Исторические сведения

Systema naturae была написана Линнеем в Швеции. Когда весной 1735 года он отправился в Голландию, рукопись этой работы (как и ещё нескольких работ) он вёз с собой. В июне Линней получил степень доктора медицины в университете Хардервейка, защитив подготовленную ещё дома диссертацию. С изданием «Системы природы» Линнею помог Ян Гроновиус (1686—1762), доктор медицины и ботаник из Лейдена: он был настолько восхищён этой работой, что выразил желание напечатать её за свой счёт. Книга была опубликована в Лейдене летом 1735 года в издательстве Теодора Хаака.

Публикация этой работы открыла Линнею дорогу в круг учёных врачей, натуралистов и собирателей Голландии, обращавшихся вокруг пользовавшегося европейской известностью профессора Лейденского университета Германа Бургаве (1668—1738). Доступ к Бургаве был весьма затруднён, однако после выхода из печати «Системы природы» он сам пригласил к себе Линнея, а вскоре именно Бургаве уговорил Линнея не уезжать на родину и остаться в Голландии.

Название книги

Полное название книги было гораздо длиннее и менялось со временем.

Так, первое издание называлось Systema naturae sive regna tria naturae systematice proposita per classes, ordines, genera, & species (лат.) («Система природы, или три царства природы, систематически расположенные по классам, отрядам, родам и видам»), а десятое — Systema naturæ per regna tria naturæ, secundum classes, ordines, genera, species, cum characteribus, differentiis, synonymis, locis («Система природы по трём царствам природы, согласно классам, отрядам, родам, видам, с характеристиками, дифференциями, синонимами и местообитаниями»; под характеристиками здесь подразумаваются характеристики родов, а под дифференциями — так называемые видовые отличия, а именно краткие диагностические фразы, добавлявшиеся к имени рода для образования имени вида).

Форма представления

Первое издание было напечатано большим форматом (листы имели размер примерно 540 мм в ширину и 416 мм в высоту) и содержало всего 14 страниц. Каждому из царств природы (минеральному царству — Regnum lapideum, растительному — Regnum vegetabile, и животному — Regnum animale) был предоставлен отдельный разворот, на котором в виде таблицы были представлены классы и порядки. В ячейки таблицы были вписаны названия родов, а для животных и минералов — и некоторые характерные виды. Изложение начиналось с минерального царства и заканчивалось животным.

Последующие издания работы отличались от первого. Книгу стали печатать в восьмую часть листа, таблицу заменил структурированный список видов, расположенных по родам, отрядам и классам, а порядок рассмотрения царств изменился на противоположный.

Линней сравнивал свою систему с военной картографией: подобно общественному устройству, природа в его представлении состояла из своеобразных стран (царств), земель (классов), уездов (порядков), деревень (родов) и отдельных изб (видов), из которых забирают в солдаты. Самого себя Линней однажды назвал генералом Армии Флоры.

Таблица Царства животных из первого издания Systema Naturae (1735)

Содержание

Как в Systema Naturae, так и в других своих работах Линней опирался на принцип divisio et denominatio («разделяй и нарекай»), суть которого заключалась в том, что, образно говоря, природу делили на отдельные элементарные части, которые располагали в определённом порядке, при этом к каждой части прикреплялась своя «этикетка».

Порядок, в котором в Systema Naturae были расположены растения, был основан на половых особенностях растений, а именно на расположении, строении и числе тычинок и пестиков (само понятие о поле у растений не было открытием Линнея, этот факт был известен ещё в XVII веке, однако к 1735 году этот факт ещё не был общепринятым). Всё растительное царство он разделил на 24 класса, при этом первые двадцать три определялись особенностями генеративных органов, а к последнему, XXIV классу, относились так называемые «криптогамы» — растения со скрытыми органами размножения. Свою систему ботанической классификации растений Линней позже применил ко всем известным на тот момент растениям.

При изложении системы животных Линней опирался на оригинальную классификацию из шести классов: четвероногие (позже переименованы им в млекопитающих), птицы, гады, рыбы, насекомые и черви. Первым среди животных указан человек, отнесенный Линнеем к классу Mammalia (млекопитающих), отряду Primates (князей, или приматов), роду Homo с ироническим видовым отличием nosce te ipsum («познай себя сам»). Кроме вида Homo sapiens Линней различал ещё несколько видов рода человек (позже, когда описанные им виды стали известны лучше, выяснилось, что эти описания основаны на отрывочных данных о крупных приматах и легендах о полуфантастических племенах туземцев), а в пределах Homo sapiens несколько разновидностей.

Минералы были расположены по оригинальной системе, включавшей, как и у животных с растениями, классы, порядки (отряды) и роды, а также виды, хотя Линней и сомневался в наличии таковых у минералов.

Исходный пункт зоологической номенклатуры

13-е издание Systema Naturae (1767), с. 105, описание видов китов Monodon monoceros (нарвал) и Balaena mysticetus (гренландский кит). Слева от описаний видов вынесены nomina trivialia — Monoceros и Mysticetus

В десятом издании на полях появились так называемые nomina trivialia, которые позже стали вторым словом в биномиальных названиях животных и растений. В связи с этим последним нововведением условная дата публикации этой работы (1 января 1758 года) была позже принята за точку отсчета в зоологической номенклатуре. Названия животных, опубликованные ранее этой даты, считаются непригодными для использования в научных работах, даже если они сформированы в соответствии с современными требованиями. Любые другие работы 1758 года считаются опубликованными после неё, и научные названия животных, опубликованные в них, не имеют приоритета перед названиями, данными Линнеем. Это правило не распространяется лишь на работу ученика Линнея Карла Клерка Aranei Svecici («Пауки Швеции», 1757), которая условно считается опубликованной одновременно с десятым изданием Systema naturae, при этом названия пауков в книге Клерка имеют приоритет перед названиями, опубликованными Линнеем в десятом издании Systema naturae.

Значение книги

«Система природы» сыграла решающую роль в распространении ряда практик, характерных для научной систематики. В первую очередь это касается так называемого систематического метода, согласно которому каждое животное, растение или минерал получали характеристику при помощи системы иерархически вложенных друг в друга категорий царства, отряда, рода и вида. Группы каждого из уровней (рангов) иерархии характеризовались определёнными особенностями, распространявшимися на все подчиненные им группы. Наиболее подробными были характеристики родов. Во времена Линнея считалось, что каждый грамотный врач должен знать роды животных, растений и минералов и помнить их характеристики, после чего ему не составит труда, воспользовавшись системой, найти нужный род и при помощи видового отличия (differentia specifica) установить, с каким именно видом он имеет дело.

Вторым важнейшим нововведением были nomina trivialia, из которых развились применяемые поныне биномиальные названия.

Издания

• Первое издание:

  [herba.msu.ru/shipunov/school/books/linnaeus1735_systema_naturae.djvu Systema naturae sive regna tria naturae systematice proposita per classes, ordines, genera, & species] : [лат.]. — Lugduni Batavorum [Leyden] : apud Theodorum Haak, 1735.</span>

• Второе издание:

Стокгольм, 1740.

• Десятое издание:

Systema naturæ per regna tria naturæ, secundum classses, ordines, genera, species, cum characteribus, differentiis, synonymis, locis. Editio decima, reformata. Holmiæ [Stockholm]: impensis direct. Laurentii Salvii. 1758. [4] Bl., S. 6-823.

• Двенадцатое издание (последнее издение, подготовленное Линнеем), в 4 томах, общим объёмом более 2,5 тысяч страниц

1766—1768.

• Тринадцатое издание — было выпущено Иоганном Фридрихом Гмелиным в Лейпциге уже после смерти Линнея в 1788—1793 годах.

См. также

• Hymenoptera в 10-м издании Системы природы
• Lepidoptera в 10-м издании Системы природы
• Насекомые в 10-м издании Системы природы

Литература

• Бобров Е. Г. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/bobrov1970_karl_linnej.djvu Карл Линней. 1707—1778]. — Л.: Наука, 1970. — 285 с. — 7000 экз.
• Бруберг Г. Карл фон Линней = Gunnar Broberg. Carl Linnaeus / Пер. с швед. Н. Хассо. — Стокгольм: Шведский институт, 2006. — 44 с. — ISBN 91-520-0914-9. — ISBN 978-91-520-0914-7
• Скворцов А. К. [vivovoco.astronet.ru/VV/JOURNAL/NATURE/04_07/LINNAEUS.HTM У истоков систематики. К 300-летию Карла Линнея] // Природа : журнал. — 2007. — Вып. 4.

Ссылки

• [books.google.com/books?id=UcYwRUBHYRsC Caroli Linnaei Systema naturae: Regnum animale] в Google Books

Работы Карла Линнея

Отрывок, характеризующий Система природы

– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.