Система административного управления Туркестаном

После включения в состав Российской империи стратегически важных территорий (Ташкент, 1865 год; Ходжент, 1866 год; Самарканд, 1868 год) в Западном Туркестане стала складываться и система русского управления новым краем. Основной особенностью этой системы управления было то, что власть была сосредоточена в руках военных, а не Министерства внутренних дел, как это было практически во всех других губерниях России. Связано это было в основном с тем, что в непосредственной близости от Туркестана находились границы с Ираном, Афганистаном и Китаем, а также с полузависимыми от России Бухарским и Хивинским ханствами, с которыми складывались не всегда простые военно-дипломатические отношения, а также с тем, что на территории края постоянно в разных местах возникали военные столкновения с местными вооруженными племенами, хотя русская администрация демонстративно старалась не вмешиваться во внутренние дела местного населения, ограничиваясь отменой наиболее одиозных местных обычаев, например отменила работорговлю, повсеместно существовавшую до этого. Более того, до 1917 года местное население Средней Азии освобождалось от призыва на военную службу.

С 1865 года основой административного управление в крае было Временное положение об управлении Туркестанской областью.

С 1867 года создаётся Туркестанское генерал-губернаторство, включающее Сырдарьинскую область с центром в г. Ташкенте и Семиречинскую область с центром в г. Верном (ныне Алматы). В 1868 году к Туркестанскому генерал-губернаторству присоединяется Зеравшанский округ, позднее в 1887 году преобразованный в Самаркандскую область. В 1874 году был образован Амударьинский округ. В 1876 после завоевания территории Кокандского ханства в Ферганской долине была сформирована Ферганская область. В 1881 году русские закаспийские владения вдоль границы с Ираном с центром в Ашгабаде были административно оформлены в виде Закаспийской области, первоначально находившейся в административном подчинении Кавказского наместничества. Однако в 1897 году эта территория вошла в состав Туркестанского генерал-губернаторства.

В 1867 году высочайшим указом был утверждено новое положение об управлении Туркестанским краем. В соответствии с этим положением главой Туркестанского края являлся генерал-губернатор, назначаемый царем, в руках которого объединялась как административная, гражданская власть в крае, так и военная. К концу XIX века Туркестанское генерал-губернаторство состояло из пяти областей: Сыр-Дарьинской с центром в Ташкенте, одновременно являвшимся центром всего Туркестанского генерал-губернаторства, Ферганской с центром в Скобелеве (в настоящее время город Фергана), Самаркандской с центром в Самарканде, Семиречинской с центром в Верном (в настоящее время город Алма-ата) и Закаспийской с центром в Ашгабаде (ныне Ашхабад).

Главными властными органами областей были военные губернаторы, назначаемые и увольняемые военным министром по согласованию с генерал-губернатором края и областные правления, приравненные по своим правам к губернским правления остальных губерний Российской империи, и также как в остальных губерниях области делились на уезды и волости. Уездные и волостные начальники назначались из числа военных.

После 1884 года было решено приблизить систему управления краем к общероссийской административной модели управления, но с сохранением ряда традиционных учреждений, существовавших у коренного населения края, а также с введением элементов управления, которые ещё только планировалось вводить в систему административного управления остальных губерний России. И в 1886 году было принято новое Положение об управлении Туркестанским краем.

В соответствии с этим Положением регламентировались основные административные, судебные и хозяйственные отношения. Был создан Совет Туркестанского генерал-губернатора, который обладал правом законодательной инициативы в вопросах связанных с управлением краем, поземельно-податным устройством, земскими повинностями. В соответствии с этим Положением была существенно ограничена власть генерал-губернатора края, которая переходила под контроль Азиатской части Главного штаба. Исполнительным органом Туркестанского края становилась канцелярия Туркестанского генерал-губернатора. За генерал-губернатором сохранялось общее руководство и надзор за всеми органами управления. Однако, органы государственного контроля и суда были независимыми и были неподконтрольны генерал-губернатору Туркестанского края. По мнению некоторых исследователей фактически в крае была создана так называемая военно-народная система управления, которая в некоторых своих чертах была прогрессивнее и демократичнее системы управления, существовавшей на всей остальной территории Российской империи.

В 1908 году был поставлен вопрос о возможности введения в Туркестане общеимперской административной системы управления. Рассматривалось предложение о наделении генерал-губернатора края полномочиями наместника. В 1911 г. началась разработка основных начал преобразования управления Туркестанским краем, однако реформирование не было произведено и власть в Туркестанском крае по-прежнему находилась под контролем Военного министерства. В начале 1913 года императором были одобрены разработанные Советом министров основные принципы преобразований в управлении Туркестанским краем, однако эти принципы так и не получило окончательного редакционного оформления и не прошли рассмотрение в Государственном Совете и Государственной Думе.

После начала Первой мировой войны какие-либо коренные преобразования в системе административного управления Туркестанским краем не предпринимались, а после 1917 года эти преобразования стали носить характер революционных изменений.

Ссылки

• Пален К.К. Отчет по ревизии Туркестанского края: Краевое управление. СПб., 1910.
• Васильев Д.В., Нефляшева Н.А. Конструируя империю: исламские периферии России //Научные труды Института бизнеса и политики. Вып. 1.Москва, 2006 год.
• Бахтурина А. Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.). М., 2004.
• [www.archive.perm.ru/page.php?id=112 Котюкова Т. В. Эволюция системы колониального управления в России на примере Туркестанского края. 22.06.2006]

Отрывок, характеризующий Система административного управления Туркестаном

– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.