Система открытых полей

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Система открытых полей (англ. open field system) — одна из систем землепользования в средневековой Европе, наиболее характерная для Англии. При системе открытых полей пахотные земли сельского поселения делились на наделы крестьян, которые не огораживались. В пределах одного поля каждый крестьянин имел одну или несколько полос пахоты, которые чередовались с полосами других крестьян и феодала, при этом, однако, сохранялось единство пахотного пространства, а поле обрабатывалось совместными усилиями всех жителей. После снятия урожая на поля выпускался скот, который мог кормиться на всей площади пахоты. Система открытых полей сочетала коллективный способ обработки земель с индивидуальной собственностью каждого крестьянина на свой надел. К концу средних веков система открытых полей под влиянием роста товарности сельского хозяйства и наступления феодалов на общинные и крестьянские земли начала вытесняться системой компактных огороженных участков, обрабатываемых их владельцами или наёмными рабочими. Переход от системы открытых полей к огороженным частным участкам был одним из коренных переломов в развитии европейских государств и знаменовал конец феодализма и утверждение капиталистических форм хозяйствования и социальных отношений в сельском хозяйстве.





Система открытых полей в Англии

Первое свидетельство о существовании в Англии системы открытых полей содержится в «Правде Инэ» конца VII века[1]. Этот документ устанавливал обязанность владельца огороженного участка возместить ущерб, причинённый его скотом посевам неогороженных наделов других крестьян. По всей видимости, система открытых полей возникла в период расселения англосаксов в Британии и имела корни в способах совместного ведения хозяйства, принятых в раннесредневековой северо-западной Германии. В отличие от кельтской традиции общинного землевладения, система открытых полей, принесённая англосаксами в Британию, основывалась на частной (точнее, семейной) собственности крестьян на свои наделы в рамках единого поля. После нормандского завоевания 1066 г. система открытых полей стала основой манориального хозяйства, господствовавшего в Англии до конца средних веков.

Система открытых полей была наиболее удобна в тех регионах, где почвенный покров требовал применения тяжёлого плуга в упряжке из 6-8 волов: экономически было более выгодно вспахивать таким плугом длинные полосы земли, чем поворачиваться несколько раз на небольших компактных наделах. Кроме того, обычный крестьянин не мог позволить себе содержание такого количества скота, которое требовалось для работы тяжёлого плуга, и был вынужден объединять свои усилия с соседями. Наконец, система открытых полей позволяла избежать конфликтов между землевладельцами в случаях, когда скот одного из них причинит ущерб посевам или жнивью другого: после снятия урожая скот всех крестьян деревни выпускался на поля и мог свободно кормиться на любых участках.

Сельское поселение имело несколько открытых полей, обычно не отделённых друг от друга оградами и неправильных по форме (в отличие от классических прямоугольных полей кельтов и римлян). Каждое такое поле было засеяно одной или двумя культурами или стояло «под паром» в соответствии с господствующей в то время системой трёхпольного севооборота. Ширина полосы надела одного крестьянина в рамках общего поля обычно составляла 1 род (длина палки для подгонки волов в упряжке). Полосы крестьян чередовались друг с другом, а также с полосами, принадлежащими феодалу, обработка которых входила в состав повинностей зависимых крестьян (вилланов). Первоначальное распределение полос осуществлялось исходя из принципов справедливости и каждому владельцу полагалось равное количество полос высоко- и низкоплодородных участков земли. Перераспределение участков происходило ежегодно на общей сходке жителей деревни. С течением времени имущественная дифференциация привела к расслоению крестьянства и образованию прослойки зажиточных крестьян (йоменов), владеющих полосами земли, общей площадью в гайду и более, и бедняков, в чьём пользовании находились наделы не более половины виргаты.

Хотя система открытых полей в средневековой Англии была господствующей системой землепользования, она не была распространена повсеместно. В основном, открытые поля были характерны для Средней Англии, где почвенные условия благоприятствовали складыванию высокоэффективного пахотного земледелия. В Камберленде, Девоне, Корнуолле и на валлийской границе система открытых полей не получила развития. Возможно, это связано с более поздним заселением этих территорий англосаксами и сохранением кельтских традиций землепользования. В Кенте, заселённом ютами и подверженном сильному влиянию романской аграрной культуры, основным типом организации земельного хозяйства оставались небольшие ограждённые участки, находящиеся в собственности свободных крестьян. Низкоплодородная почва и крупные лесные массивы не позволили системе открытых полей укорениться в Эссексе. В Восточной Англии, возможно под влиянием скандинавских переселенцев XXI века, сложилась система компактных участков крестьян (сокменов и фригольдеров), которая в результате разделов при наследовании привела к высокой степени дезинтеграции земельной собственности.

К преимуществам системы открытых полей относятся возможность консолидации усилий всей деревни для сельскохозяйственных работ, максимальное использование каждого клочка пахотной земли и равномерное распределение работ на протяжении года. Отрицательными моментами являлись крайняя консервативность данной системы и отсутствие возможностей для личной инициативы: крестьянин был вынужден сеять те культуры, которые сеют его соседи, использовать ту же технику и методы ведения хозяйства, которые использовались соседями. Показателем статичности системы открытых полей служит тот факт, что за триста лет её господства в Англии продуктивность зернового земледелия не увеличилась, и в XV веке уровень урожайности оставался таким же, как в XII столетии.

С XII века в Англии начался процесс огораживаний, при котором бывшие открытые поля дробились на ограждённые участки, находящиеся в исключительном пользовании их владельца. Рост спроса в Европе на шерсть и повышение прибыльности овцеводства привёл в XVXVI веках к ускорению процесса разложения системы открытых полей, массовому огораживанию и сгону крестьян с земель, удобных для разведения овец. Промышленная революция в сельском хозяйстве, улучшение аграрной техники и технологии, внедрение механизации также способствовали вытеснению коммунальных методов хозяйствования индивидуальными. В XIX веке система открытых полей в Англии практически исчезла. До настоящего времени такой метод землепользования сохранился лишь в нескольких деревнях Средней Англии (Лакстон в Ноттингемшире, Эпворт и Белтон[en] в Линкольншире).

Система открытых полей в других странах

В Шотландии система открытых полей английского образца доминировала в юго-восточных регионах страны. К северу от Тея (за исключением Гоури), а также в западных регионах, преобладала так называемая «кельтская» система небольших огороженных полей. Относительно большое значение скотоводства и менее плодородные почвы не позволил системе открытых полей стать основой сельского хозяйства Шотландии.

См. также

  • Чересполосица — близкий к системе открытых полей российский метод землепользования.

Напишите отзыв о статье "Система открытых полей"

Примечания

  1. [www.osh.ru/pedia/history/justice/Europa/Ine.shtml Русский перевод «Правды Инэ»]

Литература

  • Косминский, Е. А. Исследования по аграрной истории Англии XIII в. — М.—Л., 1947.
  • Stenton, F. Anglo-Saxon England. — Oxford, 1971, ISBN 978-0-19-821716-9
  • Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956, ISBN 978-0-19-821707-7

Отрывок, характеризующий Система открытых полей

Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.