Сита
Си́та (санскр. सीता, Sītā IAST — «борозда») — героиня древнеиндийского эпоса «Рамаяна», супруга Рамы.
Эволюция образа
Так как Рама является также одним из воплощений бога Вишну, то и супруга Рамы Сита понимается как одно из воплощений Лакшми, божественной подруги Вишну. В «Ригведе» Сита упоминается лишь однажды, в одном гимне (книга IV, № 57), обращённом к богам-покровителям земледелия. В более поздних ведийских памятниках («Параскара-грихья сутра») Сита является женою бога Индры, что, быть может, связано с редким (единственным в «Ригведе») эпитетом Индры — урварапати (господин поля). В «Тайттирия-брахмане» Сита получает эпитет Савитри. По-видимому, в этом ведийском образе отразился бледный остаток прежде более яркого и развитого мифического олицетворения. Вследствие забвения его первоначального содержания мифологическое творчество пытается приурочить этот образ к другим, более живучим и ярким мифическим личностям — Индре, Савитару, — но все эти попытки случайны и недолговечны.
В эпосе «Рамаяна» Сита облекается в более яркие и определённые формы, превращаясь в дочь Джанаки, царя Видеги, получившую поэтическое бессмертие как подруга Рамы. Связь с ведийской Ситой проглядывает в её рождении из борозды во время, когда царь опахивал место во время жертвоприношения (яджны). По причине этого сверхъестественного способа рождения Сита называется Айониджа («рождённая не из утробы»). Другие имена Ситы — Бхумиджа (бхуми — «земля»), Дхаранисура (дхарани — «носительница»), Партхиви (притхиви — «широкая») — всё указывают на её происхождение, означая «дочь земли».
В «Рамаяне» Сита считается воплощением богини красоты Лакшми. Отец Ситы — Джанака, поэтому её иногда называли Джанаки. Сита сравнивается с лунным светом, дарующим прохладу, а её супруг Рама (Рамачандра) — с прекрасным месяцем: так же как свет месяца идёт от Месяца, так и Сита последует за своим возлюбленным Рамой.
Сита в «Рамаяне»
Согласно «Рамаяне», из всех жителей Митхилы только Сита могла сдвинуть с места тяжёлый сундук, в котором хранился лук Шивы. Джанака мог выдать свою дочь замуж только за того, кто был бы так же силён, как она. Джанака объявил, что отдаст Ситу в жёны тому, кто сможет натянуть тетиву на этот лук. Много царевичей безуспешно пытались сделать это, но оказались не в состоянии даже поднять лук. Когда подошла очередь Рамы, он не только натянул тетиву лука, но и сломал его.
Сита переехала в Айодхью, но, спустя некоторое время, добровольно согласилась уйти в изгнание в лес на 14 лет вместе с Рамой и Лакшманой. В лесу Ситу охраняли Рама и Лакшмана. Однажды Сите приглянулся пробегавший мимо золотой олень, и она попросила Раму поймать его. Рама долго не возвращался и обеспокоенная Сита отправила Лакшману на помощь, оставшись одна, без защиты. Лакшмана начертил вокруг хижины защитный круг и наказал Сите не выходить за его пределы. Ракшаса Равана под видом брахмана попросил у Ситы еды и, как только она вышла за пределы защитного круга, унёс её на Ланку.
Хануман, узнав от Вибхишаны о местонахождении Ситы, принял облик маленькой обезьянки и начал наблюдать за ней. Каждый день к Сите приходил Равана и уговаривал её стать его женой. В конце концов он дал ей месяц на раздумья и удалился. Когда Сита осталась одна, Хануман передал ей кольцо Рамы, но Сита испугалась, приняв его за ракшасу, принявшего обличье обезьянки. Тогда Хануман предстал перед её взором в своём изначальном обличье, но и это не убедило Ситу. Сита поверила Хануману только тогда, когда тот рассказал о случае с вороной, известном только ей и Раме. Хануман предложил Сите немедля перенести её в лагерь ванаров к Раме, но Сита сочла это неподобающим и отказалась. На прощание Сита дала Хануману свой гребешок. Хануман поджёг дворцы Ланки и отправился в лагерь ванаров к Раме.
Рама собрал войско из ванаров и медведей, атаковал Ланку и убил Равану. Ко всеобщему удивлению, Рама повелел, чтобы Сита прошла испытание огнём. Сита вошла в пылающий костёр, но языки пламени не причинили ей какого-либо вреда. Сам Агни в облике брахмана вывел её из огня отдал в руки Рамы. Тем самым Сита доказала, что всегда оставалась чистой в своих мыслях, словах и действиях.
После победы над Раваной, Рама, Сита, Лакшмана и все, кто мог поместиться, сели в виману Пушпаку и отправились в Айодхью, где с размахом отпразновали возвращение Рамы из изгнания. Настало время мира и процветания, которое принято называть рамараджья. Однажды Рама узнал, что подданные критикуют его за то, что он принял жену, побывавшую в плену у ракшасы. Раме пришлось отправить в то время беременную Ситу в изгнание в лес. Там её приютил мудрец Вальмики.
В лесу у Ситы родилось два сына: Лава и Куша. Когда они подросли, они поймали коня, предназначенного для жертвоприношения ашвамедхи, и истребили всё войско Рамы. В конце концов война была прекращена. Лава и Куша признали Раму своим отцом, а опечаленная Сита решила провести обряд сати. Её тело забрала мать-Земля, а душа отправилась на Вайкунтху.
Интересные факты
В честь Ситы назван астероид (244) Сита, открытый в 1884 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "Сита"
Ссылки
- [advayta.org/item/000002/?text_id=248 «Рамаяна»]
- [advayta.org/item/000002/?id=316 «Сказание о Раме»] — литературное изложение Э. Н. Тёмкина и В. Г. Эрмана
- [upanishads.ru/sita.htm Сита-упанишад]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Сита
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
