Золотая сицилийская булла

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Сицилийская золотая булла»)
Перейти к: навигация, поиск
Золотая сицилийская булла
Создан

26 сентября 1212 года
Базель

Место хранения

Прага, Национальный архив Чехии, фонд «Архив Чешской короны»

Заверители

император Фридрих II Гогенштауфен

Цель создания

подтверждение наследственного королевского титула короля Чехии Пржемысла Оттокара I и дарование ряд привилегий

Золотая сицилийская булла (чеш. Zlatá bula sicilská, лат. Bulla Aurea) — три документа, представляющие собой единое целое, данные 26 сентября 1212 года в Базеле римским (германским) королём Фридрихом II Гогенштауфеном (будущим императором Священной Римской империи) королю Чехии Пржемыслу Оттокару I, который подтвердил его королевское звание и установил его наследственность, а также даровал ряд привилегий. Название получила из-за того, что документы были скреплены золотой печатью короля Сицилии с изображением быка (лат. bula).





История создания документа

Уже один из предков Пржемысла Оттокара I, Вратислав II (1035—1092), был 15 июня 1085 года коронован как чешский король в Праге трирским архиепископом Эгильбертом. Однако этот титул не был наследственным. Только внук Вратислава, Владислав II (около 1110 — 1174), смог в 1158 году получить королевский титул, но ему не удалось обеспечить его для своего наследника Фридриха (Бедржиха).

15 августа 1198 года по решению Филиппа Швабского, сын Владислава II Пржемысл Оттокар I, который поддержал Филиппа в борьбе за имперскую корону, был коронован в Майнце как король Чехии. По этому случаю Чехии был дан ряд привилегий. Сам документ, в котором были записаны привилегии, не сохранился, но его отголоски можно найти в Золотой сицилийской булле[1]. Согласно полученным привилегиям, власть короля в Чехии стала наследственной. Кроме того, за королём закреплялось также право светской инвеституры на назначение чешских епископов[2][3].

Позже, умело используя борьбу за титул императора Священной Римской империи между Вельфами и Гогенштауфенами, ему удалось расширить свои привилегии. В 1211 году Пржемысл Оттокар в числе нескольких имперских князей возглавил коалицию, которая восстала против императора Оттона IV Брауншвейгского, опираясь на авторитет папы и короля Франции Филиппа II Августа. В итоге королём Германии на собрании князей в Нюрнберге был выбран король Сицилии Фридрих II Гогенштауфен. В начале 1212 года он прибыл в империю, где количество его сторонников постепенно возрастало. Во время этого путешествия он стал вознаграждать наиболее преданных сторонников, в число которых вошли и Пржемысл Оттокар со своим братом, маркграфом Моравии Владиславом Генрихом[4].

26 сентября 1212 года в Базеле Фридрих II выдал Пржемыслу Оттокару I и Владиславу Генриху три документа, которые были скреплены золотой печатью короля Сицилии с изображением быка (лат. bula). Из-за этой печати эти документы вошли в историю как «Золотая сицилийская булла»[4]. Поскольку в империи в те времена не существовало особой печати, Фридрих II использовал для издаваемых им документов личную печать[5]. Все эти документы дополняют друг друга, по сути представляя собой единое целое. Вероятно, черновой вариант его был создан в Чехии, однако он не сохранился.

Содержание документа

На титульном листе буллы написано на латыни: «Fredericus divina favente clementia Romanorum imperator electus et semper augustus, rex Sicilie, ducatus Apulie et principatus Capue»[6]. Золотая сицилийская булла в первую очередь регулировала положение чешского короля, и взаимоотношения чешского государства и Священной Римской империи[7]. Кроме того, Пржемысл Оттокар получил подтверждение королевского титула для себя и для своего потомства, подтверждение свободного выбора королей Чехии, а также право светской инвеституры для епископов Праги и Оломоуца, устанавливались границы королевства. Брат Пржемысла Оттокара, Владислав Генрих, получил подтверждение своего положения маркграфа Моравии, вассала короля Чехии[8].

Согласно булле, Чехия и Моравия стали неделимым государством в составе Священной Римской империи. Король Чехии теперь не назначался императором, а только был обязан посещать заседания рейхстага, проходящие вблизи чешской границы. Кроме того король Чехии становился одним из курфюрстов, избиравших императора, и был обязан снабдить выбранного императора 300 телохранителями для сопровождения его в Рим для коронации.

В дальнейшем — в Золотой булле, данной императором Карлом IV, который одновременно был королём Чехии, права чешской короны были расширены, а земли государства были выведены из юрисдикции Священной Римской империи.

См. также

Напишите отзыв о статье "Золотая сицилийская булла"

Примечания

  1. Vaníček Vratislav. Velké dějiny zemí Koruny české II. — P. 586.
  2. Žemlička Josef. Počátky Čech královských 1198-1253. — P. 91—92.
  3. Vaníček Vratislav. Velké dějiny zemí Koruny české II. — P. 85—86.
  4. 1 2 Žemlička Josef. Počátky Čech královských 1198-1253. — P. 103—104.
  5. Wihoda Martin. Zlatá bula sicilská. — P. 44—52.
  6. Фридрих по благодати Божией избранный Римский император и август, король Сицилии, герцог Апулии и князь Капуи.
  7. Veselý Zdeněk. Dějiny českého státu v dokumentech. — P. 48—49.
  8. Wihoda Martin. Zlatá bula sicilská. — P. 68.

Литература

  • Žemlička Josef. Přemysl Otakar I. Panovník, stát a česká společnost na prahu vrcholného feudalismu. — Praha: Nakladatelství Svoboda, 1990. — 361 p. — ISBN 80-205-0099-5. (чешск.)
  • Wihoda Martin. Zlatá bula sicilská. Podivuhodný příběh ve vrstvách paměti. — Praha: Argo, 2005. — 316 p. — ISBN 80-7203-682-3. (чешск.)
  • Vaníček Vratislav. Velké dějiny zemí Koruny české II. 1197-1250. — Praha: Paseka, 2000. — 582 p. (чешск.)
  • Žemlička Josef. Počátky Čech královských 1198-1253. — Praha: Nakladatelství Lidové noviny, 2002. — 964 p. — ISBN 80-7106-140-9. (чешск.)

Ссылки

  • [www.psp.cz/eknih/snemy/bula.htm Золотая сицилийская булла. Оригинал (латынь) и перевод на чешский язык]. České sněmy. Проверено 15 октября 2010.


Отрывок, характеризующий Золотая сицилийская булла



В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.