Сицилийский эмират

Сицилийский эмират
Арабский язык: إمارة صقلية
Эмират, часть Фатимидского халифата
← 965 — 1072 →
Флаг Фатимидского халифата
Италия в 1000 году.
Столица	Палермо
Язык(и)	греческий язык, народная латынь сицилийско-арабский язык
Форма правления	Феодальная монархия
Династия	Кальбиты

К:Появились в 965 годуК:Исчезли в 1072 году

Сицилийский эмират (ар.إمارة صقلية Imarah Saqqaliyya) — мусульманское государство, контролировавшее весь остров Сицилия с 965 по 1072 год. Если учитывать его государства-предшественники, основанные до основания самого эмирата Хасаном аль-Кальби, а также его государства-преемники, располагавшиеся в южной части острова уже после начала христианской реконкисты, мусульманский период в истории государственности Сицилии растянулся на 264 года, с 827 по 1091 гг. Более того, мусульманская община сохранялась на острове до 1240-х годов, после чего она была депортирована на континент, где исламская культура сохранялась до 1300 года.

История Сицилии до установления эмирата

В 535 году император Юстиниан I вернул Сицилию в состав Византийской империи в качестве одной из её провинций. Bо второй раз за историю острова, после пятивекового ослабления своих позиций, греческий язык стал основным для сицилийцев, хотя и в римскую эпоху латынь на острове употреблялась в основном в качестве языка торговли и правительственной верхушки. Но власть Византии постепенно ослабевала, и в 652 году на остров впервые вторглись арабо-мусульманские войска под предводительством халифа Усмана ибн Аффана. Однако вторжение не было долгим, и вскоре мусульмане оставили остров. К концу VII века арабы завоевали всю Северную Африку. Захват Карфагена позволил им построить сильный флот и создать постоянную базу для контролирования морских путей. С этого момента арабы могли постоянно угрожать Сицилии .

В 700 году арабы захватили остров Пантеллерия. До первой половины VIII века, мусульманский флот совершал нападения на Сицилию, но это привело лишь к завоеванию нескольких трофеев, утвердиться на Сицилии арабам не удалось.

На Сицилию совершал нападения Абдулла ибн Кайс аль-Физар, затем, по приказу Муавии I ибн Абу Суфьяна на остров вторгся наместник Ифрикии Муавия ибн Худейдж. Затем, во время правления халифа Язида II ибн Абдул-Малика, на остров нападал Мухаммад ибн Идрис аль-Ансар, он захватил на острове множество ценностей, но не смог там закрепиться. В 737 году, во время правления халифа Хишама ибн Абдул-Малика, на Сицилию совершил нападение наместник Ифрикии Башар ибн Суфьян.

В 740 году Обейдулла ибн аль-Хабхаб отправил командующего войсками Хабиба ибн Аби Обейда провести полномасштабное нападение на Сицилию и Сардинию. В результате на восточном берегу острова был завоеван город Сиракуза. Однако внутренние распри арабов и восстание берберов в Африке вынудили арабов вернуться в Тунис. Эти события позволили Византии укрепить остров и подготовить флот для его обороны. С того момента мусульмане не нападали на Сицилию более пятидесяти лет. За это время они заключили с Византией торговые соглашения, и арабские купцы стали торговать в сицилийских портах.

В 805 году Ибрахим I ибн Аглаб заключил с правителем Сицилии Константином перемирие и договор сроком на 10 лет. Однако мир не был долгим. Византийцы нарушили важнейшую часть соглашения, они не позволили мусульманским пленным вернуться на родину. Договор был разорван. В 812 году Аглабиды отправили на византийцев флот, который захватил несколько принадлежащих Сицилии островов. Император Византии собрал флот из прибрежных итальянских городов, однако мусульманам удалось разбить византийцев и захватить несколько кораблей. Византийцы повторили нападение и отправили новый флот, на этот раз мусульмане были разбиты. Это привело к возобновлению в 813 году перемирия между Абу Аббасом Абдуллой ибн Аглабом и Грегорием, патриархом Сицилии, ещё на десять лет. Но и в этот раз мир был прерван. Третий вали Ифрикии из династии Аглабидов, Зиядатулла I, отправил к Сицилии флот, возглавляемый его братом. Он не смог захватить остров, но успешно освободил пленных мусульман .

Мятеж Эвфемия

В 826 году Эвфемий, командующий византийским флотом на Сицилии, попытался заставить монахиню выйти за него замуж. Император Михаил II Травл приказал другому военачальнику, Константину, разорвать брак и отрезать Эвфемию нос. Эвфемий поднял восстание и бежал на колесницах в Сицилию, где занял Сиракузы. За ним последовал Константин, между их войсками прошла битва, но Константин проиграл и бежал в город Катания. Эвфемий отправил следом за Константином свою армию, Константин попытался убежать, но его поймали и казнили. После этого Эвфемий объявил себя правителем Сицилии. Во главе части острова он поставил человека по имени Балта, но между ним и Эвфемием произошла междоусобица. Балта заключил союз со своим племянником Михаилом, правителем Палермо, они собрали многочисленную армию и выступили против Эвфемия, который бежал в Северную Африку. Балта захватил Сиракузы.

В Северной Африке Эвфемий предложил свои услуги по завоеванию острова Зиядатулле Аглабу, формально подчинявшемуся халифату, в обмен на безопасность и должность военачальника. Аглабиды послали на завоевание острова мусульманскую армию, состояющую из арабов, берберов, критцев и хорасанцев, которой командовал семидесятилетний кадий Асад ибн аль-Фурат. Была достигнута договорённость, что Эвфемий станет правителем Сицилии и будет платить ежегодную дань Аглабидам.

17 июня 827 года Асад ибн аль-Фурат высадился на 100 кораблях у Мадзара-дель-Валло, с армией включающей около 10 тысяч пехотинцев, 700 всадников, к ним также присоединились верные Эвфемию войска. Первое сражение состоялось 15 июля 827 года около Мадзары и закончилось победой мусульманской армии.

Арабское завоевание

Затем Асад завоевал южное побережье острова и взял Сиракузы в осаду. Осада Сиракуз длилась с зимы 827, до лета 828 года. Пережив мятеж, его войска смогли победить большое войско, посланное из Палермо и поддержанное венецианским флотом дожа Джустиниано Партечипацио. Затем, однако, мусульманская армия сильно пострадала от голода и эпидемии чумы, от которой, в частности, умер Асад, и была вынуждена отойти в Минео. Перейдя в наступление, они попытались и не смогли взять крепость Кастроджованни, где погиб Эвфемий, и вернулись в Мадзару.

В 830 году мусульмане получили подкрепление из 30 тысяч солдат из Африки и Андалусии. В июле и августе андалусские войска нанесли поражение византийской армии под командованием Теодота, но новая эпидемия чумы вынудила их отступить в Мадзару, а затем и отправиться обратно в Африку. Берберские же войска отправились на осаду Палермо и заняли город после годичной осады в 831 году. Палермо под названием Аль-Мадины стало мусульманской столицей Сицилии.

Арабам потребовалось ещё более ста лет, чтобы полностью завоевать остров. В 902 была взята Таормина, и к 965, после падения византийской крепости Рометта, мусульмане контролировали всю Сицилию. С 901 года по 956 годы сицилийские мусульмане также контролировали город Реджо — столицу византийского герцогства Калабрия, расположенного на материковой стороне Мессинского пролива, хотя формально сам Сицилийский эмират в это время ещё не был провозглашён.

Эмират

Сицилией сначала правила суннитская династия Аглабидов из Туниса, затем шиитская династия Фатимидов из Египта. Во время смены династий Византии удалось на несколько лет захватить восточную часть острова.

В 948 году фатимидский калиф аль-Мансур назначил Хасана аль-Кальби эмиром Сицилии (948—964). Последний смог победить византийцев и основал династию Кальбитов. Кальбиты нападали на Южную Италию вплоть до прекращения существования эмирата в XI веке. В 982 году войско императора Священной Римской империи Оттона II потерпело поражение от мусульман около Кротоне в Калабрии.

Период упадка эмирата начался с правления эмира Юсуфа аль-Кальби (990—998). При Аль-Акхале (1017—1037) обострились династические распри, так что часть правящей семьи вступала в союз с Византией и берберской династией Зиридов. К началу правления эмира Хасана ас-Самсама (1040—1053) эмират фактически распался на враждовавшие между собой крохотные княжества.

Арабы провели на Сицилии земельную реформу, которая увеличила производительность и стимулировала развитие малых хозяйств, в противоположность существовавших со времён Римской империи больших плантаций. Они также улучшили систему ирригации и начали культивировать апельсин, лимон, миндаль и сахарный тростник. Городской план Палермо в общих чертах сохраняется с арабских времён, а собор стоит на месте бывшей мечети. Дворец эмира располагался в пригороде Палермо, Аль-Халиса (Кальса). Посетивший Палермо странствующий поэт Ибн Джубайр рассказывал, что город чрезвычайно богат и красив.

Население

Население Сицилии, завоёванное мусульманами, в основном было христианским и говорило на греческом языке. Было также существенное число евреев. В Сицилийском эмирате действовала свобода вероисповедания, но немусульмане рассматривались как зимми и были поражены в гражданских правах: им было запрещено носить оружие, ездить верхом на лошадях и надевать сёдла на мулов и ослов, строить дома выше, чем у мусульман, использовать арабские имена. Их дома должны были быть помечены специальными знаками, и они должны были носить одежду, отличавшую их от мусульман. Зимми должны были платить два вида специальных налогов, подушный (джизья) и поземельный (харадж). Дискриминации можно было избежать путём перехода в ислам, что и происходило в больших количествах. К середине ХI века более половины населения острова исповедовало ислам. Однако к концу существования эмирата всё ещё существовали значительные немусульманские общины, особенно на северо-востоке острова. Это способствовало нормандскому завоеванию и падению эмирата.

Упадок эмирата

С ростом внутридинастических распрей Сицилийский эмират стал распадаться на мелкие образования. В XI веке различные правители Южной Италии, которым мусульмане постоянно угрожали своими набегами, начали прибегать к помощи нормандских наёмников. В результате именно нормандцы под предводительством Рожера I завоевали Сицилию, прекратив существование эмирата. В 1060 году старший брат Рожера нормандский рыцарь Роберт Гвискар, получивший от папы римского Николая II титул герцога Сицилии, вторгся на Сицилию, которая в этот момент была поделена на три примерно равных по силе и размеру эмирата. Христианское население Сицилии приветствовало нормандцев. Рожер I, исполняя замысел брата, занятого завоеванием Апулии и Калабрии, с армией из 700 рыцарей завоевал Мессину. В 1068 году он нанёс поражение мусульманам при Мизильмери, а после ключевой битвы за Палермо Сицилия практически полностью перешла под контроль нормандцев. Завоевав остров, нормандцы сместили эмира Юсуфа ибн-Абдаллу.

Отдельные области Сицилии ещё некоторое время находились под властью мусульманских правителей. Так, Энна (Каср-Ианни) управлялась эмиром Ибн аль-Хавасом в течение многих лет. Его преемник, Ибн-Хамуд, в 1087 году сдался нормандцам и перешёл в христианство. Вместе со своей семьёй, он получил дворянское достоинство и поместье в Калабрии, где и закончил свои дни. В 1091 году последние мусульманские города, Бутера и Ното, а также Мальта, сдались христианам, на чём Сицилийский эмират формально прекратил своё существование.

После падения эмирата

Нормандское Королевство Сицилия отличалось религиозной толерантностью. Арабский в течение как минимум века оставался одним из государственных языков, его следы сохраняются в современном сицилийском языке. Большинство памятников архитектуры нормандского периода (собор Монреале, собор Палермо, Марторана, Палатинская капелла, Сан-Джованни-дельи-Эремити, Сан-Джованни-дель-Леббрози, Нормандский дворец в Палермо, загородные дворцы Куба и Циза) содержат многочисленные черты арабских архитектуры и прикладного искусства.

Внук Рожера II Фридрих II Гогенштауфен (1215—1250) разрешил мусульманам селиться на материке и строить мечети. Они могли служить в армии, и даже среди телохранителей Фридриха были мусульмане.

Вместе с тем, под давлением римских пап, Фридрих предпринял и ряд репрессивных мер против ислама. Это вызвало восстания сицилийских мусульман, которые, в свою очередь, были подавлены. Фридрих II приказал переселить всё мусульманское население Сицилии вглубь материка, в Лучеру. Процесс переселения шёл постепенно, последние депортации произошли в 1240-х годах. (В 1300 году мусульманская колония в Лучере была уничтожена неаполитанским королём Карлом II). Население Сицилии было латинизировано и обращено в римско-католическую религию.

См. также

• Сицилийско-арабский язык
• История ислама в Южной Италии

Ссылки

• [magazines.russ.ru/oz/2004/5/2004_5_25.html/ Роберт Ланда. Средиземноморье: общность истории и культуры.]

Отрывок, характеризующий Сицилийский эмират

«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.
– Берегись! – послышался испуганный крик солдата, и, как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно было высказывать страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
– Ложись! – крикнул голос адъютанта, прилегшего к земле. Князь Андрей стоял в нерешительности. Граната, как волчок, дымясь, вертелась между ним и лежащим адъютантом, на краю пашни и луга, подле куста полыни.
«Неужели это смерть? – думал князь Андрей, совершенно новым, завистливым взглядом глядя на траву, на полынь и на струйку дыма, вьющуюся от вертящегося черного мячика. – Я не могу, я не хочу умереть, я люблю жизнь, люблю эту траву, землю, воздух… – Он думал это и вместе с тем помнил о том, что на него смотрят.
– Стыдно, господин офицер! – сказал он адъютанту. – Какой… – он не договорил. В одно и то же время послышался взрыв, свист осколков как бы разбитой рамы, душный запах пороха – и князь Андрей рванулся в сторону и, подняв кверху руку, упал на грудь.