Скабичевский, Александр Михайлович

Александр Михайлович Скабичевский
Дата рождения:	15 (27) сентября 1838(1838-09-27)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	29 декабря 1910 (11 января 1911)(1911-01-11) (72 года)
Место смерти:	Павловск, Санкт-Петербургская губерния
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	литературный критик, историк литературы
Направление:	либеральное народничество
Язык произведений:	русский
Подпись:
[az.lib.ru/s/skabichewskij_a_m/ Произведения на сайте Lib.ru]

Алекса́ндр Миха́йлович Скабиче́вский (1838—1911) — российский литературный критик и историк русской литературы либерально-народнического направления.

Биография

Родился 15 (27) сентября 1838 года в семье бедного петербургского чиновника из малороссийских дворян. Учился в Ларинской гимназии и на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета.

Начал писать ещё студентом, в 1859 году, в журнале для девушек «Рассвет», затем помещал статьи в «Отечественных записках» редакции Андрея Краевского, в «Иллюстрации», «Воскресном досуге». В 1864 году уезжал не надолго в Ярославль редактировать «Рыбинский листок» издаваемый Иваном Жуковым. Преподавал русский язык и словесность в Смольном институте, Ларинской гимназии и др. В 1871 году оставил службу.

Первою статьёю его, обратившею на себя внимание, было «Воспитательное значение Гончарова и Тургенева» в «Невском сборнике» Н. Курочкина (1867, под псевдонимом Алкандров). С 1868 года сделался ближайшим сотрудником перешедших к Николаю Некрасову и Михаилу Салтыкову «Отечественных записок»; принимал участие в их редактировании, читая беллетристические рукописи.

В 1881 году принимал участие в редактировании «Слова», в 1882 году — «Устоев», в 1896-97 годах — «Нового слова». С 1874 по 1879 год писал литературные фельетоны в «Биржевых ведомостях» (переименованных позднее в «Молву»); в 1880-х и первой половине 1890-х годов вёл литературный фельетон в «Новостях», последние годы — в «Сыне Отечества». Писал также в «Неделе» 1860-х годов, «Русских ведомостях», «Русской мысли», «Северном вестнике», «Мире Божьем» и др. Критические и историко-литературные статьи собраны в его «Сочинениях» (2 т., СПб., 1890; 2-е изд. СПб., 1895). Отдельно вышли: «Беллетристы-народники» (СПб., 1888), «История новейшей русской литературы» (СПб., 1891; 4-е изд. СПб., 1900), «Очерки по истории русской цензуры» (СПб., 1892).

Для «Биографической библиотеки» Павленкова Скабичевский написал биографии Николая Добролюбова, Алексея Писемского, Александра Пушкина и др. Ряд «Очерков умственного движения русского общества», печатавшихся в «Отечественных записках», был собран автором под заглавием «История прогрессивных идей в России», но издание не увидело света своевременно (1872), и лишь позднее «Очерки» вошли в собрание сочинений под заглавием: «Сорок лет русской критики».

Умер 29 декабря 1910 (11 января 1911) в Павловске.

Оценка деятельности

Как историк литературы, Скабичевский не задавался целями научными. Предназначая свои работы исключительно для большой публики, он не занимался самостоятельными изысканиями, пользовался материалом из вторых рук и заботится только о том, чтобы изложить его в общедоступной форме. Не отделяя задач истории литературы от задач критики, Скабичевский не заботился и об исторической перспективе и явления прошлого судил с современной точки зрения.

Пользовавшаяся большим успехом «История новейшей русской литературы» не соответствовала своему заглавию: собственно истории, то есть общей картины хода литературных течений, здесь нет, а есть ряд биографических сведений о писателях, распределённых по родам. В биографиях нет пропорциональности: второстепенному и забытому Осиповичу отведено 8 страниц, а Голенищеву-Кутузову и Фофанову — по одной строчке. Лучшие биографии — те, где автор вращается в сфере близких и хорошо знакомых ему настроений (писатели 1860-х годов), наименее удачные — те, где приходится оценивать чисто литературные достоинства (писатели 1840-х годов, поэты пушкинских традиций).

«Очерки по истории русской цензуры» интересны в особенности тем, что в них почти целиком вошли некоторые редкие конфиденциальные издания, например, «Исторические сведения о цензуре» Петра Щебальского и др. Обработки материала нет, но факты в высшей степени интересны и поучительны.

Гораздо более видное место занимает Скабичевский в русской критике. Выступив в начале своей критической деятельности с протестом против крайностей Писарева и тенденциозной беллетристики «Дела», Скабичевский остаётся, однако, критиком-публицистом по преимуществу. Он редко разбирает чисто литературные стороны произведений и почти исключительно сосредоточивается на общественном их значении. Глубокая искренность и строгое отношение к своей задаче придают и этой односторонности несомненную силу. Нравственный ригоризм, составляющий достояние русской критики начиная с Белинского и Добролюбова, нашёл в нём убеждённого представителя. Вот почему празднование 35-летнего юбилея его литературной деятельности в 1894 году послужило поводом к выражению ему симпатии всех оттенков прогрессивного лагеря.

См. также

• Иванов, Аркадий Фёдорович — русский революционер, большевик, племянник жены Александра Скабичевского.

Литература

• Шулятиков В. М. [az.lib.ru/s/shuljatikow_w_m/text_0790.shtml О «новых» взглядах «старого» писателя] // Курьер. — 1901. — № 329.

Источники

• С. А. Венгеров. Скабичевский, Александр Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1900. — Т. XXX. — С. 156—157.

Ссылки

• [bookinvest.ru/1887-graf-l-n-tolstoy-kak-hudozhnik-i-myslitel/ Антикварная Книга 1887, Граф Л.Н. Толстой, как Художник и Мыслитель,Критические очерки и заметки А. Скабичевскаго]
• [az.lib.ru/s/skabichewskij_a_m/ Скабичевский, Александр Михайлович] в библиотеке Максима Мошкова

Отрывок, характеризующий Скабичевский, Александр Михайлович

– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.