Воронцова, Анна Карловна

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Скавронская, Анна Карловна»)
Перейти к: навигация, поиск
Анна Карловна Воронцова
Художник А. П. Антропов, 1763
Имя при рождении:

Скавронская

Род деятельности:

статс-дама

Дата рождения:

7 (18) декабря 1722(1722-12-18)

Дата смерти:

31 декабря 1775 (11 января 1776)(1776-01-11) (53 года)

Место смерти:

Петербург

Отец:

Карл Самойлович Скавронский

Мать:

Мария Ивановна Скавронская

Супруг:

Михаил Илларионович Воронцов (1714-1767)

Дети:

дочь Анна Михайловна (1743-1769)

Награды и премии:

Графиня Анна Карловна Воронцова (урождённая графиня Скавронская; 7 [18] декабря 1722 — 31 декабря 1775 [11 января 1776]) — жена канцлера графа Михаила Илларионовича Воронцова, двоюродная сестра императрицы Елизаветы Петровны, статс-дама, владелица торгового села Кимры.





Биография

Анна Карловна, дочь старшего брата Екатерины I Карла Самойловича Скавронского, возведённого в 1727 году в графское достоинство. Кто была её мать — неизвестно, звали её Марьей Ивановной. Девочкой была взята ко двору цесаревны Елизаветы Петровны и назначена гоф-фрейлиной.

Брак

Елизавета Петровна очень любила свою кузину и после восшествия на престол, выдала её замуж за Михаила Илларионовича Воронцова. Свадьба была отпразднована при дворе с большой пышностью 31 января 1742 года, государыня лично проводила новобрачных в их дом и осталась на ужин и на бал. 25 апреля 1742 года Анна Карловна была пожалована в статс-дамы. Спустя два года, в 1744 году, М. И. Воронцов вместе с братьями получил титул графа.

Жизнь при дворе

Императрица Елизавета постоянно отмечала Анну Карловну и подчёркивала своё родство с ней; во время заграничного путешествия Воронцовых в 1746 году последовало даже распоряжение, чтобы ни жена русского посланника[1] в Берлине, ни графиня Воронцова не целовали руки у принцессы Цербстской, матери великой княгини Екатерины Алексеевны.
Анна Карловна постоянно находилась в обществе императрицы, а Елизавета часто бывала запросто у неё в доме, где встречалась со всеми иностранными резидентами при русском дворе, ухаживавшими за женой великого канцлера и считавшимися с её влиянием в иностранной политике. 29 июня 1760 года Анна Карловна была возведена в звание обер-гофмейстерины.

В короткое царствование Пётра III Воронцовы принадлежали всецело к партии императора и находились в числе лиц, сопровождавших его 28 июня 1762 года в бегстве на галере из Ораниенбаума в Кронштадт[2].

9 февраля 1760 года Анна Карловна получила от Пётра III Орден Святой Екатерины большого креста. Говорили, что по воцарении Екатерины II графиня Анна Карловна вернула императрицы свой кавалерственный орден, но получила его обратно. На коронации Екатерины II Воронцова согласно церемониалу оправляла на государыне порфиру и Андреевскую ленту.
Овдовев в 1767 году, графиня Анна Карловна не играла видной роли при дворе, хотя цесаревич Павел Петрович называл её тетушкой.

Характеристика личности

Анна Карловна отличалась от своих заурядных, бесцветных сестер и тёток и представляла собой одну из наиболее интересных и симпатичных женщин 18 столетия. Екатерина Алексеевна, будущая императрица, писала о ней в 1756 году[3]:

…Графиня прелестна: чем больше её видишь, тем больше любишь.

Анна Карловна пользовалась известностью как женщина замечательно красивая; даже во времена Петра III, когда ей было уже под сорок, она всё ещё считалась в числе первых красавиц Петербурга. Кроме привлекательной наружности Воронцова обладала умом и добрым сердцем. Собственные письма Анны Карловны к дочери, рисуют её женщиной веселой, впечатлительной, обладавшей живым темпераментом, любительницей поболтать. В отличие от других светских дам Воронцова недурно владела русской грамотой.

По свидетельству Гельбига, графиня Воронцова была прелестная женщина, но любила выпить. Большая мотовка, модница и щеголиха, благодаря положению мужа постоянно водившая знакомство с чужестранными министрами в Петербурге и, как она выражалась «с целым магазейном посланниц», она знала многие дипломатические секреты и не чужда была политики. Екатерина II в своих «Записках» говорит[4]:

… Саксонский резидент Прасс, к удивлению, имел сведения о многих предметах, о которых, по-видимому, ему вовсе неоткуда было узнать. Источник этих сведений открылся много лет спустя: Прасс был тайным и весьма скромным любовником жены великого канцлера графини А.К.Скавронской, которая виделась с ним у приятельницы своей, Самариной, жены церемонийместера.

Имея лишь одну дочь, Анну Михайловну, графиня Воронцова была сильно к ней привязана; несчастное супружество дочери с графом А. С. Строгановым, окончившееся разводом, и ранняя её смерть оставили её «неутешною». Как своих Анна Карловна любила детей брата мужа, графа Р. И. Воронцова, рано оставшихся без матери; из них младшая дочь, Екатерина, с четырёх лет воспитывалась в её доме. Позднее известна как княгиня Дашкова, которую Анна Карловна под конец «за беспутное её поведение отрекла от своего дома». Дашкова так характеризовала свою тетку[5]:

…Её характер представлял из себя странное сочетание гордости с необыкновенной чувствительностью и мягкостью сердца.

Анна Карловна любила изящные искусства и знала в них толк, немало повидав во время путешествий по Европе. Её великолепный дом постоянно посещали артисты, писатели, учёные, государственные люди. Д. И. Фонвизин называл графиню Воронцову в числе первых лиц, которым он читал своего «Недоросля» сразу же после его написания.

Умерла Анна Карловна 31 декабря 1775 года, погребена на Лазаревском кладбище Алексндро-Невской лавры[6], надгробие сейчас — в Благовещенской церкви.

Дети

В браке с М. И. Воронцовым имела четверых детей:

  • Анна (13 апреля 1743 — 21 февраля 1769), замужем за графом А. С. Строгановым.
  • Николай (23 февраля 1751 — 23 апреля 1751)
  • Мария (14 января 1753 — 25 июля 1753)
  • Елизавета (11 июля 1757 — 16 июня 1758)

Адреса в Санкт-Петербурге

Напишите отзыв о статье "Воронцова, Анна Карловна"

Примечания

  1. Пётр Григорьевич Чернышёв (1712—1773) — действительный тайный советник, действительный камергер и сенатор, с 1741 по 1746 год русский посол в Берлине.
    Женат на Екатерине Андреевне Ушаковой.
  2. Знаменитые россияне 18-19 веков. Биография и портреты. — С.-Петербург.: Лениздат, 1996. — с.31
  3. Михневич В. О. Семейство Скавронских//Исторический вестник.1885.№ 3.С.562.
  4. Екатерина II. Записки императрицы Екатерины Второй.-М.:Эксмо.-800с.
  5. [fershal.narod.ru/Memories/Texts/Dashkova/Dashkova.htm Е. Р. Дашкова «Записки»]
  6. [www.lavraspb.ru/ru/nekropol/view/item/id/2384/catid/3 Александро-Невская Лавра]

Отрывок, характеризующий Воронцова, Анна Карловна

Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему: