Скавронский, Мартын Карлович

Мартын Карлович Скавронский
обер-гофмейстер
Рождение:	24 июня 1714(1714-06-24)
Смерть:	28 июня 1776(1776-06-28) (62 года)
Место погребения:	Александро-Невская лавра
Род:	Скавронские
Отец:	Карл Скавронский
Супруга:	М. Н. Строганова
Дети:	Пётр, Павел, Елизавета
Военная служба
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Звание:	генерал-аншеф генерал-адъютант
Награды:

Граф Мартын Карлович Скавронский (24 июня 1714 — 28 июня 1776) — племянник Екатерины I, генерал-аншеф, обер-гофмейстер, владелец обширной Славянской мызы.

Происхождение

Начало дворянскому роду Скавронских положил крестьянин Карл Скавронский — брат императрицы Екатерины I. Указом императрицы в январе 1727 её брат Карл возведен, с нисходящим его потомством, в графское Российской Империи достоинство. Он получил от сестры-императрицы великолепный дом в Санкт-Петербурге, многочисленные поместья и денежные пожалования, звание камергера императорского двора. По отзыву М. Щербатова, обо всех родственниках Екатерины I «генерально можно сказать, что они были люди глупые и распутные».

Мартыну Скавронскому шел уже 14-й год, когда его отец стал знатным вельможей. Его воспитание было поручено академику Байеру, который должен был озаботиться о приобретении его воспитанником «хорошего поведения и сведений в науках»; он занимался также изучением иностранных языков. С учреждением в 1731 г. в Санкт-Петербурге Сухопутного Шляхетского кадетского корпуса зачислен был в состав его питомцев.

Опала

В 1735 г. по доносу его слуги о том, что Скавронский говорил непристойные слова в адрес императрицы Анны Ивановны, он допрашивапся в Тайной канцелярии. Императрица соизволила указать: «означенному графу Мартыну Скавронскому за происшедшую от него в словах важную продерзость учинить наказание, бить плетьми нещадно и по учинении того наказания оного Скавронского и людей его… из Тайной канцелярии освободить».

Обстоятельства этого дела и в целом отрицательное отношение императрицы Анны Ивановны ко всем родственникам императрицы Екатерины I заставили, по-видимому, Скавронского вступить на службу в один из армейских полков, где он и оставался в полной безвестности.

Возвышение

Вступление на престол (ноябрь 1741 г.) императрицы Елизаветы Петровны резко изменило положение графа Мартына, её двоюродного брата. В 1742 г., после смерти брата, капитана лейб-гвардии Измайловского полка гр. Ивана Карловича, он остался единственным мужским представителем рода. Возможно, что этим в значительной степени объясняются те обильные отличия и награды, которые выпали на долю Скавронского за все время царствования императрицы Елизаветы Петровны.

Чины камер-юнкера (1742), камергера (июль 1744), обер-гофмейстера, генерал-аншефа, звание генерал-адъютанта, орден Св. Александра Невского, богатейшие поместья (например, село Кимры, конфискованное у графини Е. И. Головкиной) и тысячи крепостных крестьян, — все эти пожалования императрицы Елизаветы Петровны значительно выдвинули Скавронского среди богатой и родовитой русской знати. В то время в Санкт-Петербурге славилась его карета: вся отделанная снаружи стразами, она стоила 10 тыс. руб.

Последние годы

После смерти императрицы Елизаветы Петровны (декабрь 1761 г.) вступивший на престол император Пётр III пожаловал своему двоюродному дяде орден Св. Апостола Андрея Первозванного. При восшествии на престол Екатерина II назначила его сенатором.

В августе 1764 включен в состав верховного суда по делу Мировича; в 1767—68 был депутатом от дворянства Коломенского уезда в Комиссии для составления нового Уложения. Скончался в Санкт-Петербурге в возрасте 62-х лет; похоронен в Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры.

Отзывы и мнения

По отзывам современников, это был некрасивый, но очень мягкий, покладистый и добрый человек. Он был далек от придворных интриг, не эксплуатировал родственных чувств императрицы и хорошо умел ладить с людьми. За это он был «ласкаем» и при дворе Елизаветы Петровны, и при дворе Петра III, и при дворе Екатерины II.

Его характеризует и то, что в своем завещании, составленном за несколько дней до смерти, Скавронский, сам родившийся крестьянином, выказывал заботу о своих крепостных: «что касается до людей и крестьян — главное мое было попечение содержать их добропорядочно и не отягощать непомерною службою и поборами».

Семья

В 1754 Скавронский, по особому настоянию императрицы, вступил в брак с Марией Николаевной (1732—1805), дочерью тайного советника барона Н. Г. Строганова, принесшей ему большое приданое. Свадьба отпразднована очень пышно в присутствии самой императрицы и всего двора. В 1756 г. она получила придворное звание статс-дамы, а в 1797 удостоена ордена Св. Екатерины 1-й степ. Они имели трёх детей:

• гр. Петра Мартыновича (ум. 1758), прапорщика лейб-гвардии Преображенского полка;
• гр. Павла Мартыновича (1757—1793), тайного советника, действительного камергера, посланника в Неаполе;
• гр. Елизавету Мартыновну (1755—1767).

Источник

• Скавронский, Мартын Карлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Скавронский, Мартын Карлович

После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.