Шкодер

Город Шкодер алб. Shkodër, Shkodra Герб Страна АлбанияАлбания Область ШкодерШкодер (область)| Шкодер Округ Шкодер Координаты 42°04′00″ с. ш. 19°30′00″ в. д.42.06667° с. ш. 19.50000° в. д. / 42.06667; 19.50000    Мэр Лоренц Люка Основан IV век до н. э. Прежние названия Шкодра Официальный язык албанский Население 135 612 человек (2011) Национальный состав албанцы Конфессиональный состав католики, православные, мусульмане Часовой пояс UTC+1 Автомобильный код SH

Шко́дер (алб. Shkodër или Shkodra, серб. Скадар) — город в Албании, расположенный на берегу Скадарского озера в 20 км от побережья Адриатического моря, вблизи слияния рек Дрин и Буны.

В 13 км от города пролегает государственная граница с Черногорией. Является административным центром области Шкодер и округа Шкодер.

Шкодер — четвертый по величине город в Албании. По состоянию на 2011 год население города составляет 135 612 человек.

Шкодер — один из древнейших и наиболее известных городов Албании с богатейшим историко-культурным наследием. В настоящее время также является основным экономическим центром северной Албании.

Этимология

Албанское название города Shkodër, также как и турецкое Skutari и славянское Скадар, по наиболее распространенной версии, происходит от латинского слова scutarii, что в буквальном переводе означает «защитники», и относилось к располагавшемуся здесь в поздний римский период легиону.

История

Шкодерская крепость была заложена в IV веке до н. э. иллирийским племенем Лабеати. В 168 г. до н. э. город был захвачен римлянами, после чего стал развиваться в качестве важного торгового и военного центра. Не позднее VII в. н. э. в окрестностях города стали активно селиться славянские племена. В дальнейшем город вошел в пределы крупного славянского государственного формирования Дукля (с центром в современной Черногории). История города X—XV вв. теснейшим образом связана с развитием средневековых сербских государств Рашка и Зета.

В 1479 г. город был захвачен турками, перед этим выдержав две крупные осады 1474 и 1478 гг. Сопротивлением туркам руководил албанский князь Лека Дукаджини, последователь Георгия Скандербега. Город был разорен, а большая часть населения бежала.

В рамках Османской империи Шкодер был центром сначала одноименного вилайета, а затем санджака, оставаясь на протяжении всего османского периода важным политико-административным, военным, ремесленным и торговым центром, широко известным на всем Балканском полуострове и в Италии.

С 1757 по 1831 г. Шкодер был столицей Шкодерского пашалыка во главе с династией Бушати и фактически отпал от Османской империи, находясь к ней лишь в формальной зависимости.

В XVIII—XIX вв. шкодерские правители, как верные Порте, так и восстававшие против неё, находились почти в постоянных военных конфликтах с соседней Черногорией, которая постепенно расширяла свои границы за счет Шкодерского пашалыка. В этой связи начиная с 1840—1850-х гг. Шкодер занял важное место в рамках Восточного вопроса, и в нем были открыты дипломатические представительства всех великих держав.

В XIX в. Шкодер становится одним из важнейших центров культурного и политического возрождения албанцев. Именно здесь печатались первые албанские газеты и журналы.

Вместе с тем Шкодер был ключевым центром католической пропаганды в северной Албании, здесь находилась резиденция католического архиепископа. В 1867 г. в Шкодере был построен католический кафедральный собор.

В ходе Первой балканской войны 1912 года Шкодер был атакован черногорскими и сербскими и войсками. Потерпев поражение при попытке штурма, черногорцы приступили к планомерной осаде. Начальником шкодерского гарнизона был албанский аристократ Эссад-паша Топтани, ненавидевший турок вообще и младотурок - в особенности. Он отнюдь не препятствовал антитурецкому восстанию, вспыхнувшему в Мирдите и центральной Албании. Восстание было организовано при поддержке Королевства Черногории, эмиссары которого осуществляли связь с повстанцами именно через Шкодер. Осторожный и расчётливый Эссад-паша выжидал подходящего момента, чтоб повернуть оружие против Османской империи. Целых семь месяцев он успешно оборонял Шкодер. Свыше 10 000 черногорцев сложили свои головы под его стенами. Наконец, в апреле 1913 году Эссад-паша сдал крепость Шкодер (Скутари) кронпринцу Черногории Даниле Петровичу-Негошу, заключив соглашение с черногорским командованием, согласно которому, вывел весь вверенный ему личный состав с оружием и боеприпасами - и присоединился к албанским повстанцам в центральной Албании.

По планам Сербии, Шкодер должен был быть присоединен к ней как часть Старой Сербии вместе с Метохией, Косовом и Вардарской Македонией. Одним из оснований к этому было наличие большого количества коренного сербского населения как в самом городе, так в его окрестностях. Однако, по решению Лондонской конференции великих держав, в мае 1913 г. Шкодер вошел в состав новообразованного государства Албания.

Во время Первой мировой войны Шкодер находился под оккупацией со стороны Австро-Венгрии (1916—1918 гг.). В 1918 г. был освобожден французскими войсками, и в 1919 г. вновь передан Албании.

В межвоенный период в Шкодаре началось развитие пищевой, текстильной и цементной промышленности. По переписи 1924 г. в городе проживало 20 тыс. человек, в 1938 г. уже 29 тысяч.

Современное положение

В настоящее время Шкодер — важный промышленный и образовательный центр. В городе развито машиностроение, текстильное производство и производство электроники, а также пищевая промышленность. В городе находятся Педагогический институт, библиотека (250 тыс. томов), театр, художественная галерея, исторический музей.

Большую часть населения составляют этнические албанцы и почти полностью ассимилированные ими славяне. В отличие от центральной и южной Албании, большое место в жизни современного Шкодера и его округи по-прежнему играет католицизм, который исповедует значительная часть населения.

С точки зрения туризма город развит недостаточно, однако благодаря близкому соседству Черногории туристическая отрасль начинает играть все более важную роль. Главной туристической достопримечательностью города является Шкодерская крепость, которая, несмотря на многочисленные разрушения и перестройки, хорошо сохранилась.

Известные уроженцы Шкодера

• Идромено, Кола (1860—1939), — албанский живописец, архитектор, фотограф, считающийся основателем албанской школы реалистической живописи.
• Насируддин аль-Албани, известный исламский ученый-богослов
• Рамиз Алия, последний коммунистический лидер Албании
• Ледиа Души, писатель
• Джордж Фишта, поэт
• Луидж Джуракучи, лингвист, адаптировавший латинский алфавит под албанский язык
• Микел Количи, католический кардинал
• Петер, Кел и Геге Маруби, фотографы
• Миджени, поэт
• Альфред Моисиу, президент Албании
• Мустафа Тукай, писатель, драматург
• Эльхаида Дани, албанская и итальянская певица, победительница первого сезона The Voice of Italy, представительница Албании на Евровидении 2015
• Зеф Юбани (1818—1880), фольклорист, просветитель, деятель национального Возрождения.

Достопримечательности

• Шкодерская крепость
• Памятник Луиджи Горокучи в Шкодере

Ссылки

• Скутари, город в Албании // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.shkodra.gov.al/ Bashkia e Shkodrës] (алб.). — Официальный сайт муниципалитета города. Проверено 30 октября 2008. [www.webcitation.org/61CRgHVFr Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Шкодер

Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.