Сказание об Индийском царстве

Сказание об Индийском царстве, послание пресвитера Иоанна к императору Мануилу (другое название — Послание царя индийского Иоанна к греческому царю Эммануилу) — памятник древнерусской литературы представляющий собой перевод дошедшего до нас, в пространном латинском изложении времён крестовых походов, одноимённого византийского произведения XI—XII вв., написанного в виде послания индийского царя и одновременно священника-христианина Иоанна византийскому императору Мануилу, созданного будто бы в ответ на посольство царя Мануила в Индийскую землю с целью узнать о силе Индии и её чудесах. Стало основой для чёрной легенды на Западе о монголо-татарах.

История

В Россию «Сказание об Индийском царстве» попало в XIII веке или XIV в. через Сербию. В литературном памятнике была сделана попытка собрать воедино все бытовавшие в устном народном предании о чудесах и богатствах индийского царства «царя и попа Иоанна», «поборника по православной вере Христовой». Тем не менее «царь-священник Иоанн» — лицо мифическое. Сказание дошло до наших дней в нескольких десятках списков относимых к XVII—XVIII вв. и ещё два списка датируемые XV в. Также известно окло 40 списков XV—XIX вв., свидетельствующих о постоянной переработке произведения и его постепенном обрусении. Все они содержат вторую редакцию памятника. В. М. Истрин и М. Н. Сперанский доказали, что Мусин-Пушкинский сборник в который вошло Сказание находится древнейшая, т. н. первая редакция. Такой вывод исследователи сделали, сопоставив между собой краткий пересказ памятника, сделанный по Мусин-Пушкинскому списку Н. М. Карамзиным в «Истории государства Российского», с фрагментами «Александрии» второй редакции, также сохранившей чтения первой редакции.

Царь Иоанн предстает здесь полновластным господином необъятной и сказочно богатой страны, полной всяческими чудесами, а при этом также «поборником по православной вере Христовой». В литературе своего времени Сказание занимало, возможно, тоже место как в современной нам литературе — научная фантастика; но при всей своей фантастичности в XIII—XIV вв. это произведение каким-то образом должно было отвечать мечтам христиан Малой Азии и Восточной Европы о сильном православном государе, способном противостоять наступлению арабов-мусульман.

Образ царя-священника, почерпнутый из Сказании, был использован в XIV в. в «Повести о Митяе» для насмешки над незаконным наместником митрополичьего престола, Митяем-Михаилом. Бытует также мнение, хотя некоторые ученые его оспаривают, что влияние Сказания испытала и «Былина о Дюке Степановиче». Первая редакция Сказания сохранилась лишь в отрывке — в составе Сербской Александрии. Самые старые полные русские списки относятся ко второй половине XV в.

В 1874 году в нескольких номерах журнала «Филологические записки» была опубликована подробная статья Баталина Н. Н., посвященная истории и сравнительному анализу русских и западных редакций «Сказания об Индейском царстве», известного в Европе как «Легенда о пресвитере Иоанне».

Содержание

Повествование ведется от имени Иоанна "царя и попа", у которого в подчинении 3300 царей. Иоанн заявляет о приверженности "православной вере" и описывает своё обширное царство, где есть "пѣсочное езеро", высокие горы и могила апостола Фомы.

Народы царства

Немые, рогатые, великаны, трехногие, четырехрукие, шестирукие, скотоногие, люди-птицы, псоглавцы.

Животные

Слоны, дромедары, верблюды, крокодилы, фениксы.

Литература

• [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4966 СКАЗАНИЕ ОБ ИНДИЙСКОМ ЦАРСТВЕ]
• Баталин Н. Н. [vrn-id.ru/filzaps74.htm «Сказание об Индейском царстве»]// «Филологические записки», Воронеж, 1874.
• Веселовский А. Н. Южнорусские былины.— VI.— СПб., 1881.— С. 173—254
• Истрин В. М. Сказание об Индейском царстве // Древности: Тр. слав. комиссии имп. Моск. археол. об-ва. М., 1895. Т. 1. С. 12—17;
• Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. 3. Примеч. 272;
• Прохоров Г. М. Сказание об Индийском царстве // Сл. книжников. С. 410—411.
• Прохоров Г. М. [ksana-k.narod.ru/Book/oldruss/s_ind.htm Сказание об Индийском царстве] //Литература Древней Руси: Биобиблиографический словарь / Под ред. О. В. Творогова. М., 1996.
• Салмина М. А. [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es4/es4-2991.htm Сказание об Индийском царстве] //Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: В 5 томах. Т. 4. П—Слово./ Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом); Ред. кол.: Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачев, С. А. Семячко, О. В. Творогов (отв. ред.). — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. — 330 с.
• Сперанский М. Н. Сказание об Индийском царстве // ИпоРЯС. 1930. Т. 3, кн. 2. С. 282—283;
• Сказание об Индийском царстве / Подг. текста, перевод и примеч. Прохоров Г. М. // Изборник (1969).— С. 362—369, 746;
• Сказание об Индийском царстве / Подг. текста, перевод и примеч. Прохоров Г. М. // ПЛДР: XIII век.-М" 1981.— С. 466—473, 612—613.

Отрывок, характеризующий Сказание об Индийском царстве

– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.