Сказка о Мальчише-Кибальчише (мультфильм)
Поделись знанием:
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
| Сказка о Мальчише-Кибальчише | |
 Кадр из мультфильма | |
| Тип мультфильма | |
|---|---|
| Жанр | |
| Режиссёр | |
| На основе |
сказки А. Гайдара |
| Автор сценария | |
| Роли озвучивали |
Валентина Сперантова, Михаил Названов, Виктор Хохряков, Георгий Вицин, Алексей Консовский, Леонид Пирогов |
| Композитор | |
| Мультипликаторы |
Вячеслав Котеночкин, |
| Оператор |
Е. Ризо |
| Звукооператор | |
| Студия | |
| Страна | |
| Длительность |
21 мин. 18 сек. |
| Премьера | |
| Аниматор.ру |
[www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=2028 ID 2028] |
«Сказка о Мальчише-Кибальчише» — советский рисованный мультипликационный фильм 1958 года. Героико-романтическую картину по одноимённой сказке Аркадия Гайдара создала режиссёр Александра Снежко-Блоцкая.[1] В заглавии указано: «Славному ленинскому комсомолу посвящается этот фильм».
Содержание
Сюжет
Мультфильм снят по произведению А. Гайдара «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове». В центре сюжета поведение организатора сопротивления Мальчиша-Кибальчиша вторжению иностранных войск и действия предателя Мальчиша-Плохиша.
Над фильмом работали
- Сценарий: Лия Соломянская
- Режиссёр: Александра Снежко-Блоцкая
- Композитор: Михаил Раухвергер
- Текст песен: Яков Аким
- Художники-постановщики: Мария Рудаченко, Борис Корнеев
- Оператор: Евгений Ризо
- Звукооператор: Борис Фильчиков
- Ассистенты режиссёра: Н. Орлова, Нина Майорова
- Художники-мультипликаторы: Вячеслав Котеночкин, Владимир Пекарь, Владимир Попов, Елизавета Комова, Татьяна Федорова, Константин Чикин, Виктор Лихачев, Владимир Крумин, Вадим Долгих, Борис Бутаков
Роли озвучивали
- Валентина Сперантова — Мальчиш-Кибальчиш
- Михаил Названов
- Виктор Хохряков
- Георгий Вицин — Дедушка, Буржуин
- Алексей Консовский — Гонец
- Константин Устюгов
- Леонид Пирогов
Издание на видео
В России в 1990-е годы выпущен студией «Союз Видео» на VHS в сборнике мультфильмов киностудии «Союзмультфильм». В 2000-е годы выпущен на VHS той же студией в коллекции «Страна Пионерия» вместе с мультфильмами: «Приключения красных галстуков», «Скрипка пионера», «Орлёнок», «Песня о юном барабанщике» и «Аврора».
О мультфильме
Рубеж 1950-х и 1960-х годов на «Союзмультфильме» ознаменован творческими поисками и экспериментами, которые к 1963 году совершенно изменили «лицо» студии. Сделались нормой формальные новации, условные решения персонажей и среды, разнообразие и стилизация пластики. В рисованном кино первыми прорывами в этой области можно считать фильмы «Знакомые картинки» Евгения Мигунова (1957), «Сказка о Мальчише-Кибальчише» Александры Снежко-Блоцкой (1958), картины сестёр Брумберг конца 1950-х годов, ленты «Лиса, Бобёр и др.» Михаила и Веры Цехановских (1960), «Старик Перекати-Поле» Николая Фёдорова, некоторые сюжеты «Мультипликационных Крокодилов».— Георгий Бородин. «Краткий исторический обзор»[2]
Напишите отзыв о статье "Сказка о Мальчише-Кибальчише (мультфильм)"
Примечания
- ↑ [web.archive.org/web/20070831012252/books.interros.ru/index.php?book=mult&id=9&mode=print «Наши мультфильмы»]. — Издательская программа «Интерроса», 2006. — С. «Александра Снежко-Блоцкая». — 352 с. — ISBN 5-91105-007-2.
- ↑ [new.souzmult.ru/about/history/full-article/ Георгий Бородин: Киностудия «Союзмультфильм» Краткий исторический обзор (Эксперименты рубежа 1950-60-х годов)]
Ссылки
- [www.animator.ru/db/?p=show_film&fid=2028 «Сказка о Мальчише-Кибальчише»] на «Аниматор.ру»
| ||||||
Отрывок, характеризующий Сказка о Мальчише-Кибальчише (мультфильм)
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
