Сказки Гофмана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Опера
Сказки Гофмана

«Сказки Гофмана» (фр. Les contes d'Hoffmann) — опера французского композитора Жака Оффенбаха, основанная на произведениях Эрнеста Теодора Амадея Гофмана и его биографии.





История

В 1851 году в Париже была поставлена пьеса М.Карре и Ж.Барбье «Сказки Гофмана», представлявшая собой переработку рассказов Гофмана («Песочный человек», «Сказка о потерянном отражении» и «Советник Креспель»), при этом в качестве главного героя всех трёх историй выступал сам писатель, а не созданные им персонажи[1]. Позже Барбье переработал пьесу в либретто и предложил её нескольким композиторам, в том числе Оффенбаху, который был известен как автор оперетт и не написал ни одной оперы. Однако в итоге именно Оффенбах получил возможность использовать либретто Барбье.

Оффенбах интенсивно работал над оперой вплоть до своей смерти в 1880 году, однако не успел её закончить. На момент смерти автора в «Опере комик» в Париже уже начались пробы, однако не хватало некоторых деталей к третьему акту и эпилогу. Композитор Эрнест Гиро работал над завершением оперы, пользуясь черновиками Оффенбаха, однако он не успевал к премьере, и директор театра Кавальо (Cavalho) исключил весь третий акт. В итоге на премьере в начале 1881 года «Сказки Гофмана» выглядели совсем не так, как представлял их себе Оффенбах. Несмотря на это опера имела огромный успех, и в конце года состоялась её премьера в Вене. На втором венском представлении произошёл пожар, и театр сгорел дотла. Это придало опере славу приносящей неудачу, что помешало её будущим постановкам.

В 1904 году состоялось представление «Сказок Гофмана» в Монте-Карло. В партитуру были внесены значительные изменения, приблизившие третий неоконченный акт к стилю остальных частей оперы. Данная версия послужила основой издания Шудена (Chouden) 1907 года, получившего наибольшее распространение. В издании Шудена соблюдён оригинальный порядок актов Оффенбаха: «Олимпия», «Антония», «Джульетта». После Второй мировой войны в архивах были найдены новые материалы, написанные Оффенбахом для оперы. И с тех пор практически каждое десятилетие выходил новый вариант «Сказок Гофмана». Баркарола из третьего акта оперы звучит во многих художественных фильмах.

Действующие лица

Роль Голос Исполнитель на премьере
10 февраля 1881
Дирижёр: Жюль Данбе
Гофман, поэт тенор Жан-Александр Талазак[en]
Олимпия, механическая кукла сопрано Адель Исаак[en]
Антония, юная девушка сопрано Адель Исаак
Джульетта, куртизанка сопрано Адель Исаак
Стелла, певица сопрано Адель Исаак
Линдорф, советник бас-баритон Эмиль-Александр Таскин[en]
Коппелиус, партнёр Спалланцани бас-баритон Эмиль-Александр Таскин
Миракль, доктор бас-баритон Эмиль-Александр Таскин
Дапертутто бас-баритон Эмиль-Александр Таскин
Никлаус, друг Гофмана меццо-сопрано Marguerite Ugalde
Лютер, хозяин кабачка бас
Андреас, слуга Стеллы тенор
Спаланцани, физик-изобретатель тенор
Кошниль, слуга Спаланцани тенор
Креспель, советник, отец Антонии бас
Франц, слуга Креспеля тенор
Шлемиль, поклонник Джульетты баритон
Питтикиначчо тенор
Голос матери Антонии меццо-сопрано
Муза поэзии сопрано
Хор: студенты, гости.

Сюжет

Пролог

Таверна в Нюрнберге. Муза открывает намерение заставить Гофмана отречься от любви и посвятить свою жизнь только ей. Она принимает образ ближайшего друга Гофмана — Никлаусса. Гофман же безнадёжно влюблён в певицу Стеллу, которая в данный момент поёт в опере Моцарта «Дон Жуан». Стелла в конце концов отвечает на чувства Гофмана и посылает ему письмо, в котором просит о встрече в гримёрной после представления. Письмо и ключ от комнаты Стеллы перехватывает соперник Гофмана — Линдорф, который застаёт поэта в таверне и насмехается, намереваясь прийти на свидание. Гофман находит утешение в выпивке, рассказывает легенду о крошке Цахесе, а потом три любовные истории из своей жизни, соответствующие трём актам оперы.

Акт I. Олимпия

Гофман, будучи учеником у физика Спаланцани, влюбляется в его дочь — Олимпию. Поэт покупает магические очки у оптика Коппелиуса, зашедшего к Спаланцани и требующего от него денег (в итоге Спалланцани даёт Коппелиусу чек прогоревшего банка). Очки раскрашивают мир яркими красками, и Олимпия кажется Гофману живой. Гофман в очках приходит на вечер, устроенный Спаланцани, где Олимпия поёт ставшую знаменитой арию «Les Oiseaux Dans La Charmille». Во время танца с Олимпией очки Гофмана разбиваются, тут появляется взбешённый Коппелиус и разбивает Олимпию на части. Посреди смеющийся толпы Гофман осознаёт, что из-за очков он не понял, что влюбился в механическую куклу.

Акт II. Антония

Гофман влюбляется в Антонию, страдающую от загадочной болезни, усиливающейся во время пения. Антония унаследовала от своей умершей матери талант певицы, однако её отец Креспель запрещает ей идти по стопам матери, боясь, что её ждёт такая же судьба. Гофман пробирается в дом Антонии в отсутствие отца. Они решают пожениться. Когда Креспель возвращается, приходит и доктор Миракль и принуждает Креспеля позволить лечить Антонию. Спрятавшийся Гофман узнаёт, что его возлюбленная может умереть, если будет петь, и после ухода Миракля уговаривает её отказаться от карьеры певицы. Доктор Миракль, застав Антонию одну, убеждает её последовать примеру матери, стать знаменитой. Миракль вызывает в сознании Антонии образ матери и заставляет её начать петь. Креспель появляется за мгновенье до смерти дочери, за ним входит Гофман, и Креспель, уверенный, что он виновен в смерти Антонии, пытается его убить. Никлаусс спасает поэта от мести разгневанного отца.

Акт III. Джульетта

В Венеции Гофман влюбляется в куртизанку Джульетту, находящуюся в зависимости от мистического Дапертутто, который заставляет её соблазнить Гофмана и украсть его отражение. До этого она украла тень влюблённого в неё Шлемиля. Гофман поддаётся на чары Джульетты и теряет своё отражение. Шлемиль вызывает Гофмана на дуэль, где Гофман его убивает, сражаясь шпагой, полученной от Дапертутто. Гофман забирает у Шлемиля ключи от комнаты Джульетты, но куртизанка уже уплывает с новым любовником Питтикиначчо.

(В редакции Жана-Кристофера Кека/Майкла Кейя, которая считается аутентичной оригинальной задумке Оффенбаха, имеется ряд существенных отличий. В сюжете присутствует сцена встречи Дапертутто и Гофмана, карточной игры между Гофманом и Шлемилем, где последний поёт короткую арию о потерянной тени, а также азартная ария Джульетты. Джульетта просит Гофмана отдать отражение уже после дуэли с Шлемилем. В конце гости обнаруживают потерю отражения поэта, и насмехаются над ним вместе с Джульеттой и Дапертутто. Появляются полицейские с целью арестовать Гофмана за убийство Шлемиля. Гофман выхватывает шпагу и пытается убить куртизанку, но её заслоняет любовник- горбатый шут Питтикиначчо. Джульетта убита горем. Гофман и Никлаусс, воспользовавшись суматохой, бегут).

Эпилог

В нюрнбергской таверне хмельной Гофман объясняет, что Олимпия, Антония и Джульетта — это три ипостаси Стеллы, и клянётся никогда больше не любить. В этот момент Муза сбрасывает с себя образ Никлаусса, и поэт покоряется ей. Стелла приходит в таверну искать Гофмана, но Муза объясняет, что тот её больше не любит… Линдорф предлагает Стелле идти с ним, и она соглашается.

Экранизации

По сюжету оперы английский тандем Пауэлл-Прессбургер поставил в 1951 году одноимённый фильм.

Источники

Напишите отзыв о статье "Сказки Гофмана"

Примечания

  1. [classic-music.ru/guide104.html Балашша Имре, Гал Дердь Шандор. Путеводитель по операм: в 4-х кн. Кн. 4: Славянская, французская и английская опера — М.: Советский спорт, 1993]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Сказки Гофмана

– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.