Байка про лису, петуха, кота да барана

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Байка про лису, петуха, кота да барана
Композитор

Игорь Стравинский

Автор либретто

Игорь Стравинский

Хореограф

Бронислава Нижинская

Дирижёр-постановщик

Эрнест Ансерме

Сценография

Михаил Ларионов, Наталья Гончарова

Последующие редакции

Серж Лифарь, Фёдор Лопухов

Количество действий

1

Год создания

1917

Первая постановка

18 мая 1922

Место первой постановки

Гранд-Опера

Байка про лису, петуха, кота да барана — балет-пантомима с пением по мотивам русских народных сказок в одном акте, композитора И. Ф. Стравинского по собственному сценарию.





История создания

Игорь Фёдорович Стравинский с начала Первой мировой войны жил в Швейцарии в Шато-д’Э. В этот период творчества он создал несколько произведений «русского цикла», к которым относится и «Байка…». В Швейцарии с 1914 года были сделаны отдельные наброски этого произведения, но активная работа пришлась на лето и осень 1916 года, когда у автора появился заказ на эту работу от владелицы камерного театра Виннаретты Зингер де Полиньяк (англ.). Стилистическим прототипом стало русское скоморошье представление[1]. Литературную основу произведения составил сюжет из собрания сказок Афанасьева. В это же время французский текст был написан другим композитором Ш. Ф. Рамю, при этом работа над текстом велась совместно, Стравинский пояснял интонационные, темповые и иные особенности русского языка и был удовлетворён адекватностью их интерпретации на французском. Осенью этого года работа была закончена, но заказчица отказалась от этой работы. Произведение было напечатано в 1917 году с посвящением заказчице, а впервые поставлено балетом С. П. Дягилева в 1922 году. Со времени премьеры состоялось несколько постановок, оригинальность произведения привлекала, как правило, самобытных постановщиков, поэтому каждая постановка была заметным вкладом в мировую театральную культуру.

Жанр произведения — балет-пантомима с пением — требует участия двух комплектов актёров: одни поют, а другие танцуют. Но произведение может исполняться и как чисто оперное произведение. В Санкт-Петербурге был поставлен как кукольный спектакль с участием оперных певцов.

Сюжет

Роли: Кот и Баран — бас; Лис (Лиса) и Петух — тенор. В основе сюжета — известная русская сказка. Лиса, переодевшись монахом, заманивает и похищает Петуха. Сидя в своей норе, она проверяет, лапки, ушки и т. д., что они делали? Когда выясняется, что хвост только мешался, она выставляет его из норы. Это позволяет Коту и Барану вытащить Лису и освободить Петуха[2].

Музыкальные особенности

Произведение написано для двух теноров, двух басов и оркестра из 16-ти инструментов[1]. Состав инструментов оркестра необычен. Значительную роль играют ударные инструменты, струнные и деревянные духовые инструменты представлены одним инструментом каждой группы.

Реплики персонажей не закреплены жёстко за голосами исполнителей, но обычно реплики Лисы и Петуха поручают тенорам, а Кота и Барана - басам. Отдельные реплики персонажа могут быть распределены между другими голосами. Иногда реплики повторяются несколькими голосами.

Начинается и завершается балет маршем персонажей. Во время шествия труба, фагот и две валторны исполняют в унисон марш с изменяющимся размером. Мелодия изредка разнообразится подголоскам, сопровождается громкими ударами тарелок и барабанов. Далее присоединяются деревянные духовые, причем всех перекрывает высокий голос флейты-пикколо. Далее следует первый диалог Лисы с Петухом, в котором партия Лисы исполняется как пародия на псалмодию. Пляска Петуха, Кота и Барана основана на народных попевках. Второй диалог Лисы и Петуха более драматичен, в нём звучат остроумные прибаутки Лисы и горестные причитания Петуха. Песенка Кота и Барана «Тюк, тюк, гусельцы…» Комический диалог лисы со своими глазами, лапами и хвостом. Вторая пляска Петуха, Кота и Барана на подчёркнуто архаичных интонациях[3].

Постановки Русского балета Дягилева

Поставлен 18 мая 1922 года Русским Балетом Дягилева на сцене парижской Оперы под названием «Le Renard» («Лис»). Автор французского текста Ш. Ф. Рамю, балетмейстер Б. Ф. Нижинская, художники М. Ф. Ларионов, Н. С. Гончарова[4] дирижёр Э. Ансерме; исполнители — Б. Ф. Нижинская, С. Идзиковский и др. На сцене присутствовали два комплекта актёров, при этом танцовщики были в соответствующих костюмах, а певцы в нейтральных костюмах. Спектакль не имел успеха у публики.

21 мая 1929 — та же труппа на сцене Театра Сары Бернар. Балетмейстер С. Лифарь, художник М. Ларионов. Это была первая балетмейстерская работа С. Лифаря. Одним из планов С. П. Дягилева было сделать из С. Лифаря балетмейстера труппы. Развитию этого плана помешала внезапная смерть Дягилева, а Лифарь вскоре после его смерти стал руководителем балета Гранд Опера. Постановка имела большой успех.

Постановка Ф. В. Лопухова

Ф. В. Лопухов поставил спектакль в Ленинградском театр оперы и балета 2 января 1927 года. Спектакль оформил участник творческого объединения «Молодой балет» В. В. Дмитриев, спектакль исполнялся на фоне задника с условными изображениями ёлок. Дирижировал А. В. Гаук. В спектакле танцевали: Лиса — К. В. Зуйков, Петух — А. В. Лопухов, Кот — Б. И. Комаров. Баран — В. И. Вайнонен.

Постановка Лопухова состоялась в годы напряженного поиска новых путей развития балетного искусства. В этих поисках Лопухов обращался к различным направлениям, стремясь наполнить балетное искусство новым содержанием. В этой работе было как явное обращение к народным корням, так и попытка синтеза нескольких видов театрального искусства. Спектакль поставлен как старорусская скоморошья игра, то есть артисты на сцене изображают не сказочных животных, а скоморохов, играющих этот спектакль, артисты были одеты в народные костюмы с масками на головах. В этом отношении замысел спектакля близок к другой постановке Лопухова — балету «Ночь на лысой горе» на музыку Мусоргского, которая не имела успеха. В данном случае «скомороший» замысел постановки полностью отвечал замыслу композитора.

Однако Лопухов отклонился от прямых указаний Стравинского, который рассматривал эту вещь, как компактную по времени и форме постановку, пригодную для постановки на уличных подмостках. По замыслу Стравинского небольшой оркестр и певцы должны были сидеть на заднем фоне, а на переднем действовали четыре актёра. У Лопухова же на сцене присутствовали два комплекта актёров, и танцовщики и певцы были в соответствующих роли костюмах, но певцы были без маски и держали головы животных в руках, а танцовщики были в масках. Кроме того Лопухов ввёл множество дополнительных персонажей. Учащиеся хореографической школы изображали куриц, которые несли яйца. Лапки, ушки лисы изображали отдельные актёры, некоторые актёры были на ходулях, актёры изображали и предметы обстановки (окно и т. п.). В результате на сцене было тесно, а зритель путался, в том кто что изображает.

Спектакль успеха не имел, состоялось только два представления. Критика, по разному, критиковала постановку. Но, видимо, главная причина была в несоразмерности замысла Лопухова и камерного характера произведения. Неудачи Лопухова с постановкой этого спектакля и «Ночи на Лысой горе» имели большие негативные последствия, они надолго закрыли в советском балете «скоморошью» тематику, возвращение к которой стало возможным только после постановки балета Р. Щедрина «Конёк-Горбунок».

На сцене театра им. Станиславского и Немировича-Данченко

17 ноября 1974 балетмейстер В. Ф. Иващенко, режиссёр-постановщик Н. Н. Кузнецов, художник А. Ф. Лушин, дирижёр Д. Г. Китаенко; Лиса — В. П. Кириллов, Петух- А. В. Зайцев, Кот — А. В. Иванов. Баран — О. В. Захаров.

«Соловей» Стравинского в постановке Робера Лепажа

Известный канадский режиссёр Робер Лепаж представил на оперном фестивале в Экс-ан-Провансе (Франция) оперу «Соловей и другие небылицы» на музыку Игоря Стравинского, в первой части этого спектакля исполняется «Байка…», а во второй опера «Соловей». Спектакль получил горячее одобрение зала, где присутствовали многие знаменитости музыкального и театрального мира[5].

Кукольный спектакль

8 февраля 2010 в концертном зале Мариинского театра состоялась совместная постановка Мариинского театра и театра марионеток им. Деммени. В постановке участвовал оркестр под управлением Михаила Татарникова. Постановка осуществлена режиссёром театра кукол Эдуардом Гайдаем. В один вечер были представлены два произведения с пением и музыкой композитора Стравинского — кроме «Байки…» была поставлена «История солдата»[6].

Другие постановки

Напишите отзыв о статье "Байка про лису, петуха, кота да барана"

Примечания

  1. 1 2 Акопян Л. О. Музыка XX века: энциклопедический словарь / Научный редактор Двоскина Е. М.. — М.: «Практика», 2010. — С. 51. — 855 с. — 2500 экз. — ISBN 978-5-89816-092-0.
  2. [www.balletmusic.ru/ballet_2.htm О балете на сайте balletmusic.ru]
  3. [www.belcanto.ru/or-stravinsky-bayka.html Л. Михеева на сайте Belcanto.ru]
  4. Гончарова и Ларионов — супруги, тесно сотрудничавшие с Дягилевым. Большинство источников называют художником только М. Ф. Ларионова, но статья о Н. С. Гончаровой в «Балетной энциклопедии» утверждает, что она работала над этим спектаклем, поэтому здесь указаны два художника
  5. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=1412288 Р. Должанский. Птичий полет фантазии. «Соловей» Стравинского в постановке Робера Лепажа. Газета «Коммерсантъ» № 123/П (4423) от 12.07.2010]
  6. [www.muzcentrum.ru/news/2010/02/item3015.html Масленица в Мариинском]

Источники

  • Театральная энциклопедия в 6 т. Гл. ред. П. А. Марков. — М.: Советская энциклопедия
  • Русский балет. Энциклопедия. Большая Российская Энциклопедия, 1997 ISBN 5-85270-162-9, 9785852701626
  • Е. Суриц. Начало пути. В сборнике «Советский балетный театр. 1917—1967.» Москва, «Искусство», 1976

Дискография (выборка)

  • 1955: Sénéchel / Cuenod / Rehfuss / Deprez / L'Orchestre de la Suisse Romande / Ansermet / на французском языке
  • 1962: Shirley / Driscoll / Gramm / Murphy / Columbia Chamber Ensemble / Stravinsky / на английском языке
  • 1962: Giraudeau / Devos / Rondeleux / Depraz / Orchestre du Domaine Musical / Boulez / на французском языке
  • 1964: English / Mitchinson / Glossop / Rouleau / L'Orchestre de la Suisse Romande / Ansermet / на английском языке
  • 1999: Orchestre National d'Île de France / Conlon / на французском языке
  • 2005: Orchestra of St. Luke's / Craft / на английском языке
  • 2009: [www.youtube.com/watch?v=nM4zPeC545w Dumait / Воропаев / Nédélec / Михайлов / Ensemble InterContemporain / Mälkki] / на русском языке
  • 2010: Langridge / London Sinfonietta / Chailly / первая редакция
  • 2013: Brutscher / Saelens / Nédélec / Гнатюк / Ensemble InterContemporain / Mantovani / на русском языке

Отрывок, характеризующий Байка про лису, петуха, кота да барана

Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.