Сказ про то, как царь Пётр арапа женил

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сказ про то, как царь Пётр арапа женил
Жанр

историческая мелодрама

Режиссёр

Александр Митта

Автор
сценария

Юлий Дунский
Валерий Фрид
Александр Митта

В главных
ролях

Владимир Высоцкий
Алексей Петренко
Ирина Мазуркевич

Оператор

Валерий Шувалов

Композитор

Альфред Шнитке Concerto Grosso № 1

Кинокомпания

Киностудия «Мосфильм».
Второе творческое объединение

Длительность

100 мин.

Страна

СССР СССР

Язык

русский

Год

1976

IMDb

ID 0075225

К:Фильмы 1976 года

«Сказ про то, как царь Пётр ара́па жени́л» — советский художественный фильм-мелодрама, поставленный на Московской ордена Ленина киностудии «Мосфильм» в 1976 году режиссёром Александром Миттой по мотивам произведения А. С. Пушкина «Арап Петра Великого».

Премьера фильма состоялась 6 декабря 1976 года.

В 1976 году занял 6-е место в кинопрокате (33 млн 100 тыс. зрителей)





Сюжет

Однажды Петру I был подарен маленький арап — «сын чернокожего царя». Однако при дворе он жил не рабом, а воспитанником: царь стал его крёстным, дав имя — Ибрагим Петрович Ганнибал.

Смышлёный мальчуган, быстро изучив науки на своей новой родине, был отправлен во Францию для получения более глубоких знаний и изысканных манер. Там, прославившись не только как подающий надежды молодой учёный, да ещё из «варварской России», но и как воин, раненый в бою с испанцами и награждённый герцогом Орлеанским за героизм, он стал известным при дворе человеком и вызвал интерес у дам. В итоге любовница Ганнибала, замужняя дама, родила чёрного ребёнка, имели место скандал, дуэль с обманутым мужем и его убийство, высылка в Россию.

Вернувшись из Парижа, на одном из балов арап влюбился в дочь боярина Гаврилы Ртищева — Наталью, которая побаивалась этого чёрного человека. Пётр решил женить своего крестника на Наташе, желая при этом привязать духовно Ибрагима на русской земле. Арап, зная об отвращении Натальи к себе, отказывался взять её в жёны. Непокорность воле царя изменила отношение Петра к арапу, поэтому царь запретил Ибрагиму показываться ему на глаза.

Со временем Наталья поняла, что любит этого странного, но замечательного человека, и сама пришла к нему после того, как Ибрагим из благородства пытался устроить её свадьбу со своим соперником Михаилом Говоровым (пользовавшимся, по мнению Ганнибала, благосклонностью Натальи).

Они попросили прощения у царя, однако даже в этот момент Ибрагим пытался доказать Петру правильность своих убеждений, но тот прервал его словами: «Молчи, молчи, а то опять поссоримся».

В ролях

В эпизодах

Съёмочная группа

Высоцкий в фильме

По воспоминаниям В. Фрида, Высоцкий был очень рад возможности сыграть роль «интеллигентного человека в неинтеллигентном мире». Он страстно включился в работу, и не только как актёр. Прошло всего несколько дней, и Владимир Семёнович принёс две песни для фильма: «Разбойничья» и «Купола».

Но, когда фильм монтировали, стало ясно, что эти песни «задают высоту, до которой картина уже не могла дотянуться»[1]. И поэтому, хотя уже было определено, в каких эпизодах будут звучать эти песни, Александр Митта решил от них отказаться.

Факты

  • Ибрагим Ганнибал никогда не был женат на русской девушке. В 1731 он женился на гречанке Евдокии Андреевне Диопер, а в 1736 на Христине Шеберг.
  • В фильме упоминается появление в России Готторпского глобуса.
  • Первая версия фильма, смонтированная режиссёром Александром Миттой была двухсерийной. Однако по настоянию руководства Госкино режиссёр был вынужден перемонтировать и сильно сократить фильм, вернувшись к заранее утверждённому односерийному вариантуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4016 дней].
  • В 1990-е и 2000-е годы фильм выпущен кинообъеднением «Крупный план» на видеокассетах. На канале ОРТ с 12 июля 1996 до начала 2000-х фильм транслировался в рубрике «Золотая серия».

Напишите отзыв о статье "Сказ про то, как царь Пётр арапа женил"

Примечания

  1. «Владимир Высоцкий в кино» М.: 1990, стр. 84

Ссылки

Отрывок, характеризующий Сказ про то, как царь Пётр арапа женил

Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.