Скала Шаманка (мыс)

Не следует путать с Шаман-камнем — скалой в истоке реки Ангары.

</tt>

Скала Шаманка (мыс)Скала Шаманка (мыс)

Мыс Скала Шаманка бур. Ойхон Баабай
53°12′14″ с. ш. 107°20′29″ в. д.53.20389° с. ш. 107.34139° в. д. / 53.20389; 107.34139
Акватория	Байкал
Страна	Россия Россия
Субъект	Иркутская область
Мыс Скала Шаманка
Шаман-скала на мысе Скала Шаманка

Скала́ Шама́нка (также мыс Бурха́н, Шама́нский мыс, Пеще́рный мыс) — мыс в средней части западного побережья острова Ольхон, на озере Байкал. Оканчивается двухвершинной скалой, называемой «Шаман-скала». В настоящее время мыс имеет статус государственного природного и исторического памятника.

Мыс находится на территории Прибайкальского национального парка. Вблизи расположен посёлок Хужир, с населением 1,3 тыс. жителей — самый крупный населённый пункт на острове Ольхон.

Тот факт, что мыс Скала Шаманка далеко вдаётся в Байкал, соединяясь с берегом лишь низким и узким перешейком, дал основание отнести его к мысам «островидного типа». Он сложен кристаллическими известняками с прожилками кварца, а примыкающий берег — гранитовой породой, перемежающейся с роговообманковым гнейсом. Перешеек мыса покрыт наносом и переходит в луговое, травянистое прибрежье соседней бухты.

Название мыса «Бурхан» появилось после проникновения в Прибайкалье в конце XVII века тибетского буддизма, отчасти заменившего шаманизм. Словом «Бурхан» буряты-буддисты стали называть главное божество Байкала. А мыс Бурхан со сквозной пещерой в Шаман-скале считался его обиталищем.

Шаман-скала

Шаман-скала, одна из девяти святынь Азии (ранее именовалась «камень-храм»), стала одним из самых знаменитых образов Байкала: без её изображения не обходится ни один фильм или фотоальбом об озере-море.

Двухвершинная скала сложена мрамором и доломитизированным известняком, местами изобилующим блёстками графита. Поверхность скалы покрыта яркими лишайниками красного цвета. Высота ближней к берегу части скалы — 30 м, высота дальней части — 42 м. В ближней к берегу части скалы находится сквозная извилистая Шаманская пещера. Она образовалась в процессе выветривания и размыва известняковых пород. Длина хода пещеры около 12 м, ширина от 3 до 4,5 м, высота от 1 до 6,5 м. Вход в пещеру возможен с двух сторон — с северо-восточной и западной. Наиболее удобен вход с западной стороны, где имеется предпещерная площадка. Узкий поднимающийся ход выводит из пещеры на восточную сторону скалы. В пещере имеются боковые коридоры и узкая продушина.

С западной стороны на поверхности дальней части скалы имеется природный выход коричневой породы, который выглядит как изображение дракона.

Шаманская пещера: верования и легенды

Шаманская пещера была наиболее почитаемым святым местом на Байкале, которому приносили жертвы и давали обеты со времени появления первых шаманов. После распространения среди бурят тибетского буддизма пещера почиталась также и бурятами-буддистами. Ранее в пещере проходили шаманские обряды, а после в ней находился алтарь Будды.

В древности на мысе Скала Шаманка совершались культовые жертвоприношения духу-хозяину острова Ольхон, который, по верованиям бурят-шаманистов, обитал в пещере мыса. Хозяин Ольхона был самым грозным и почитаемым божеством Байкала. Рядом с мысом в священной роще сжигали и хоронили шаманов. В местном краеведческом музее находятся шаманские предметы, собранные на пепелищах в этой роще.

Священная Шаман-скала со сквозной пещерой, куда имел право доступа только шаман, долгое время оставалась запретной, приближаться к ней и проходить сквозь неё никому не разрешалось. Первые исследователи Байкала в XVIII—XIX веках отмечали, что пещера на мысе Скала Шаманка вызывает «особенно суеверный ужас всех прибайкальских бурят; обычай приносить жертвы и давать обеты произошел от этой скалы. Нигде буряты не приносили в таком изобилии жертвы, как у беломраморной скалы Шаманка. От этих обычаев сохранилось множество интересных преданий». Известный российский учёный В. А. Обручев, исследовавший Байкал, писал по этому поводу: «…но всего замечательнее суеверный страх, который ольхонские буряты питают к пещере. Мимо Шаманской скалы нельзя проезжать на колёсах, а только верхом или в санях, почему в летнее время сообщение между западной и восточной частями Ольхона производится только верхом, да и то в редких случаях, так как буряты вообще неохотно ездят мимо пещеры; кроме того, в том случае, если в одном из родов есть покойник, членам этого рода, то есть целой половине острова, запрещалось проезжать мимо пещеры в течение известного времени; по этой причине мой проводник — бурят из Долон-аргуна довел меня до Хужира и вернулся назад, я же проезжал с другим крещёным бурятом мимо пещеры до улуса Харанцы и здесь взял другого проводника; на обратном пути было то же самое».

Женщинам запрещалось приближаться к мысу, и они обходили это место за две версты. Запрет для женщин проходить сквозь пещеру, по одной версии, связан с убеждением древних людей, что присутствие «нечистых и греховных» женщин могло осквернить чистоту священного места. По другой версии, этим запретом оберегали женщин, так как считалось, что посещение пещеры может осложнить роды — и потомства не будет.

На Шаманском мысе ольхонские буряты давали клятвы, чтобы снять ложное обвинение или отстоять свою честь, обещания об исполнении долга. Сюда приезжали бездетные буряты из разных регионов с просьбой о даровании детей.

Пещера почиталась также и хоринскими бурятами. Это почитание, по-видимому, следует сопоставить с известным преданием о первоначальном происхождении бурят-хоринцев с острова Ольхон. Очевидно, что почитание пещеры у хоринцев появилось с очень древних времен, ещё до распространения в Прибайкалье тибетского буддизма.

В старину в Шаманской пещере находилась буддийская молельня, в которой были расставлены разнообразные медные, бронзовые и серебряные фигурки буддийских божеств, бумажные и из ткани иконы, курительные свечи и различные жертвенные принадлежности. По свидетельству посетителей пещеры в 1902 году, в пещере находились подвешенные буддийские иконы на полотне, медные чашечки и курительные свечи. На камнях кругом пещеры лежали медные монеты и куски синей ткани с надписями благопожеланий.

По рассказам старожилов, в первом десятилетии XX века для молебствия около скалы приезжали сотни лам из дацанов Забайкалья. Ламы говорили, что в пещере мыса живёт монгольский бог, переселившийся из Монголии в незапамятные времена, ища спасения; что ламы из всех 34 действующих в Бурятии дацанов обязательно приезжают сюда молиться.

О пещере имеется много легенд, в том числе легенды о пребывании на острове Ольхон Чингиз-хана и повелителя монголов Гэгэн-бурхана.

Археологические находки и наскальные рисунки

На самом мысе Скала Шаманка и поблизости сделано много археологических находок. Шаманская пещера впервые осмотрена и описана И. Д. Черским в 1879 году. Позднее в ней были найдены монеты XVIII века, а в 1989 году проведены основательные раскопки и найдены предметы, относящиеся как к недавним временам (XVII—XIX вв.), так и к эпохе неолита (V—III тыс. лет до н. э.). Часть находок хранится в Хужирском музее.

Ещё больше археологических находок сделано во время раскопок на перешейке, соединяющем мыс Скала Шаманка с островом. Здесь были найдены стоянка древнего человека, больше десятка захоронений, относящихся к эпохам неолита и бронзового века (V—II тыс. лет до н. э.), и множество предметов: нож и топор из нефрита, наконечники стрел, фрагменты керамики, предметы из камня, кости, железа, бронзы, золота и другие.

По свидетельствам И. Д. Черского в 1879 году и П. П. Хороших в 1924 году, на скалах мыс Скала Шаманка, обращённых в сторону Хужира, существовали тибетские надписи (XVIII—XIX вв.), следы их ещё можно было обнаружить в 50—60-е годы XX века. К настоящему времени надписи не сохранились.

В одной из щелей пещеры в 1952 году П. П. Хороших была найдена небольшая пластинка из шиферного сланца с вырезанным на ней изображением женщины-шаманки. Подобные изображения шаманок известны на скалах Байкала в местности Саган-Заба и в бухте Ая. К востоку от входа в пещеру в 1953 году П. П. Хороших обнаружил наскальный рисунок, который он считал изображением бубна. На рисунке изображён вытянутый овал, внутри которого горизонтально прочерчена линия, ещё две наклонные линии изображены снаружи овала, справа и слева. Время, когда изображение появилось, установить не удаётся.

Ещё один рисунок найден А. В. Тиваненко в начале 1980-х годов. Рисунок, на котором изображен шаман с бубном в правой руке и колотушкой в левой, выполнен красной охрой и находится в 5 метрах левее главного входа в Шаманскую пещеру. Время появления этого рисунка также определить не удалось.

Около Шаманской пещеры на скалах сохранились древние надписи на тибетском и монгольском языках. Ранее около входа в пещеру имелись изображения буддийских божеств, нарисованные белой краской. Была ли обитаема Шаманская пещера, установить трудно, потому что земля со дна пещеры ещё в глубокой древности была выброшена ламами при сооружении в пещере молельни. Однако возможно, что первобытный человек находил в пещере временный приют, так как рядом, на дюнной стоянке, найдены остатки культуры неолита. В 150 метрах на восток от Шаманской пещеры на скале из белого мрамора сохранились изображения шаманских бубнов, высеченные людьми ранней поры железного века. За последние годы эти изображения частично были разрушены при разработке белого мрамора для выжигания извести.

Фотогалерея

• Скала Шаманка1.jpg
• Скала Шаманка2.jpg
• Скала Шаманка3.jpg
• Скала Шаманка 4.jpg
• Скала Шаманка 5.jpg
• Скала Шаманка 7.jpg
• Olkhonsky District Shamanka Rock.jpg

Литература

• Волков С. Н. Вокруг Байкала: Мини-энциклопедия: Путеводитель. — 4-е изд. — Иркутск, 2001. — 432 с. — ISBN 5-94521-002-1.

Ссылки

• [www.worldpics.pro/files/Khuzhir/Shaman/index.html Сферическая панорама 360°] Мыс Бурхан - WorldPics.pro - фотограф Дмитрий Вертешин
• [www.magicbaikal.ru/objects/burkhan/index.htm Мыс Бурхан] — Магия Байкала
• [baikaler.ru/guide/sight/burhan Гид по Байкалу: мыс Бурхан (скала Шаманка)] — Байкалер
• [www.discoverybaikal.com/module-subjects-viewpage-pageid-397.html Мыс Бурхан (скала Шаманка) у посёлка Хужир] — discoverybaikal.com
• [nature.baikal.ru/obj.shtml?obj=mys&id=burhan Мыс Бурхан] — Природа Байкала (фотографии)
• [www.obaykale.ru/baykal-obshie-dannye_06_22.htm Легенды о Байкале: Хозяин Ольхона] (по материалам сборника В. П. Стародумова «Омулёвая бочка»)
• [baikal.land/ru/legends/2267-2014-05-06-00-23-5456.html Эжин Эжимея — дух великого шамана (о переселении хозяина Ольхона с горы Жима в пещеру на Шаман-скале)]

Отрывок, характеризующий Скала Шаманка (мыс)

– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.