Скандал с филателистическими материалами «Аполлона-15»

Скандал с филателистическими материалами «Аполлона-15», связанный с почтовыми конвертами и марками, произошёл в отряде астронавтов США в 1971—1972 годах. Продажа несанкционированных космических филателистических материалов «Аполлона-15» (почтовых сувениров), прихваченных на борт седьмой лунной миссии, вызвала негативную реакцию и разбирательство на уровне Конгресса США, что отрицательно сказалось на дальнейшей карьере причастных к инциденту астронавтов.

История

В июле — августе 1971 года состоялся седьмой пилотируемый полёт к Луне на космическом корабле «Аполлон-15», на борту которого находились астронавты Дэвид Скотт, Альфред Уорден и Джеймс Ирвин. Экипаж «Аполлона-15» негласно, без ведома НАСА взял с собой в лунную экспедицию филателистические материалы — 398 памятных конвертов первого дня с наклеенными на них почтовыми марками США и специальными гашениями, посвящёнными полёту. Известно, что накануне полёта было изготовлено 400 таких конвертов, но два из них были повреждены и уничтожены ещё до старта корабля. Помимо 398 тайно пронесённых конвертов, у экипажа «Аполлона-15» на борту было также 243 официальных конверта, подготовленных Почтовой службой США.

Согласно сделке, заключённой экипажем с Уолтером Айерманом (H. Walter Eiermann), гражданином США, имевшим обширные профессиональные и социальные контакты среди сотрудников НАСА и астронавтов, по возвращении на Землю сто подписанных астронавтами конвертов должны были быть переданы Айерману. За это Айерман пообещал положить на сберегательный счёт, открытый на имя каждого из троих астронавтов, по 7 тысяч долларов США. Остальные 298 конвертов должны были стать собственностью членов экипажа в качестве сувениров. Доходы от продажи предполагалось направить на учреждение доверительных фондов для обучения в колледже детей членов экипажа «Аполлона-15». При этом Айерман сказал астронавтам, что не будет ни рекламировать, ни продавать эти конверты до завершения космической программы «Аполлон».

Однако Айерман выступал лишь посредником в этой сделке, а сами конверты предназачались владельцу одной немецкой филателистической фирмы из Лорха (Германия), который и обратился к Айерману с этой идеей. Эта сотня конвертов сегодня известна среди филателистов как «конверты Зигера» («Sieger covers») — по имени торговца почтовыми марками Германа Зигера (Hermann Sieger). Зигер практически сразу выставил конверты на продажу по средней цене 1,5 тысячи долларов. Когда Скотт услышал об этом, он связался с Айерманом и потребовал прекратить продажу. Экипаж также решил не брать никаких денег у Айермана. Незамедлительная реакция последовала и со стороны НАСА: оставшиеся у экипажа 298 конвертов были конфискованы, как только стало известно о публичной продаже «конвертов Зигера».

Взятие с собой сувениров в космос не было в то время официально запрещено ни федеральными законами, ни инструкциями НАСА. К тому же до этого НАСА закрывало глаза на подобные действия астронавтов в предыдущих космических полётах. Несмотря на это, факт продажи «конвертов Зигера» получил широкую огласку, был негативно воспринят и в конце концов попал в поле зрения Конгресса США. В результате разгоревшегося скандала руководство НАСА привлекло к дисциплинарной ответственности астронавтов «Аполлона-15», включая его командира Дэвида Скотта, а также Джека Суайгерта, летавшего на «Аполлоне-13». Первый признался в факте присутствия незаявленных конвертов с марками на борту. Второй не принимал непосредственного участия в несанкционированном изготовлении и использовании филателистических материалов экипажем «Аполлона-15», но не был настроен на сотрудничество со следователями, когда его попросили проинформировать о практике подобного провоза сувениров на космических кораблях лунных миссий, и вначале утверждал, что не занимался этим на борту «Аполлона-13». Однако когда стали всплывать доказательства против него, он дал признательные показания руководителю отряда астронавтов Дональду Слейтону, вследствие чего его дальнейшее участие в полётах стало считаться нежелательным с точки зрения поддержания престижа НАСА.

В результате скандала Скотт был отстранён от космических полётов и в дальнейшем работал в наземных службах НАСА, в частности, над системой стыковки для будущей программы «Союз — Аполлон» в Центре пилотируемых космических полётов. Альфред Уорден был также переведён на нелётную работу в системе НАСА — в Исследовательский центр Эймса (англ. Ames Research Center). Джеймс Ирвин подал в отставку и стал проповедником основанной им христианской миссии «Высокий полёт» в Колорадо-Спрингс (штат Колорадо). Наказан был и Суайгерт: его исключили из экипажа готовившегося совместного полёта «Союз — Аполлон». Заслушивание в Конгрессе США должностных лиц НАСА в связи с этим делом стало ещё одним источником неприятностей для агентства.

Руководитель отряда астронавтов Дональд Слейтон впоследствии вспоминал в своей автобиографии, что он посчитал, что Скотт, Уорден и Ирвин поставили в затруднительное положение НАСА и всю программу «Аполлон». По мнению Слейтона, экипаж попытался таким способом нажиться на тяжёлом труде, вложенном в миссию «Аполлона-15», не говоря уже о том, что это совершенно противоречило правилам НАСА, предусматривавшим получение специального разрешения на взятые с собой в полёт личные предметы. Слейтон встретился с астронавтами, и они рассказали ему, что и зачем они сделали. Именно тогда Слейтон вывел их из резервного состава экипажа «Аполлона-17» и фактически прервал их карьеру астронавтов.

Конфискованные 298 конвертов были возвращены экипажу лишь в 1983 году, когда астронавты подали судебный иск к правительству с требованием о возврате филателистических сувениров. В иске экипаж ссылался на аналогичную договорённость между НАСА и Почтовой службой США о продаже конвертов, побывавших в том же году на борту «Спейс шаттла». Полученные обратно конверты были астронавтами пронумерованы и снабжены сертификатами подлинности.

Филателистическая ценность

О дальнейшей судьбе «нелегитимных» филателистических сувениров «Аполлона-15» сообщается не так уж много. Время от времени одиночные конверты всплывают на аукционах и продаются от имени членов семей астронавтов, что может свидетельствовать о том, что после 1983 года нашумевшие космической лунной почты остаются в распоряжении их первоначальных владельцев и их наследников.

Рыночная стоимость этих почтовых конвертов с годами постоянно росла, учитывая их редкость и привлекательность для коллекционеров как космических сувениров, так и почтовых марок. К примеру, один такой конверт был продан в октябре 2000 года за $14 950, тогда как более ранние аукционные сделки совершались в среднем по $7500 за штуку. В январе 2008 года конверт за номером 214, принадлежавший Дэвиду Скотту, был выставлен на аукционе «Novaspace» его дочерью Трейси Скотт и ушёл за 15 тысяч долларов США.

См. также

• Аполлон-15
• История почты США
• Первый человек на Луне (почтовая марка)
• Почтовые марки США
• Скотт, Дэвид Рэндольф
• Страховые конверты «Аполлонов»
• en:U.S. space exploration history on U.S. stamps

Литература

• Apollo 15 'postmen' officially reprimanded // Houston Post. — 1972. — July 12. (англ.)
• Cook W. J., Cook G. G., Impoco J. A. [www.usnews.com/usnews/culture/articles/940711/archive_013131_7.htm When America went to the moon] // U.S. News & World Report. — 1994. — March 7. (англ.) (Проверено 24 июня 2010)
• Faries B. A lunar bonanza // The Washington Star. — 1972. — June 18. (англ.)
• Hines W. NASA probing moon stamp caper // Washington Star. — 1972. — July 2. (англ.)
• 'Lookalike' Apollo 15 covers prompt philatelists' caution // The American Philatelist. — 1972. — No. 86 (11). — P. 992—998. (англ.)
• Lyons R. D. Astronauts and space officials heard at inquiry on exploitation of souvenirs // New York Times. — 1972. — Aug. 4. (англ.)
• O’Toole T. Ex-astronauts disregarded warning against 'souvenirs' // Washington Post. — 1972. — Aug. 1. (англ.)
• Postmark: The moon // Newsweek. — 1972. — July 24. (англ.)
• Schmeck H. M., Jr. Apollo 15 crew Is reprimanded // New York Times. — 1972. — July 12. (англ.)
• Winick L. E. Report on Apollo 15 covers — smuggled and authorized // The American Philatelist. — 1972. — No. 86 (10). — P. 887—895. (англ.)

Ссылки

• Новосёлов В. А. [mirmarok.ru/prim/view_article/237/ Глава 11. Почты разные нужны, марки разные важны. Космическая почта]. Знакомство с филателией: Мир филателии. Смоленск: Мир м@рок; Союз филателистов России (30 октября 2008). — Электронная книга. Проверено 24 июня 2010. [www.webcitation.org/67IEWRcsO Архивировано из первоисточника 29 апреля 2012].
• Jones E. M. [www.hq.nasa.gov/alsj/a15/a15.clsout3.html The Hammer and the Feather. Corrected Transcript and Commentary] (англ.). Apollo 15 Lunar Surface Journal. Eric M. Jones; NASA Headquarters (1996; Last revised 25 September 2008). Проверено 26 июня 2010. [www.webcitation.org/67IEXwsTf Архивировано из первоисточника 29 апреля 2012].

Портал «Филателия»   Портал «Космонавтика»   Портал «США»

Отрывок, характеризующий Скандал с филателистическими материалами «Аполлона-15»

Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.