Скароне, Эктор

Эктор Педро Скароне
Общая информация
Прозвище	El Mago (волшебник), El Garibaldi, Rasquetita, El Gardel del Futbol
Родился	26 ноября 1898(1898-11-26) Монтевидео, Уругвай
Умер	4 апреля 1967(1967-04-04) (68 лет)
Гражданство	Уругвай Уругвай
Рост	175 см
Позиция	Нападающий
Карьера
Молодёжные клубы
1912—1914	Спортсмен Монтевидео
Клубная карьера*
1915—1925	Насьональ	115 (108)
1926	Барселона	18 (9)
1926—1931	Насьональ	45 (39)
1931—1932	Интернационале	14 (7)
1932—1934	Палермо	54 (11)
1934—1935	Насьональ	31 (16)
1935—1937	Монтевидео Уондерерс
1953	Насьональ
Национальная сборная**
1917—1930	Уругвай	52 (31)
Тренерская карьера
1947—1948	Мильонариос
1949	Депортиво Кито
1951—1952	Реал Мадрид
1953	Насьональ
1962	Уругвай
Международные медали
Чемпионаты мира
Золото	Уругвай 1930
Олимпийские игры
Золото	Париж 1924	футбол
Золото	Амстердам 1928	футбол
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Уругвай 1917
Серебро	Бразилия 1919
Золото	Уругвай 1923
Золото	Уругвай 1924
Золото	Чили 1926
Серебро	Перу 1927
Бронза	Аргентина 1929
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Э́ктор Пе́дро Скаро́не (исп. Héctor Pedro Scarone, 26 ноября 1898, Монтевидео — 4 апреля 1967) — уругвайский футболист, нападающий. Эктора Скароне на родине считают сильнейшим футболистом страны всех времён. Двукратный Олимпийский чемпион — 1924 и 1928 годов. Чемпион мира 1930 года. За сборную Уругвая в 1917—1930 гг. провёл 52 матча и забил 31 гол. На протяжении 81 года Скароне являлся рекордсменом сборной Уругвая по количеству забитых мячей, несмотря на то, что карьеру в сборной он завершил сразу после победы в Чемпионате мира 1930 года. Забив в финале Кубка Америки 2011 года 2 гола, нападающий Диего Форлан сумел сравняться со Скароне, а спустя несколько месяцев сумел выйти на первое место по этому показателю. По окончании карьеры игрока Эктор Скароне стал тренером. Среди команд, с которыми работал Скароне, значатся уругвайский «Насьональ» и мадридский «Реал». В 1953 году, в возрасте 54 лет, ненадолго вернулся в футбол в качестве игрока и провёл этот сезон за родной «Насьональ».

Клубная карьера

Ранние годы

Эктор Скароне начинал играть в футбол в команде третьего уругвайского дивизиона «Спортсмен», представляющей Пунта Карретас, родной для футболиста район Монтевидео. В пятнадцатилетнем возрасте Эктору удалось перейти в «Насьональ», и стоило ему это огромных усилий: руководство клуба долгое время отказывалось от его услуг, полагая Скароне недостаточно физически развитым, но настойчивость, максимализм (юный футболист отказался от предложений со стороны нескольких клубов, намного более статусных, чем «Спортсмен», но менее статусных, чем «Насьональ») и уверенность в своих силах в конце концов проложили будущей легенде уругвайского футбола дорогу в первый в его карьере большой клуб.

«Насьональ»

Пяти матчей за резервный состав «Насьоналя» хватило, чтобы Скароне раз и навсегда получил место в основе. 31 октября 1915 года Скароне завоевал свой первый трофей, он же и первый международный, — в финале Кубка Конкуренции Шевалье Бутеля, проводившемся по традиции в Буэнос-Айресе, был повержен аргентинский «Портеньо» (2:0). Через пол-месяца, 14 ноября, «Насьональ» одержал ещё одну победу в рамках противостояния между клубами из двух родственных стран, вперивших друг в друга взоры через Ла Плату и ею же навеки соединённые, — на этот раз в рамках Кубка Славы Коусиньер: в Монтевидео уругвайская команда разобралась с «Расингом» из Авельянеды (2:0). В 1916 году Эктор Скароне впервые стал чемпионом Уругвая; в этом же году «Насьональ» продолжил штамповать победы над аргентинскими клубами в международных турнирах, став обладателем ещё одного Кубка Славы Коусиньер, а также первого для Скароне Кубка Рио де Ла Платы. Вскоре Скароне вышел на безусловно первый план в своём клубе и получил, в том числе и благодаря играм за сборную Уругвая в южноамериканских чемпионатах, широкое признание. За филигранную, элегантную, уникальную для своего времени технику Скароне сравнивался с великим танцором танго Карлосом Гарделем.

Эктор — как Гардель: его можно сымитировать, но нельзя повторить.

— Педро Петроне

Уругвайские и аргентинские газеты им восхищалась, но это было только начало: вояж сборной Уругвая во главе с Эктором на Олимпийские Иры 1924 сделает его главным героем и европейской прессы. Позже, уже после возвращения из Европы и прихода в клуб нападающего Педро Петроне, Скароне составил с ним исключительный по своей эффективности дуэт; традиционно считается, что именно в паре с Artillero Эктор изобрёл атакующую комбинацию «стенка».

В 1919 году Скароне впервые выехал за пределы Ла Платы — в составе футбольного клуба «Дублин», представляющего уругвайскую столицу, в своебразном ранге «свободно ассоциированного» футболиста он отправился в турне по Бразилии. Для «Дублина», время существования которого подходило к концу, серия товарищеских выездов в Бразилию начиная с 1917 года стала ярчайшей страницей в истории; для Скароне же это была полуразвлекательная разминка (изрядно очаровавшая бразильскую публику, надо отметить) перед грядущим южноамериканским чемпионатом, местом проведения которого была выбрана как раз Бразилия. С окончанием успешного турне Скароне вернулся в Монтевидео и продолжил выступать за «Насьональ». В 1925 году, когда стало известно, что чемпионат Уругвая сорван и в этом сезоне проводиться не будет, «Насьональ», дабы восполнить громадный пробел в календаре, отправился в 153-дневное европейское турне. Скароне вместе с клубом посетил девять стран Европы и даже на время осел в одной из них.

«Барселона»

Испанская «Барселона» предложила Скароне полновесный контракт и футболист посчитал, что это не то предложение, от которого следует отказываться. «Сине-гранатовые» заплатили за южноамериканскую звезду весьма приличную сумму — тридцать тысяч песо, а самому Эктору подарили внушительное золотое кольцо с бриллиантами (его будущий талисман, с которым Скароне много лет спустя вернётся в Испанию в качестве главного тренера извечного противника «Барселоны» — мадридского «Реала»; испанская пресса тогда не преминет отметить некоторую двусмысленность положения Скароне). Тем не менее, несмотря на радушную встречу в Каталонии, тёплые отношения с одноклубниками (в том числе с партнёром по атаке Хосепом Самитьером) и дарованный ему испанской королевской футбольной федерацией профессиональный статус, Скароне возложенных на него надежд не оправдал и, сославшись на «убийственную ностальгию», уже спустя шесть месяцев и восемнадцать матчей в составе обескураженной «Барселоны», отбыл на свой континент.

Последующие годы

В 1926 году Эктор Скароне приводит «Насьональ» к очередному чемпионству, но на этом успехи клуба и футболиста на длительный период заканчиваются. Так более и не добившись побед в Уругвае, в 1931 году Скароне предпринимает ещё одну попытку заиграть в Европе.

В возрасте тридцати шести лет Скароне вернулся в Уругвай и выступал за «Насьональ» на протяжении ещё одного года, после чего продолжил карьеру в набирающем силу «Монтевидео Уондерерс». В 1937 году Скароне закончил было карьеру, но спустя шестнадцать лет возобновил её, в третий и на этот раз в последний раз вернувшись в «Насьональ», но теперь в первую очередь — в ранге главного тренера. Выйдя на поле в 55-летнем возрасте, Скароне стал самым возрастным футболистом в истории высшей лиги Уругвая. В общей сложности Эктор Скароне провёл за «Насьональ» 369 матчей, забив в них 301 гол.

Карьера в сборной

В национальной сборной Скароне дебютировал 2 сентября 1917 года в матче против Аргентины (1:0) на Кубок Ньютона. 7 октября того же года открыл счёт голам, поразив ворота сборной Бразилии в рамках Чемпионата Южной Америки, а 14 октября — принёс уругвайской команде победу над аргентинцами (1:0) в решающем матче турнира. Упомянутое выше турне в Бразилию предваряло второй для Скароне южноамериканский чемпионат, увенчавшийся в итоге 240-минутным противостоянием с хозяевами, в том числе — дополнительным, решающим 150-минутным матчем между данными командами и единственным голом Артура Фриденрайха, сведшим на нет все усилия La Celeste защитить титул; сборная Бразилии тем самым взяла реванш за разгромное поражение (0:4) на предыдущем чемпионате. Три следующих главных турнира Южной Америки, состоявшиеся в Чили, Аргентине и снова в Бразилии, Скароне пропустил, сыграв в период с 7 декабря 1919 года по 10 декабря 1922 года за сборную лишь в двух матчах (принесших два трофея — Кубок Ньютона и Гран-при Славы Уругвая), но по случаю первого за шесть лет домашнего турнира вернулся в обойму и в 1923 году вновь стал чемпионом Южной Америки. Прежде, чем выиграть своё третье в общей сложности и второе подряд южноамериканское золото, Скароне предстояло отправиться на Олимпийские Игры в Париж и произвести там грандиозный фурор.

Непосредственно голы Эктора Скароне вывели сборную Уругвая сначала в полуфинал (после победного, второго гола в ворота хозяев турнира — сборной Франции), а затем — и в финал (победным также оказался второй гол Скароне, забитый в ворота сборной Нидерландов). Через четыре месяца после олимпийского триумфа сборная Уругвая защитила титул чемпионов Южной Америки в ходе очередного континентального первенства, тоже, как и предыдущий, прошедшего в Монтевидео. Турнир 1925 года сборная Уругвая пропустила, но уже в следующем, 1926-м, на чемпионате в Чили вернула себе титул сильнейшей команды Южной Америки. 28 октября 1926 года Эктор Скароне оформил пента-трик в матче против сборной Боливии (6:0); вместе с соотечественником Эктором Кастро разделил вторую строчку в списке лучших бомбардиров турнира (по шесть забитых мячей). Уже в следующем году Скароне разделил и звание лучшего бомбардира турнира — пять футболистов, два аргентинца и три уругвайца, в их числе и Скароне, забили по три гола. 20 ноября 1927 года, в ходе де-факто решающего матча турнира, Скароне оформил дубль в ворота сборной Аргентины; для Уругвая матч закончился поражением (2:3), а чемпионат — серебряными медалями. В 1928 году уругвайские футболисты вновь отправились удивлять Европу — но теперь на Олимпийских Играх ожидалось не только очередное издевательство над европейскими командами, но и первое на таком уровне соперничество двух футбольных монстров из Южной Америки; соперничество, грозящее перерасти в беспримерную для европейского футбола бойню: в Амстердаме дебютировала сборная Аргентины. Для Скароне Олимпиада предварялась продолжительной нервотрёпкой, связанной с возможным запретом на его участие в турнире: ФИФА, которая наряду с МОКом организовывала олимпийский футбольный турнир, объявила запрет, как и четыре года назад, на участие в нём игроков-профессионалов. Скароне имел основания принимать этот запрет на свой счёт в связи с испанским периодом своей карьеры, когда на протяжении нескольких месяцев он действительно играл в футбол в профессиональном статусе. Тем не менее, запрет его не коснулся, и Эктор Скароне смог записать в историю уругвайского футбола очередную золотую главу, поразив ворота сборной Аргентины на 73-й минуте второго поединка изнурительного двухматчевого противостояния в финале олимпийского футбольного турнира. Завоевание второго подряд олимпийского золота, да ещё и с победой в финале над принципиальнейшим соперником могло оказаться высшей точкой игровой карьеры Эктора Скароне, если бы не учреждение ФИФА нового турнира, призванного возвыситься над олимпийским футболом и стать главной площадкой для выяснения отношений между сильнейшими национальными футбольными командами мира.

Велика заслуга уругвайских футболистов поколения Скароне в том, что местом проведения первого в истории Чемпионата мира по футболу стал Монтевидео — ФИФА отдала должное родине великих мастеров, совершивших безусловную революцию в мире футбола в 1920-е годы и заслуживших у себя дома поприветствовать наступление новой эры в истории спорта номер один. Именно на Чемпионате мира 1930 Эктор Скароне забил свой тридцать первый мяч за сборную, обеспечивший ему в итоге более чем восьмидесятилетнее первенство в ряду лучших бомбардиров национальной команды Уругвая.

Финальный матч на первом Чемпионате мира стал последним для Эктора Скароне в качестве игрока национальной сборной. В общей сложности в активе Скароне — пятьдесят два матча за уругвайскую команду, но с учётом неофициальных поединков это число возрастает до семидесяти; также и число голов за сборную с учётом неофициальных матчей поднимается с тридцати одного до сорока двух. Так или иначе, официальная статистика учитывает за Скароне 52 матча и 31 гол за национальную сборную. С 21 июля 1930 года по 11 октября 2011 года Эктор Скароне являлся лучшим бомбардиром в истории сборной Уругвая по футболу.

Тренерская карьера

Нельзя сказать, что Эктор Скароне действительно намеревался построить серьёзную тренерскую карьеру; каждый её эпизод — в известной мере по воле случая и от желания развеяться, а не из стремления заявить о себе в этом качестве. При этом в ряду его команд значатся гранд уругвайского и южноамериканского футбола «Насьональ», гранд колумбийского и южноамериканского футбола «Мильонариос», гранд испанского и европейского футбола «Реал Мадрид», а также одна из сильнейших южноамериканских и мировых сборных — национальная команда Уругвая. Несмотря на обилие именитых команд в послужном списке Скароне-тренера, общая продолжительность его тренерской деятельности умещается в считанные месяцы. Он легко брался за работу, легко же с ней и расставался.

Награды и достижения

В качестве игрока

Сборная Уругвая

• Чемпион мира: (1) 1930
• Олимпийский чемпион: (2) 1924, 1928
• Чемпион Южной Америки: (4) 1917, 1923, 1924, 1926
• Обладатель Кубка Ньютона: (4) 1917, 1919, 1920, 1929
• Обладатель Кубка Томаса Липтона: (4) 1919, 1922, 1924, 1927
• Серебряный призёр Чемпионата Южной Америки: (2) 1919, 1927
• Бронзовый призёр Чемпионата Южной Америки: (1) 1929

Насьональ

• Чемпион Уругвая: (8) 1916, 1917, 1919, 1920, 1922, 1923 (АУФ), 1924 (АУФ), 1934
• Обладатель Кубка Славы Коусиньер: (3) 1915, 1916, 1917
• Обладатель Кубка Конкуренции Шевалье Бутеля: (1) 1915
• Обладатель Кубка Рио де Ла Платы: (3) 1916, 1919, 1920
• Победитель Турнира Конкуренции: (1) 1934
• Серебряный призёр Чемпионата Уругвая: (6) 1918, 1921, 1929, 1931, 1935, 1953
• Бронзовый призёр Чемпионата Уругвая: (2) 1927, 1928
• Финалист Кубка Конкуренции Шевалье Бутеля: (1) 1920
• Финалист Кубка Рио де Ла Платы: (1) 1917

Барселона

• Обладатель Кубка Короля: (1) 1926
• Чемпион Каталонии: (1) 1925/1926

Монтевидео Уондерерс

• Бронзовый призёр Чемпионата Уругвая: (1) 1937

В качестве тренера

Реал Мадрид

• Бронзовый призёр Чемпионата Испании: (1) 1951/1952

Насьональ

• Серебряный призёр Чемпионата Уругвая: (1) 1953

Личные

• Лучший футболист Чемпионата Южной Америки: 1917
• Лучший бомбардир Чемпионата Южной Америки: 1927
• Лучший бомбардир Чемпионата Уругвая: 1931
• Лучший бомбардир в истории сборной Уругвая: 1930—2011

Ссылки

• [historiadefutbolmundial.blogspot.ru/2008/12/hctor-scarone.html HISTORIA DE FÚTBOL MUNDIAL]
• [www.rsssf.com/miscellaneous/scarone-intlg.html Héctor Scarone — Goals in International Matches]
• [www.futbolshow.s5.com/scarone.htm «EL MAGO» HECTOR SCARONE PARA MUCHOS EL MEJOR]
• [www.radiolaembajada.com/futbol/futbolconmarchelo/historia/scarone.htm El Mejor Jugador de Fútbol del Mundo, de todos los Tiempos…]
• [web.archive.org/web/20091124130125/www.celesta-urus.narod.ru/Stars/1930.htm Звёзды 1930 года]
• [footballplayers.ru/players/story_459.html Биография (автор — Игорь Гольдес)]
• [footballplayers.ru/players/Scarone_Hector.html Сайт «Футболисты мира»]

Отрывок, характеризующий Скароне, Эктор

Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.