Скаррон, Поль

Поль Скаррон
Paul Scarron
французский романист, драматург и поэт
Дата рождения:	4 июля 1610(1610-07-04)
Место рождения:	Париж
Дата смерти:	6 октября 1660(1660-10-06) (50 лет)
Место смерти:	Париж

Поль Скаррон (фр. Paul Scarron; 4 июля 1610, Париж, — 6 октября 1660, там же) — французский романист, драматург и поэт.

Биография

Седьмой ребёнок в семье чиновника Счетной палаты, Поль Скаррон избрал карьеру католического священнослужителя. В 1632 году получил место в приходе в Ле-Мане. Был приближен к епископу Шарлю де Бомануар и очень популярен в провинциальных салонах. В 1638 году он неожиданно заболел ревматизмом, и 28-летний жизнерадостный, любящий повеселиться аббат превратился в разбитого параличом калеку, вынужденного проводить значительную часть времени в комнате, нередко перенося страшную боль в суставах. Это несчастье не помешало ему усиленно заниматься литературной работой и проявлять в своих сочинениях редкое, не сломленное недугом остроумие. Не имея почти никаких средств к существованию, он должен был прибегать к покровительству меценатов, посвящая им свои произведения, добиваясь денежных пособий, пенсий и т. п. Любимец Анны Австрийской, после публикации в 1649 году памфлетных стихов в адрес кардинала Мазарини, он лишился королевской пенсии и вынужден зарабатывать на жизнь стихами-посвящениями.

Скаррон возвратился в Париж и в 1652 году женился на 17-летней бесприданнице Франсуазе д’Обинье, внучке поэта Агриппы д’Обинье, будущей мадам де Ментенон, скрасившей последние 8 лет его жизни. В своем доме в парижском квартале Маре, прозванном «Приют Безденежья», он открыл литературный салон, где часто собирался блестящий литературный полусвет, к которым присоединялись многие приближённые к королевскому двору. Там бывали поэты Сент-Аман, Тристан Отшельник, Бенсерад, аббат Буаробер, живописец Миньяр, маршал Франции Тюренн, Нинон де Ланкло.

Литературное творчество

Дебютировал «Сборником из нескольких бурлескных стихов» (фр. Recueil de quelques vers burlesques) в 1643 году. Как литературный деятель Скаррон выступал противником всего неестественного, приподнятого или приторного. Одним из самых популярных его сочинений был «Вергилий наизнанку» (Virgile travesti, 1648—1653) — местами очень остроумная, местами грубоватая пародия на «Энеиду», обошедшая всю Европу и вызвавшая подражания (например, в Австрии — шуточную поэму А. Блумауэра, у славян — перелицованные «Энеиды» Н. П. Осипова на русском языке, И. П. Котляревского на украинском и В. П. Равинского на белорусском языке).

Немного раньше Скаррон выпустил поэму «Тифон, или Гигантомахия» (Typhon ou la Gigantomachie), в которой пародируются высокопарные героические поэмы. Ода Hero et Léandre представляет собою пародию на трескучие и бессодержательные произведения различных «одописцев».

В лучшем сочинении Скаррона — «Комическом романе» (Roman comique, 1649—1657) — определенно сказывается его отрицательное отношение к тому искусственному жанру, который культивировали Оноре д’Юрфе, Готье Кальпренед, Мадлен де Скюдери и другие. Томным вздыхателям, селадонам и благородным, чувствительным рыцарям, которые тогда приводили в восторг читающую публику и считались наилучшими героями, противопоставлены здесь грубоватые, невоспитанные, иногда циничные, но зато выхваченные из окружающей действительности люди, говорящие простым языком, любящие все ясное, определенное, реальное, тесно связанные с той средой и тем краем, где они родились и живут. Скитания труппы актеров по Франции дают Скаррону возможность проявить свою наблюдательность, вывести целый ряд типичных, ярко обрисованных личностей, воссоздать провинциальную жизнь. В «Комическом романе» нет настоящей фабулы, которая придавала бы единство всему произведению; многочисленные эпизоды на каждом шагу прерывают главную нить повествования. Несомненно и то, что нередко мы находим у Скаррона не простое, вполне объективное изображение реальной жизни, а несколько одностороннее, подчас даже карикатурное, отчасти приближающееся к типу «плутовского романа». Больше всего, однако, произведение Скаррона является ярким образцом бурлеска.

Скаррону принадлежит довольно видное место в истории французской литературы XVII века: его роман явился противовесом одностороннему господству тех произведений, авторы которых считали изображение неприкрашенной действительности чем-то низменным и недостойным хорошего писателя. Крайности и увлечения, в которые впадал Скаррон, были естественной реакцией против крайностей старой школы; в основе его творчества лежал зародыш разумного, здорового реализма.

Скаррон писал также комедии — «Жодле, или Слуга-господин» (Jodelet, ou le maître valet, 1645), L’héritier ridicule (1649), «Дон Иафет Армянский» (Don Japhet d’Arménie, 1653), Le gardien de soi-même (1655) и другие, — сонеты, послания, мадригалы, собранные под общим заглавием Poésies diverses. Полное собрание сочинений Скаррона издано в 1737 году в Амстердаме, в XIX веке переизданы «Вергилий наизнанку» (1858) и «Комический роман» (1857).

Известность в России

С творчеством Скаррона были довольно хорошо знакомы некоторые русские писатели начиная с XIX века; так, В. Майков в своей героико-комической поэме «Елисей, или раздраженный Вакх», несомненно подражал его манере; в первой песни этой поэмы попадается обращение к «душечке, возлюбленному Скаррону». О «Вергилии наизнанку» (Virgile travesti) имел понятие Николай Осипов, когда писал свою «Энеиду, вывороченную на изнанку». В 1763 году появился русский перевод «Веселой повести» (Roman comique), сделанный В. Тепловым.

Образ в искусстве

В художественной литературе

Аббату Скаррону и его салону посвящена глава XXIII романа Александра Дюма «Двадцать лет спустя». В приключенческом романе Теофиля Готье (1863) «Капитан Фракасс» труппа бродячих актеров, к которой примкнул главный герой барон де Сигоньяк, часто ставила на сцене пьесу Скаррона «Бахвальство Капитана Матамора».

В кинематографе

• «Путь короля» (Франция, 1996, режиссёр Нина Компанеец), в роли Скаррона — Мишель Дюшоссуа.

Основные произведения

• комедия «Жодле, или Слуга-господин», 1645
• комедия «Бахвальство капитана Матамора», 1646
• поэма «Тифон, или Гигантомахия», 1647
• поэма «Вергилий наизнанку», 1648—1652
• стихотворный памфлет «Мазаринада», 1649
• комедия «Нелепый наследник, или Корыстолюбивая девица», 1649
• «Комический роман», 1651—1657
• комедия «Дон Яфет Армянский», 1653
• комедия «Саламанкский школяр, или Великодушные враги», 1654
• комедия «Принц-корсар», 1658
• «Трагикомические новеллы» («Тщетная предосторожность», «Лицемеры», «Невинное прелюбодеяние», «Больше дела, чем слов», «Наказанная скупость»), изданы в 1661

Литература

• Скаррон, Поль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• «Русская поэзия» (изд. под редакцией С. А. Венгерова, вып. II, V).
• Таллеман де Рео. Маленький Скаррон // Занимательные истории / пер. с фр. А. А. Энгельке. — Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1974. — С. 228-232. — (Литературные памятники). — 50 000 экз.
• «Scarron et le genre burlesque», Paul Morillot, Paris, H.Lecene et H.Oudin, 1888.
• Paul Morillot, «S. et le genre burlesque» (Пар., 188 8);
• H. Chardon, «La troupe du Roman Comique dévoilée» (Пар., 1876);
• Guizot, «Corneille et son temps» (отдельная глава посвящена Скаррону),

Отрывок, характеризующий Скаррон, Поль

– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.