Скерский, Леонард

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Леонард Скерский
Принадлежность

Российская империя Российская империя
Польша Польша

Звание

генерал-майор
генерал дивизии

Награды и премии

Леонард Скерский (Леонард Генрихович Скерский, польск. Leonard Skierski; 26 апреля 1866, Стопница, Келецкая губерния, Российская империя — 1940, Харьков, СССР) — генерал-майор русской армии, дивизионный генерал Войска Польского.





Семья

Принадлежал к польской протестантской семье — таким образом, на него не распространялись ограничения по службе, введённые российским правительством в отношении поляков католического вероисповедания. Отец — Хенрик Скерский, мать — Елена, урождённая Хассман. Младший брат Стефан — (18731948) был суперинтендантом (епископом) Евангелическо-реформатской церкви.

В русской армии служил офицер Генерального штаба Александр Генрихович Скерский[1], получивший известность экспедицией на Памир в 1890-е годы, а в начале Первой мировой войны в чине генерал-майора занимавший пост начальника штаба 21-го армейского корпуса.

Военная служба в России

Окончил Воронежский кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище в Петербурге (1887). Служил в лейб-гвардии третьей артиллерийской бригаде, с 1906 года — полковник артиллерии. В начале Первой мировой войны командовал вторым дивизионом этой бригады. В феврале 1915 года был произведён в генерал-майоры. С 28 апреля 1917 года — инспектор артиллерии 5-го армейского корпуса.

Генерал Войска Польского

После Февральской революции 1917 года основал общество польских солдат 5-го корпуса, которое участвовало в создании польских вооружённых сил в России. Был арестован большевистскими властями, но смог бежать на Украину, где присоединился к формировавшемуся польскому корпусу под командованием генерала Эугениуша де Хеннинг-Михаэлиса (служившего ранее в русской армии и известного как Евгений Михелис-де-Генниг). После того, как корпус был разоружён войсками Австро-Венгрии, Скерский избежал ареста, некоторое время участвовал в операциях против красных в сельской местности.

С мая 1919 года служил в Войске Польском, с июня 1919 — дивизионный генерал. С 30 мая 1919 года командовал 7-й пехотной дивизией, размещённой в Силезии во время Силезского восстания. После окончания боевых действий в этом районе Скерский 10 августа 1919 года стал командиром 1-й стрелковой дивизии в составе армии генерала Юзефа Галлера и принял участие в тяжёлых боях на Волыни на заключительной стадии польско-украинской войны. 15 сентября того же года его дивизия была переименована в 13-ю пехотную (в связи с полной интеграцией армии Галлера в Войско Польское). Несмотря на то, что он всю предыдущую жизнь служил в артиллерии, Скерский проявил себя квалифицированным пехотным командиром, пользовался популярностью среди подчинённых. В связи с этим маршал Юзеф Пилсудский направлял его на самые важные участки фронта во время советско-польской войны 1920 года.

С декабря 1919 года Скерский командовал 4-й пехотной дивизией, которая весной 1920 года приняла участие в успешном наступлении польских войск на Киев. В мае 1920 года принял командование ударной группой войск, в состав которой входили 13-я пехотная дивизия и бригада 4-й пехотной дивизии). Участвовал в контрнаступлении польских войск, которое привело к отступлению Красной армии на 60—100 км.

В конце июня 1920 года, в условиях нового успешного наступления войск Красной армии, Юзеф Пилсудский назначил отличившегося в предыдущих боях генерала Скерского командующим 4-й армии, которая в августе того же года вошла в состав ударной группы под командованием Пилсудского, первой из польских соединений перешедшей в контрнаступление на рассвете 16 августа 1920 года. Возглавив армию, Скерский смог перегруппировать вверенные ему силы и подготовить их к участию в битве за Варшаву. В составе ударной группы 4-я армия сыграла значительную роль в победе над войсками М. Н. Тухачевского, которая в Польше получила название «чудо на Висле». Отбросив части Красной армии, войска Скерского достигли реки Случ на Волыни. Был награждён орденом «Виртути милитари» 2-й степени (один из 19 награждённых орденом этого класса в 1920—1939).

В 1921 году Скерский был назначен инспектором третьей военной инспекции Войска Польского со штабом в Торуне. После переворота, организованного Пилсудским в 1926 году, Скерский был назначен инспектором армии. В этом качестве он являлся одним из ближайших сотрудников Пилсудского, хотя и не принадлежал ранее к числу его политических сторонников.

Последние годы жизни и гибель

В декабре 1931 года Скерский вышел в отставку. Принимал значительное участие в деятельности Евангелическо-реформатской церкви в Польше, в 1936 году был избран председателем её синода (высшего органа).

После вступления советских войск в восточные районы Польши в сентябре 1939 года 73-летний генерал был арестован НКВД и отправлен в Старобельский лагерь. В 1940 году был расстрелян в Харькове[2].

Награды

Напишите отзыв о статье "Скерский, Леонард"

Примечания

  1. [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=3286 Александр Генрихович Скерский] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  2. [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1021 Скерский Леонард-Вильгельм Генрихович]

Ссылки

  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1021 Скерский Леонард-Вильгельм Генрихович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
  • [hrono.rspu.ryazan.ru/sobyt/1900sob/1920varshav.html Советско-польская война]

Отрывок, характеризующий Скерский, Леонард

В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.