Скиапарелли, Эльза
| Эльза Скиапарелли | |
| Elsa Schiaparelli | |
 Эльза Скиапарелли в «наполеоновской» шляпке и «шокирующе-розовом» жакете собственного дизайна. Фотография журнала «LIFE» (1937). | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Э́льза Скиапаре́лли (итал. Elsa Schiaparelli; 10 сентября 1890, Рим, Италия — 13 ноября 1973, Париж, Франция) — парижский модельер и дизайнер, создательница понятия «прет-а-порте». Основала свой Дом моды.
Содержание
Биография
Эльза Скиапарелли родилась в римском палаццо Корсини 10 сентября 1890 года. Её дядей был знаменитый астроном Джованни Скиапарелли, открывший «Марсианские каналы». Рано вышла замуж, но брак не удался и Эльза осталась одна в Париже с маленькой дочерью на руках.
Когда у Эльзы гостил друг из Америки, она обратила внимание на свитер гостя. Оказалось, что такие свитеры вяжет армянка-портниха, живущая неподалёку от дома Скиапарелли. Она и стала первым партнёром Эльзы, вместе они разрабатывали первые модели платьев и свитеров. Вязаное чёрное платье стало революцией моды в 1927 году.
Затем Скиапарелли удалось получить крупный заказ от фирмы «Strauss» на спортивную одежду, над выполнением которого трудились почти все женщины армянской общины Парижа. Этот заказ помог Эльзе получить широкую известность, а армяне смогли открыть свою трикотажную фабрику.
На Рю-де-ля-Пэ (фр. Rue de la Paix) под вывеской «Для спорта» открывается Модный дом Скиапарелли. Эльза выпускает несколько коллекций свитеров: по мотивам африканских узоров, матросских татуировок, она же ввела «рыбий хребет» — узор в виде омаров, затем перекочевавший на другие виды одежды. После перелёта Атлантики Чарльзом Линдбергом Скиапарелли выпускает серию моделей, посвящённую авиации.
После спортивной одежды Эльза принимается за вечерние платья, совершив очередную революцию: чёрное платье-футляр, жакет и белый шарф перекинутый через спину.
В 1934 году Скиапарелли открывает собственный бутик в Париже по адресу Вандомская площадь, дом 21. В 1935 году она первой из всех парижских кутюрье использует застёжку-молнию для своих нарядов[1]:488.
В 1937 году Скиапарелли выпустила в продажу аромат «Shocking», дизайн флакона для которых, вдохновясь силуэтом Мэй Уэст, создала художница Леонор Фини.
К 1938-1939 годам относятся коллекции «Цирк» и «Король-Солнце».
При создании своих коллекций Скиапарелли сотрудничала с такими художниками, как Сальвадор Дали, Жан Кокто, Кеес ван Донген, Кристиан Берар[en], Марсель Верте[fr] и Жан Клеман (фр. Jean Clemént). Луи Арагон и Эльза Триоле дали ей идею ожерелья из таблеток аспирина. Её модели фотографировали Хорст П. Хорст, Ман Рэй, Сесиль Битон[en] и граф Этьен де Бомон. Результатом увлечения Скиапарели сюрреализмом и дадаизмом стали коллекции одежды и аксессуаров, выделяющиеся своей необычностью. Её головные уборы — шляпа-баранья отбивная, шляпа-туфля, шляпа-телескоп — эпатировали публику. Украшая свои творения самыми обыденными предметами из повседневной жизни, модельер тем самым стремилась объединить реальность и высокое искусство. Считая, что новые недорогие ткани помогут стереть различия между классами, она старалась использовать искусственные материалы, которые лишь начинали завоёвывать рынок[1]:483-485.
Среди клиенток Скиапарелли были представительницы аристократических семейств, герцогиня Виндзорская, Кэтрин Хепберн, Марлен Дитрих, Мишель Морган, Мэй Уэст, Норма Ширер, Глория Свенсон, Сесиль Сорель[fr] и другие звёзды театра и кино.
С началом Второй мировой войны, в 1939 году, Скиапарелли приостановила производство. В этот период по заказу Армии спасения она создала дизайн униформы для женского персонала, однако выпуск изделий не был налажен. После капитуляции Франции Скиапарелли через Лиссабон предпринимает поездку в США, где занимается в том числе сбором средств и закупкой лекарств, предназначенных для детей с неоккупированных территорий. Год спустя после оккупации Парижа она переезжает в США, оставив дела своего модного дома на менеджера Беттину Бержери. В США при помощи Энн Морган[en] Скиапарелли издаёт календарь «Франция в Америке», устраивает концерты французской музыки и совместно с Марселем Дюшаном организует выставки современного французского искусства, пытаясь всячески привлечь внимание состоятельных американцев к оккупированной Франции.
Сразу после освобождения Франции, в 1944 году, Скиапарелли возвращается в Париж. Её последняя модная коллекция датируется 1953 годом.
Эльза Скиапарелли скончалась 13 ноября 1973 года в Париже, через двадцать лет после выпуска своей последней коллекции. Её похоронили в шёлковом костюме «шокирующего» розового цвета, введённом в моду ею же.
В доме моды Скиапарелли в качестве ассистента начинал свою карьеру Юбер де Живанши.
Семья
В 1914 году Эльза вышла замуж за швейцарского графа Гийома де Вендт де Керлора, члена Теософского общества. У супругов родилась дочь Ивонн («Гого»), однако их брак вскоре распался. Дочери «Гого» — Мариса и Берри Беренсон — стали известными актрисами кино и фотомоделями.
Работа в театре
- 1951 — «Дьявол и Господь Бог» Ж.-П. Сартра в постановке Луи Жуве, в ролях — Мария Казарес и Пьер Брассёр
В кинематографе
Напишите отзыв о статье "Скиапарелли, Эльза"
Ссылки
- [www.vokrugsveta.ru/vs/article/6749/ С. Руднева. Сенсации Скиапарелли. «Вокруг света» №7 (2826), июль 2009 г.]
- [archive.is/Ggbyb Шокирующая Эльза]
Примечания
- ↑ 1 2 История моды с XVIII по XX век. Коллекция Института костюма Киото / пер. с фр.. — М. : TASCHEN/Арт-Родник, 2003. — 736 с. — ISBN 5-95610016-8.</span>
</ol>
Литература
Скиапарелли, Эльза. Моя шокирующая жизнь / пер. с фр. А. А. Бряндинский. — М. : Этерна, 2008. — 336 с. — (Mémoires de la mode). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-480-00189-1.</span>
Отрывок, характеризующий Скиапарелли, Эльза
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
