Скиния

Ски́ния (др.-греч. σκηνή, скэнэ́, «шатёр, палатка»; др.-евр. מִשְׁכָּן‎, мишкан, «обиталище, местопребывание», др.-евр. אהל מועד‎, оэль моэд, «шатёр встречи, собрания») — в основном употребляется в значении походного храма евреев, Скинии собрания, использовавшегося, согласно Библии, как место принесения жертвоприношений и хранения Ковчега Завета до постройки Иерусалимского храма, созданного строго по образу Скинии.

В русской традиции также употребляется синоним слова скиния — куща (см. Суккот).

Названия

Для обозначения Скинии Библия пользуется двумя системами названий:

• одна основывается на названии hа-мишкан («המשכן» — «обиталище», «местопребывание» [Бога]) и включает мишкан hа-эдут («משכן העדות» — «местопребывание свидетельства», то есть Скрижалей Завета, находившихся в Ковчеге Завета) и мишкан hа-шем («משכן השם» — «местопребывание Имени [Бога]»), то есть место, где Шехина Творца пребывает на земле, среди народа Израиля;
• другая основывается на названии оhел («אוהל» — «шатёр», «скиния») и включает оhел моэд («אוהל מועד» — «скиния собрания» или «скиния откровения») и оhел hа-эдут («אוהל העדות» — «шатёр свидетельства»).

В нескольких местах Библии объединены оба названия в одно мишкан оhел моэд («местопребывание скинии собрания») (Исх. 39:32).

Объясняется это тем, что оба этих слова мишкан и оhель являются в древнееврейском синонимами. Так, оба этих слова употреблены в одной фразе: «Как прекрасны шатры твои (оhалеха), Иаков, обиталища твои (мишкенотеха), Израиль» (Чис. 24:5).

Гораздо реже в Библии можно встретить и другие названия Скинии: микдаш («Святилище») и hа-кодеш («святое место»).

Предназначение Скинии и Храма в иудаизме

Заповедь строительства Скинии и Храма

В еврейской Галахе заповедь строительства Храма является повелением из поколения в поколение строить здание, которое станет центром священнослужения еврейского народа и в котором будут приноситься жертвоприношения Единому Богу.

И построят Мне святилище, и буду Я пребывать среди них. (Исх. 25:8)

В иудаизме существует два основных мнения по вопросу о назначении Храма. С одной стороны, строительство Скинии, а позже и Храма, рассматривается как некое снисхождение к человеческой природе, в лучшем случае некое средство; с другой, напротив, Храм представляет собой вершину всех мыслимых совершенств. Оба эти подхода напрямую связаны с разногласием относительно датировки получения заповеди о постройке Скинии.

• Согласно первой версии (Мидраш Танхума), заповедь о строительстве Скинии была дана в Йом Кипур, то есть в тот день, когда Всевышний простил евреям грех Золотого тельца. До этого греха не было необходимости в Храме, так как Шехина (Слава Божия), обитала среди народа.

• В то же время, в другом авторитетном источнике (Мидраш Шир ха-ширим Раба) утверждается, что законы о постройке Скинии были даны на горе Синай, то есть в данном случае Писание придерживается хронологического порядка изложения. Согласно этому мнению, Храм является точкой соприкосновения земли с небом и изначально необходимым компонентом мироздания.

Таким образом, в иудаизме существует два образа понимания предназначения и смысла Храма: один расценивает его как ценность прикладную, второй — как безусловную.

Так или иначе, Творец, без всякого сомнения, выше любого здания — Он не нуждается в «жилой площади», не нуждается в жертвоприношениях, воскурениях, возлияниях и т. п. Всюду в тексте Писания, где сказано: «Моя жертва», «Мой хлеб», имеется в виду: «жертва, посвящённая Мне», «хлеб, посвящённый Мне».

«Следует отметить, что в Торе сказано не „Я буду обитать В нём“, но „Я буду обитать посреди их“, то есть среди людей. Это означает, что Слава Божия проявляется не столько через сам Храм, сколько через народ, построивший его. Не Храм является причиной раскрытия Славы Божией, а самоотверженное желание людей ощутить руку Всевышнего, управляющего миром везде и повсюду».

— Сончино

.

«Сказано: «Пусть сделают они Мне святилище, и буду обитать среди [или: внутри] них» (Исх. 25:8) — в них, людях, а не в нём, в святилище. Все мы должны воздвигнуть Скинию в наших сердцах, дабы Бог обитал там».

— Мальбим

Тем самым еврейские пророки и законоучители неоднократно подчёркивали тот факт, что Храм нужен не Богу, а самим людям.

В христианстве Скиния расценивается исключительно как прикладная ценность, считается одним из ветхозаветных прообразов Церкви. Возможно, христианское понимание смысла и назначения Скинии в чём-то созвучно Мидрашу Танхума, что Скиния всего лишь некое снисхождение к человеческой природе, в лучшем случае некое средство. Христианство согласно с мнением пророков, что Скиния нужна людям, а не Богу.

Мнения о значении Скинии и Храма

«Двенадцать находившихся там хлебов соответствуют двенадцати месяцам; семь лампад [светильников] — Солнцу, Луне и пяти [известным тогда] планетам [Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн]; а четыре рода материалов, из которых была соткана завеса, — четырём стихиям [земля, море, воздух и огонь]».

— Иосиф Флавий, «Иудейские древности» III, 7:7

«Храм, прообраз мироздания, назван „вратами небес“, ибо Божественный свет исходит из высшего мира в нижний и наполняет Храм, а из Храма распространяется по всей земле, и каждый элемент мира получает предназначенный ему свет из соответствующей детали Храма».

— р. Иешаяху Горовиц (XVI в.), «Шней лухот а-брит»

«На западе стоял Ковчег Закона с его украшенной херувимами крышкой; на севере — Стол с хлебами предложения; на юге — Менора с лампадами; восточная сторона была обращена к народу, с той стороны был вход, и там, один за другим, стояли жертвенники, которые как бы побуждали людей к радостной самозабвенной отдаче себя Божественной Торе, ожидающей их на западе. Мы верим, что не ошибёмся, предположив, что западная сторона призвана была олицетворять Тору и Присутствие Бога, которое она, и только она, воплощает; северная сторона — материальную жизнь; южная — духовную жизнь; восточная же — конкретный народ, народ Израиля, призванный к самоотверженному служению Богу и Его Торе».

— р. Шимшон Рафаэль Гирш

«Скиния прообразовала собою Церковь Христову».

— [sedmitza.ru/index.html?did=11102 Прот. Серафим Слободской. Закон Божий. Священная история Ветхого Завета]

Функции Скинии

Согласно тексту Писания, функции Скинии можно разделить на несколько основных категорий, которые, прежде всего, базируются на том, что главное и важнейшее предназначение Скинии основывается на названии «мишкан», то есть Скиния является местом, где Шехина Творца (Слава Божия) пребывает на земле, среди народа Израиля.

Исходя из слов Пятикнижия: «И построят Мне святилище, и Я буду пребывать среди них» (Исх. 25:8), — Скиния является:

• местом, где Бог обнаруживает Своё присутствие и откуда (точнее, между крыльями херувимов на крышке Ковчега Завета, находящегося в Святая святых) Он говорит с Моисеем после его пребывания на горе Синай;
• местом служения Богу, где осуществляются регулярные церемонии и жертвоприношения. Это также место, где каждый может приблизиться к Богу и принести искупительную или благодарственную жертву;
• местом проявления Славы Божией (Шехины). Для всех живших в те времена, когда существовала Скиния и Храм, пребывание Славы Божией в Храме не было вопросом веры; это было простое знание, факт, столь же очевидный, как пребывание в небесах Солнца и Луны.

Согласно Писанию, в пустыне облако Славы Всевышнего всегда покрывало Скинию, когда же оно поднималось, это являлось знаком для отправления в путь. Кроме этого, Скиния служила также:

• местом публичного собрания всего народа;
• хранилищем высшей национальной святыни, Ковчега Завета, и свитков Торы, которые служили эталоном для всех прочих свитков.

Строительство Скинии

Согласно книге Исход, повеление о строительстве Скинии Моисей получил на горе Синай, ещё до получения Скрижалей Завета. Это повеление приводится в Библии целиком, с большим количеством деталей, и занимает около 7 глав (Исх. 25 — 31).

• Повеление начинается с описания пожертвований (Исх. 25:3-7), которые следует собрать с сынов Израиля на строительство Скинии. Для строительства Скинии и её составляющих были необходимы пятнадцать различных материалов:

И вот приношение, которое вам принимать от них: золото, серебро и медь; и синету, и багряницу, и червленицу, и виссон, и козью шерсть, и кожи бараньи красные, и кожи тахашевые, и дерева шиттим, елей для светильника, пряности для елея помазания и для благовонного воскурения, камни ониксовые и камни вставные для эйфода и для наперсника. (Исх. 25:3-7)

• Затем перечисляются законы, связанные с тремя предметами, которые должны быть помещены внутри Скинии: Ковчег Завета (для хранения Скрижалей) (Исх. 25:10-22), Стол хлебов предложения (для хлебных приношений) (Исх. 25:23-30) и Менора (светильник) (Исх. 25:31-40).
• После этого описывается строение самой Скинии (Исх. 26), к которой относятся также законы «парохет» (завесы, отделявшей Святая святых) и «масах» (завесы, закрывавшей вход в Скинию).
• После всего этого заповедует Бог Моисею строительство жертвенника всесожжения, который должен был находиться во дворе Скинии (хацер). И о законах, связанных с самим двором Скинии (Исх. 27).

На этом заканчивается первая часть повеления о строительстве Скинии.

• Вторая часть начинается с законов, связанных с елеем для светильника (Меноры) (Исх. 27:20,21), затем приводятся законы священников — коэнов: предписания о священнической одежде (Исх. 28), церемонии помазания священников и освящения жертвенника (Исх. 29:1-37). И, в заключение, приводятся законы ежедневной жертвы всесожжения (Исх. 29:38-42).

• В следующей главе Библия добавляет к основному повелению детальное описание золотого жертвенника для воскурений (Исх. 30:1-10), законы о половине шекеля (Исх. 30:11-16) и описание медного умывальника (Исх. 30:17-21).

• После завершения описания законов о храмовой утвари идёт повеление о приготовлении елея помазания и о необходимости помазания им всей утвари перед началом её употребления (Исх. 30:22-33), а также о приготовлении смеси для воскурений и законов её воскурения (Исх. 30:34-38).

• В заключение Всевышний подводит итог:

И сказал Господь Моше, говоря: смотри, Я призвал именно Бецалеля, сына Ури, сына Хура, из колена Йеудина. И я Исполнил его Духом Божиим, мудростью, разумением, ведением и всяким искусством, чтобы творить замыслы, чтобы работать по золоту и по серебру, и по меди, и по резьбе камней для вставления, и по резьбе дерева, дабы исполнять всякую работу. И вот, Я назначил к нему Аолиава, сына Ахисамаха, из колена Данова, и в сердце всякого мудрого сердцем вложил Я мудрость, и они сделают всё, что Я повелел тебе. Шатёр соборный и ковчег для откровения, и крышку на него, и все принадлежности шатра; и стол, и все принадлежности его, и светильник чистый со всем прибором к нему, и жертвенник воскурения; и жертвенник всесожжения со всем его прибором, и умывальник, и подножие его; и одежды служебные, и одежды священные Аарону, священнику, и одежды сынам его для священнослужения; и елей помазания, и курение из пряностей для святилища: всё так, как Я повелел тебе, пусть сделают они. (Исх. 31:1-11)

• Описание законов Скинии завершает повеление о Шаббате, из которого комментаторы делают вывод о том, что законы Шаббата нельзя нарушать даже для строительства Скинии, а работы по её строительству, в свою очередь, представляют собой прообразы запретов Шаббата.

• Далее приведена речь Моисея, в которой он передаёт указания Бога народу Израиля, после чего с большими подробностями приводится описание работ по строительству Скинии и её утвари.

Трудились над сооружением Скинии около полугода (от 11 тишри до 1 нисана). Когда работы были окончены и все принадлежности Скинии были готовы, последовало указание Бога о возведении Скинии, освящении её утвари и помазании в священнический сан Аарона и его сыновей первого числа месяца нисан (в котором и произошёл Исход евреев из Египта), на второй год после Исхода. Освящение заключалось в помазании священным составом из смирны самоточной, корицы, трости благовонной, кассии и елея.
Возведение Скинии описано в последних стихах книги Исход и заканчивается описанием спуска Славы Господа (Шехины) на Скинию:

Покрыло облако Скинию собрания и слава Господня наполнила скинию… Облако Господне стояло над Скинией днём, и огонь был ночью в ней пред глазами всего дома Израилева, во всё путешествие их. (Исх. 40:34-38)

С этих пор облако покрывало Скинию в продолжение всего странствования израильтян по пустыне. Каждый раз, когда облако отделялось от Скинии, израильтяне снимали свои шатры и отправлялись в путь, и где оно останавливалось, там они располагали свой стан.

• В первых главах книги Чисел детально описываются обязанности левитов и правила разборки и погрузки Скинии и её утвари во время переходов. Левиты должны были также устанавливать Скинию во время остановок и охранять её со всех сторон.

Как только Скиния была сооружена, она заняла центральное место среди народа Израиля — в прямом и переносном смысле — как при переходе через пустыню, так и во время стоянок. Расстояние в пустыне между народом и Скинией никогда не было больше 2000 локтей, с тем, чтобы в Субботу каждый имел возможность прийти к ней для молитвы.

Устройство Скинии согласно Пятикнижию Моисея (Книга Исход)

Детальное описание устройства Скинии содержится в Исх. 25 — 31 и Исх. 35 — 40.

Краткое описание расположения шатра и двора

Скиния располагалась в соответствии со сторонами света. Шатёр 31×10 локтей находился в западной части большого двора (хацер), длиной в 120 локтей и шириной в 60 локтей.

Расстояние от завес двора до стен шатра составляло 25 локтей с севера, юга и запада. Вход в Скинию располагался с восточной стороны и был закрыт особым пологом, который назывался масах, общей длиной в 20 локтей. Полог был связан из голубой, пурпуровой и червленой шерсти, а также из крученого виссона. Полог был узорчатой работы.

Двор Скинии (хацер) (Исх. 27:9-19)

Вокруг Скинии сооружался прямоугольный двор (Хацер) довольно больших размеров 120×60 локтей (около 1985 м², если принять локоть за 52.5 см), ограждённый шестьюдесятью (60) полыми столбами из дерева шиттим с медными подножиями. "Длина двора сто локтей, а ширина по всему протяжению пятьдесят, высота пять локтей" (Исх. 27:18) Между столбами были натянуты расшитые занавеси (клайим), искусно сплетённые из крученого виссона, образуя стены высотой в 5 локтей (около 2,6 м). Каждая такая занавесь была 5х5 локтей, и всего их было 56.

Напротив входа в шатёр пять центральных столбов восточной стороны двора образовывали ворота Скинии. Эти столбы были покрыты особыми пологами из голубой, пурпуровой и червленой шерсти, а также из крученого виссона, который назывался масах. Пологи ворот состояли из четырёх частей, 5х5 локтей каждая, общей длиной в 20 локтей.

С севера и юга двора было по 20 столбов, на западе — 10, на востоке по 3 с каждой стороны от входа и ещё 4 поддерживали полог (масах).

Во дворе, напротив входа, размещался большой жертвенник всесожжения, из окованного медью дерева (поэтому он назывался также «медный жертвенник»). На нём приносились жертвы, и на нём постоянно должен был гореть огонь.

В самом центре двора стоял медный умывальник (киор) для священников. Все принадлежности двора были выполнены из меди.

Строение шатра

Шатёр представлял собой каркас из деревянных досок, обложенных золотом, покрытый четырьмя покрывалами. Его устройство позволяло разбирать всю конструкцию на части, пригодные для ношения. Размеры шатра составляли 31 локоть в длину, 10 локтей в ширину и 10 локтей в высоту. Шатёр был разделён на две части занавесом (парохет). Задняя его часть (западная часть, размером 10х10х10 локтей) называлась Святая святых (Кодеш кодашим). Перед Святая святых находилось священное пространство, Святилище (Кодеш), отделённое завесой (масах) от передней части ограждённого двора (Хацер). Таким образом, шатёр состоял из трёх деревянных стен: двух боковых, на север и юг, и задней, на запад и был закрыт завесой с восточной стороны. Обе разделяющие завесы имели размер 10х10 локтей.

Покрытие шатра (Исх. 26:1-14)

На стены и верх скинии набрасывались покровы, представляющие важнейшую её часть и придававшие ей вид шатра. Их было четыре.

1. Первый, нижний слой, служивший потолком шатра, составляли 10 отдельных полос (йериот) из крученого виссона, голубой, пурпуровой и червленой шерсти. На полосах, каждая из которых была длиной в 28 локтей и шириной в 4 локтя, были искусно вытканы херувимы. Полосы были сшиты по пять вместе. Образовавшиеся таким образом две половины покрова соединялись вместе посредством 50 золотых крючков. Длина всего покрова была 40 локтей и шириной в 28 локтей. Покров этот, закрывавший верх шатра, покрывал также и стены шатра: на 9 локтей от верха шатра с северной и южной стороны и на 8 локтей со стороны западной (Исх. 26:12-13 6).
2. Второй покров, который клали поверх первого, был сделан из козьей шерсти, обычного материала для шатров. Он состоял из 11 полотнищ, каждое из которых также было шириной 4 локтя, однако длина каждого составляла уже 30 локтей. Эти полотнища сшивались по 5 и 6 вместе, и получившиеся два куска скреплялись вместе с помощью медных крючков. В результате, размеры этого покрывала получались 44 локтя в длину и 30 локтей в ширину.
3. Третий покров был сделан из красных бараньих шкур и имел размер 42 локтя в длину и 30 локтей в ширину.
4. Четвёртый покров составляли кожи животного, именуемого в тексте «тахаш», вероятнее всего, покрывавшие лишь верх шатра.

Угловые Доски Западной стены Скинии (Исх. 26:23-24)

Две особых угловых доски состояли из двух досок такой же длины, высоты, толщины и дизайна, как и все остальные доски шатра. Эти две доски были изогнуты в виде двух одинаковых полых полуцилиндров, и, когда их соединяли вместе, они образовывали единый полый цилиндр, который и становился угловой доской. Каждая из этих досок была 10 локтей в высоту, с внешним диаметром в 1 локоть, с внутренним диаметром 3/π=0.9549 локтя и толщиной в 0.5-(1.5/π)=0.0225 локтя.

Доски для стен Скинии (Исх. 26:15-30)

Стены состояли из перпендикулярно поставленных досок, высотой в 10 локтей и шириной в 1,5 локтя, причём боковые (южная и северная) стены имели по 20 досок, а задняя (западная) — 6, кроме 2 особых досок для углов, соединявших её с боковыми стенами. Толщина брусьев досок легко рассчитывается: она составляла 0.5-(1.5/π) = 0.0225 локтя.

Все доски были обложены золотом. Всего досок было 48, 46 прямых и 4 изогнутых, составляющих 2 угловые доски.

Снизу каждая доска вставлялась в два серебряных подножья (аданим), которые служили для удержания досок на месте. Каждое подножье было 3/4 локтя в длину, за исключением 4 изогнутых подножий, 1.5 локтя каждое, под две угловые доски для западной стены.

Засовы для стен Скинии (Исх. 26:26-29)

Также доски были скреплены пятью горизонтальными поперечными засовами снизу, сверху и посередине с каждой стороны.

С северной и южной стороны, на высоте 1 и 9 локтей от верха стен, в два ряда проходили четыре засова: два засова по 10 локтей с западной части стен и два засова по 19 локтей с восточной части стен, с промежутком в 1 локоть ровно посередине каждой стены. С западной стороны, на высоте 2 и 8 локтей от верха стены, в два ряда проходили четыре засова, по 4 локтя каждый, с промежутком в 1 локоть ровно посередине стены. Пятый, серединный засов, проходил по всей длине каждой стены, на высоте 5 локтей от верха стен. Все засовы вставлялись в золотые кольца на досках с внешней стороны скинии. На каждой доске было по два кольца для каждого засова. Толщина засовов и колец не ясна.

Все засовы были обложены золотом. Кольца засовов были сделаны из золота.

Внутреннее устройство шатра (Исх. 26:31-37)

У входа в шатёр были установлены пять столбов из акации, покрытых листовым золотом и установленных на медные подножья, на которых крепилась завеса (масах), закрывавшая вход. Эта завеса была похожа на ту, которая закрывала ворота двора Скинии.

Внутри шатёр делился на две неравные части другой завесой (парохет), которая состояла из той же двухслойной тканой материи (пряжи и виссона синего, пурпурного и алого цветов), что и нижний покров, и была размером 10x10 локтей. Парохет крепилась золотыми крючками на четырёх столбах из акации, покрытых листовым золотом и установленных на серебряные подножья.

• Меньшее помещение в глубине было размером 10×10×10 локтей и называлось «Святая Святых» (Кодеш hа-кодашим), в нём находился только Ковчег Завета (Арон hа-брит), самый святой предмет Скинии, а в нём — Скрижали Завета (Лухот hа-брит).

Рядом с Ковчегом хранился свиток Торы, написанный самим Моисеем. Также в Святая святых хранились сосуд с манной и жезл Аарона.

В Святая святых разрешалось входить одному Первосвященнику и только раз в году, на Йом Киппур.

• Вторая часть, размером 21×10×10 локтей, называлась Святилище (ha-Кодеш) или «Шатёр свидания» (Оhель моэд) и была основным местом священнослужения. В Святилище располагались:

1. налево от входа, на расстоянии 10,5 локтей от масах — семиствольный золотой светильник — Менора;
2. направо от входа, на расстоянии 10,5 локтей от масах — Стол хлебов предложения, сделанный из акации и обложенный золотом, с 12 хлебами предложения;
3. посередине Святилища, на расстоянии 20 локтей от входа (масах) и 5 локтей от северной и восточной стены — Жертвенник воскурения, также сделанный из акации и обложеный золотом, для курения благовонных курений (назывался также «золотой жертвенник»).

Устройство Скинии согласно еврейской традиции (Талмуд, Мишна и т. д.)

Детальное описание устройства Скинии содержится в Исх. 25 — 31 и Исх. 35 — 40. Тем не менее, множество отдельных деталей, связанных с ней (некоторые материалы, размеры некоторых элементов, способы сборки и крепления), остаются неясными.

Расположение шатра и двора

Скиния располагалась в соответствии со сторонами света. Шатёр 30×10 локтей находился в западной части большого двора (хацер), длиной в 100 локтей и шириной в 50 локтей. Расстояние от ограды двора до шатра составляло 20 локтей с севера, юга и запада и 50 с востока. Вход в Скинию располагался с восточной стороны и был закрыт особым пологом, который назывался масах, длиной в 20 локтей. Полог был связан из кручёной из двадцати четырёх частей нити, на обеих его сторонах были вышиты керувим (херувимы).

Двор Скинии (хацер) (Исх. 27:9-19)

Вокруг Скинии сооружался прямоугольный двор (Хацер) довольно больших размеров 100×50 локтей (около 1370 м²), ограждённый столбами на медных основаниях. Между столбами были натянуты расшитые занавеси (клайим), искусно сплетённые из полотна наподобие сети, образуя стены высотой около 2,6 м.

Ворота двора Скинии располагались с восточной стороны, напротив входа в шатёр. Они были покрыты особым пологом из шерсти, окрашенным в синий, пурпурный, алый и белый цвета, который назывался масах и был длиной в 20 локтей.

С севера и юга двора было по 20 столбов, на западе — 10, на востоке — по 3 с каждой стороны от входа, и ещё 4 поддерживали полог (масах).

Во дворе, напротив входа, размещался большой Жертвенник всесожжения, устроенный из акации и окованный медью (поэтому он назывался также «медный жертвенник»). На нём горел неугасимый огонь и приносились жертвы. Позади жертвенника стоял медный умывальник (киор) для священников. Все принадлежности двора были выполнены из меди.

Вход в шатёр был разрешён лишь священнослужителям (левитам и коэнам), остальные же евреи могли заходить лишь во двор.

Двор в Иерусалимском Храме назывался Азара.

Строение шатра

Шатёр представлял собой строение, сочетавшее как форму шатра, так и форму прямоугольного шалаша с каркасом из деревянных досок и плоской крышей (сукка) без окон. Его устройство позволяло разбирать всю конструкцию на части, пригодные для ношения. Размеры шатра составляли 30 локтей в длину, 10 локтей в ширину и 10 локтей в высоту (около 16×5,4×5,4 м), и в задней его части находилась ещё одна, внутренняя, скиния, размером 5×5×5 м, отделённая от остальной части строения занавесом (парохет) и называемая Святая святых (Кодеш кодашим). Перед Святая святых находилось священное пространство, Святилище (Кодеш), отделённое завесой (масах) от передней части ограждённого двора (Хацер). Таким образом, шатёр состоял из трёх деревянных стен: двух боковых, на север и юг, и задней, на запад и был закрыт завесой с восточной стороны.

Покрытие шатра (Исх. 26:1-14)

На стены и верх скинии набрасывались покровы, представлявшие важнейшую её часть и придававшие ей вид шатра. Их было четыре.

1. Первый, нижний слой, служивший потолком шатра, составляли 10 отдельных полос (йериот) из двухслойной тканой материи (пряжи и виссона) небесно-голубого цвета, каждая из которых была длиной в 28 локтей и шириной в 4 локтя, и сшитых по пять полос вместе. Образовавшиеся таким образом две половины покрова соединялись вместе посредством 50 золотых крючков. Длина всего покрова была 28 локтей, ширина 20 локтей. Покров этот, закрывавший верх шатра, покрывал также и стены до серебряных подножий, которые оставались внизу непокрытыми (за исключением западной стены, где они были покрыты до самой земли). Он носит в Библии название Мишкан, что означает парадный шатёр, покрытый дорогими тканями, тогда как обыкновенный, простой шатёр называется Охель.
2. Второй покров, который клали поверх первого, был из не пропускающей сырости козьей шерсти, обычного материала для шатров, и назывался «шатёр (Оhель) над Мишканом». Он состоял из 11 полотнищ, каждое из которых также было шириной 4 локтя, однако длина его составляла 30 локтей. Эти полотнища скреплялись по 5 и 6 вместе с помощью медных крючков.
3. Третий покров — из бараньих шкур, окрашенных в красный цвет.
4. Самый верхний слой составляли кожи животного, именуемого в тексте «тахаш».

Третий и четвёртый покровы покрывали, по-видимому, только верх шатра. Размеры этих полотнищ Библия не указывает. По некоторым мнениям, тахашевые кожи образовывали крышу над шатром, а бараньи шкуры, прикреплённые к ним, свисали с обеих сторон, закрывая брусья.

Все эти материалы считались очень дорогими, что подтверждает и библейский текст — Иез. 16:10.

Брусья для стен Скинии (Исх. 26:15-30)

Материалом для Скинии послужило, вероятно, дерево акации (шита, мн. ч. шиттим), наиболее распространённое в пустынной местности вокруг Красного моря. Сделать все части Скинии из деревьев этого типа довольно нелегко, поскольку трудно найти нужное количество прямых стволов, которые обычно имеют небольшую длину и сильно изогнуты.

Стены состояли из перпендикулярно поставленных брусьев, высотой в 10 локтей и шириной в 1,5 локтя, причём боковые стены имели по 20 брусьев, а задняя — 6, кроме 2 брусьев для углов, соединявших её с боковыми стенами. Толщина брусьев не указана, но, согласно Талмуду, она равнялась 1 локтю. Все брусья были покрыты листовым золотом.

Снизу брусья были вырезаны таким образом, чтобы их можно было вставить в два серебряных подножья (аданим), которые служили для удержания всего сооружения на месте даже на неровной поверхности. Подножья были 3/4 локтя шириной, 1 локоть в длину и высоту.

Брусья, вероятно, были вырезаны также и сверху, с тем, чтобы дополнительные аданим скрепляли их между собой. Кроме того, каждый брус был прикреплён к соседнему с помощью верхнего и нижнего деревянных шипов, которые выступали из каждой доски и вставлялись в отверстие, сделанное в соседней доске. Также брусья были скреплены пятью горизонтальными поперечными засовами с каждой стороны. Снизу и сверху (на расстоянии 2,5 локтя) в два ряда проходили четыре засова длиной в половину стены каждый. Эти засовы вставлялись в золотые кольца с внешней стороны скинии. Дополнительный, серединный засов, проходил через отверстия, проделанные в середине досок. По одному из мнений, этот засов шёл горизонтально от конца до конца Скинии (70 локтей) и чудом поддерживал всю его конструкцию. Засовы также были покрыты листовым золотом.

Внутреннее устройство шатра (Исх. 26:31-37)

	Север
Запад		Восток
	Святая святых                                    Святилище
	Юг

У входа в шатёр были установлены пять столбов из акации, покрытых листовым золотом и установленных на медные подножья, на которых крепилась завеса (масах), закрывавшая вход. Эта завеса была похожа на ту, которая закрывала ворота двора Скинии.

Внутри шатёр делился на две неравные части другой завесой (парохет), которая состояла из той же двухслойной тканой материи (пряжи и виссона синего, пурпурного и алого цветов), что и нижний покров, и была размером 14×12 м. Парохет крепилась золотыми крючками на четырёх столбах из акации, покрытых листовым золотом и установленных на серебряные подножья.

• Меньшее помещение в глубине было размером 10×10×10 локтей и называлось «Святая Святых» (Кодеш hа-кодашим), в нём находился только Ковчег Завета (Арон hа-брит) — самый святой предмет Скинии, а в нём Скрижали Завета (Лухот hа-брит) — первые разбитые, и вторые — целые.

Рядом с Ковчегом хранился свиток Торы, написанный самим Моисеем. Также в Святая святых хранились сосуд с манной, расцветший жезл Аарона, елей помазания, а впоследствии также и золотые дары филистимлян.

В Святая святых разрешалось входить одному Первосвященнику и только раз в году, на Йом Киппур.

• Вторая часть, размером 20×10×10 локтей, называлась Святилище (ha-Кодеш) или «Шатёр свидания» (Оhель моэд) и была основным местом священнослужения. В Святилище располагались:

1. налево от входа, на расстоянии 5 локтей от парохет и 2,5 локтя от южной стены — семиствольный золотой светильник с негасимым пламенем — Менора;
2. направо от входа, на расстоянии 5 локтей от парохет и 2,5 локтя от северной стены — Стол хлебов предложения, сделанный из акации и покрытый листовым золотом, с 12 хлебами предложения,;
3. посередине Святилища, на расстоянии 10 локтей от масах и парохет и 5 локтей от каждой из стен — жертвенник воскурения, также сделанный из акации и покрытый листовым золотом, для курения фимиама (назывался также «золотой жертвенник»).

Внутренняя планировка Соломонова Храма создавалась подобной планировке Скинии, храмовая утварь сходна с утварью Скинии, в обоих святилищах одинаковые по форме жертвенники, меноры и т. д.
Впоследствии, аналогичные элементы перешли в планировку еврейских синагог и христианских храмов.

Скиния после завоевания Ханаана

В Земле Израиля Скинию неоднократно перевозили с места на место.

С началом завоевания Ханаана Скиния, вероятно, находилась в стане израильтян в Гилгале, напротив Иерихона в течение 14 лет. Оттуда Скиния переместилась в Силом (Шило), где она оставалась в период Судей до смерти первосвященника Илия (Эли). Судя по всему, со временем стены святилища в Силоме были выстроены из камней, покрытых завесами. После разрушения Скинии в Силоме была построена Скиния в Нове, городе священников, где оставалась 13 лет. Возможно, в это время Скиния была уже целиком каменным строением, но Ковчега в ней уже не было. После разрушения Нова Скиния и большинство её сосудов передвинулись в Гибеон (Гивон), где в то время располагался духовный центр страны.

В этот период, однако, приносились жертвы не только в Скинии. Так Иисус Навин (Иехошуа бин Нун) поставил жертвенник на горе Эвал около Сихема (Шхема), Гидеон — в Офре, Самуил (Шмуэль) — в Мицпе и в Раме. Саул построил жертвенник на поле битвы, Давид — на гумне Орны (месте будущего Храма). Народные собрания также происходили в различных городах: при Иисусе Навине — в Сихеме, при Самуиле — в Мицпе, Гиве, Гилгале, между тем как Скиния стояла в Силоме, Нове, Гибеоне.

После завоевания Иерусалима царь Давид построил там для Ковчега новую скинию, с тем, чтобы перенести духовный центр в Иерусалим. Ковчег был торжественно доставлен туда, где был помещён в особый шатёр из драгоценных ковров. Однако Скиния Моисея и медный её жертвенник оставались по-прежнему в Гибеоне, и именно этот жертвенник считался в то время главным.

После постройки царём Соломоном Храма (около 950 г. до н. э.) Ковчег Завета со всеми принадлежностями Скинии был торжественно перенесён туда. С этого времени скиния больше не упоминается. Согласно преданию, она была укрыта в подземном тайнике под Храмом.

Местонахождение Скинии

Дальнейшая судьба Скинии с Ковчегом Завета до сих пор остаётся предметом споров, их следы так и не были найдены. Во Втором Храме не было ни Ковчега, ни его принадлежностей, хотя связанный с ним ритуал воскурения фимиама в Святая святых в Йом-Киппур продолжал соблюдаться. Иосиф Флавий, говоря о Втором Храме, подобно книге Ездры (Эзры), говорит только лишь о сооружении жертвенника и Храма, но не о Святая святых.

Литература

• Скиния // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• The Tabernacle (Soncino, 1969). Развёрнутые описания Скинии

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/13832 Скиния] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [baptist.org.ua/sermons/tabernacle.htm Скиния]. Др. Питер С. Ракман.
• [toldot.ru/blogs/acohen/cohen_684.html Шило — город, где стояла Скиния Завета 369 лет]. Фоторепортаж.
• [www.jewukr.org/center/shavuot/shavuot17.html Скиния (Мишкан)]. Центр еврейского образования Украины.
• [www.temple.org.il/ The Temple Institute].
• [www.lesliehale.com/tabernacle.htm An exact, full-scale replica of the Tabernacle is under construction]
• [www.glencairnmuseum.org/tabernacle/ The Tabernacle model at Glencaírn museum]
• [www.watton.org/studies&stories/tab/ An excellent study of the Tabernacle in everyday English]
• [www.daat.ac.il/daat/tanach/mishkan/mishkan.htm The Tabernacle and its contents, in Hebrew, with many diagrams]
• [www.tabernacleshadows.com/ «Tabernacle Shadows»]

Отрывок, характеризующий Скиния

Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.
С поля сражения беспрестанно прискакивали к Наполеону его посланные адъютанты и ординарцы его маршалов с докладами о ходе дела; но все эти доклады были ложны: и потому, что в жару сражения невозможно сказать, что происходит в данную минуту, и потому, что многие адъютапты не доезжали до настоящего места сражения, а передавали то, что они слышали от других; и еще потому, что пока проезжал адъютант те две три версты, которые отделяли его от Наполеона, обстоятельства изменялись и известие, которое он вез, уже становилось неверно. Так от вице короля прискакал адъютант с известием, что Бородино занято и мост на Колоче в руках французов. Адъютант спрашивал у Наполеона, прикажет ли он пореходить войскам? Наполеон приказал выстроиться на той стороне и ждать; но не только в то время как Наполеон отдавал это приказание, но даже когда адъютант только что отъехал от Бородина, мост уже был отбит и сожжен русскими, в той самой схватке, в которой участвовал Пьер в самом начале сраженья.
Прискакавший с флеш с бледным испуганным лицом адъютант донес Наполеону, что атака отбита и что Компан ранен и Даву убит, а между тем флеши были заняты другой частью войск, в то время как адъютанту говорили, что французы были отбиты, и Даву был жив и только слегка контужен. Соображаясь с таковыми необходимо ложными донесениями, Наполеон делал свои распоряжения, которые или уже были исполнены прежде, чем он делал их, или же не могли быть и не были исполняемы.
Маршалы и генералы, находившиеся в более близком расстоянии от поля сражения, но так же, как и Наполеон, не участвовавшие в самом сражении и только изредка заезжавшие под огонь пуль, не спрашиваясь Наполеона, делали свои распоряжения и отдавали свои приказания о том, куда и откуда стрелять, и куда скакать конным, и куда бежать пешим солдатам. Но даже и их распоряжения, точно так же как распоряжения Наполеона, точно так же в самой малой степени и редко приводились в исполнение. Большей частью выходило противное тому, что они приказывали. Солдаты, которым велено было идти вперед, подпав под картечный выстрел, бежали назад; солдаты, которым велено было стоять на месте, вдруг, видя против себя неожиданно показавшихся русских, иногда бежали назад, иногда бросались вперед, и конница скакала без приказания догонять бегущих русских. Так, два полка кавалерии поскакали через Семеновский овраг и только что въехали на гору, повернулись и во весь дух поскакали назад. Так же двигались и пехотные солдаты, иногда забегая совсем не туда, куда им велено было. Все распоряжение о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат – стрелять, когда конных – топтать русских пеших, – все эти распоряжения делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона. Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого дорогого для человека – собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти люди, находившиеся в самом пылу сражения. В сущности же, все эти движения вперед и назад не облегчали и не изменяли положения войск. Все их набегания и наскакивания друг на друга почти не производили им вреда, а вред, смерть и увечья наносили ядра и пули, летавшие везде по тому пространству, по которому метались эти люди. Как только эти люди выходили из того пространства, по которому летали ядра и пули, так их тотчас же стоявшие сзади начальники формировали, подчиняли дисциплине и под влиянием этой дисциплины вводили опять в область огня, в которой они опять (под влиянием страха смерти) теряли дисциплину и метались по случайному настроению толпы.


Генералы Наполеона – Даву, Ней и Мюрат, находившиеся в близости этой области огня и даже иногда заезжавшие в нее, несколько раз вводили в эту область огня стройные и огромные массы войск. Но противно тому, что неизменно совершалось во всех прежних сражениях, вместо ожидаемого известия о бегстве неприятеля, стройные массы войск возвращались оттуда расстроенными, испуганными толпами. Они вновь устроивали их, но людей все становилось меньше. В половине дня Мюрат послал к Наполеону своего адъютанта с требованием подкрепления.
Наполеон сидел под курганом и пил пунш, когда к нему прискакал адъютант Мюрата с уверениями, что русские будут разбиты, ежели его величество даст еще дивизию.
– Подкрепления? – сказал Наполеон с строгим удивлением, как бы не понимая его слов и глядя на красивого мальчика адъютанта с длинными завитыми черными волосами (так же, как носил волоса Мюрат). «Подкрепления! – подумал Наполеон. – Какого они просят подкрепления, когда у них в руках половина армии, направленной на слабое, неукрепленное крыло русских!»
– Dites au roi de Naples, – строго сказал Наполеон, – qu'il n'est pas midi et que je ne vois pas encore clair sur mon echiquier. Allez… [Скажите неаполитанскому королю, что теперь еще не полдень и что я еще не ясно вижу на своей шахматной доске. Ступайте…]
Красивый мальчик адъютанта с длинными волосами, не отпуская руки от шляпы, тяжело вздохнув, поскакал опять туда, где убивали людей.
Наполеон встал и, подозвав Коленкура и Бертье, стал разговаривать с ними о делах, не касающихся сражения.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми шагами подошел к императору и смело, громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Наполеон вздернул плечами и, ничего не ответив, продолжал свою прогулку. Бельяр громко и оживленно стал говорить с генералами свиты, окружившими его.
– Вы очень пылки, Бельяр, – сказал Наполеон, опять подходя к подъехавшему генералу. – Легко ошибиться в пылу огня. Поезжайте и посмотрите, и тогда приезжайте ко мне.
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.


Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.