Скобелев, Дмитрий Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Иванович Скобелев

На акварели В. И. Гау
Дата рождения

5 октября 1821(1821-10-05)

Дата смерти

27 декабря 1879(1879-12-27) (58 лет)

Принадлежность

кавалерия

Звание

генерал-лейтенант

Награды и премии

Оружие:

Иностранные:

Связи

сын — Михаил Дмитриевич Скобелев

Дми́трий Ива́нович Ско́белев (5 (17) октября 1821 — 27 декабря 1879 (8 января 1880)) — русский военный деятель, генерал-лейтенант, командир Собственного Его Императорского Величества конвоя, заведующий Ротой дворцовых гренадер. Отец генерала Михаила Скобелева.





Биография

Из дворян Калужской губернии. Сын генерала Ивана Никитича Скобелева. Вероятно, родился в имении отца- селе Чернышено.

Воспитывался в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В 1838 году начал службу унтер-офицером Кавалергардского полка, а в 1840 году был произведён в корнеты. В 1846 году Скобелев был назначен адъютантом к военному министру генерал-адъютанту князю А. И. Чернышёву, состоя при котором, исполнял различные поручения по следственным делам.

В 1849 году в чине штабс-ротмистра Скобелев был назначен флигель-адъютантом и командирован по Высочайшему повелению в города Вильну и Бобруйск для проведения следствия о побеге рекрутов. В том же году принял участие в Венгерской кампании. Он был назначен в 5-й пехотный корпус в Трансильванию «для военных действий и для наблюдения за исправностью снабжения корпуса». С 9 июня по 7 августа Скобелев находился в составе действовавших войск и участвовал в сражениях: 20 июня при селении Кереше, 23 — при селе Жорже, 8 июля — в Роттентурмском ущелье, 19 — при разбитии неприятельского лагеря у города Медиаша, 25 — при Германштадте, 31 июля в столкновении у Мюленбах и 6 августа — при сдаче отряда венгров при городе Деве. За боевые заслуги и храбрость Скобелев был награждён орденом святого Владимира 4-й степени с бантом, а также австрийским орденом Железной короны 3-й степени.

В 1850 году Дмитрий Скобелев был произведён в ротмистры и находился на учениях и смотрах в Сувалках, Ковно, Белой Церкви, Варшаве, Елисаветграде, Чугуеве и Вознесенске. С 1851 по 1852 год Скобелев был прикомандирован к Кавалергардскому полку для прохождения строевой службы. За это промежуток времени он был в служебных командировках в Архангельской, Таврической, Херсонской, Екатеринославской и Могилёвской губерниях.

В 1853 году, в конце февраля, Скобелев был командирован в Севастополь для приведения на военное положение 13-й пехотной дивизии. Он также произвёл подробный осмотр военно-госпитальных учреждений в Севастополе, Кинбурне, Симферополе, Перекопе, Феодосии, Керчи и Херсоне.

Затем Скобелев отправился с названой дивизией на Кавказ, где участвовал в сражении при Баяндуре, находясь под начальством князя Орбелиани, который вследствие подавляющего превосходства турок избегнул полного поражения лишь благодаря быстрому приходу на выручку князя Давида Осиповича Бебутова.

Скобелев, в числе отличившихся участников боя, был награждён золотой шпагой с надписью «за храбрость». Затем Скобелев находился в славном Баше-Кадыкларском сражении, за отличие в котором произведён в полковники и награждён орденом святой Анны 2-й степени с короною.

В 1854 году Скобелев командовал тремя сотнями казаков в военных действиях против турок. Получил награды: ордена святого Владимира 3-й степени и святого Георгия 4-й степени.

В 1855 году назначен походным атаманом донских казачьих полков, расположенных в Финляндии, но уже в 1856 году был назначен командиром вновь сформированного Елисаветградского драгунского (принца Карла Баварского) полка. В следующем 1857 году Скобелев был назначен командиром лейб-гвардии Конно-гренадерского полка.

В 1858 году был пожалован перстнем с вензелями императора и назначен командиром Собственного Е. И. В. конвоя. 17 апреля 1860 года произведён в генерал-майоры Свиты Его Императорского Величества. В 1864 году по прошению был отчислен с должности командира Собственного Его Величества конвоя, с оставлением в Свите и сохранением мундира лейб-гвардии казачьих эскадронов Собственного его Величества конвоя. Находился в бессрочном отпуске с правом отлучения за границу.

В 1869 году Скобелев временно заведовал ротой дворцовых гренадер в связи с отъездом за границу графа Николая Трофимовича Баранова. 30 августа 1869 года произведён в генерал-лейтенанты и назначен состоять при Его Императорском Высочестве генерал-инспекторе кавалерии. В последней должности Скобелев находился до конца жизни.

С наступлением войны с Турцией 1877—1878 годов, Скобелеву было поручено командовать вновь сформированной Кавказской казачьей дивизией совместно с 4-й стрелковой бригадой. Скобелев с войсками выступил из Кишинёва в Галац и занял его без боя. Оттуда он двинулся в Журжево, где к его отряду была присоединена 14-я пехотная дивизия, а затем он отправился к Бухаресту, где остановился для удержания линии по Дунаю. Скобелев удерживал фронт по Дунаю длиною в 60 вёрст, а также участвовал в заграждении Дуная у Парпашева обеспечивая переправу русских войск у Зимницы. 21 ноября 1877 года награждён орденом Белого орла с мечами.

После расформирования Кавказской казачьей дивизии Скобелев поступил в распоряжение главнокомандующего и в ноябре 1877 года принимает участие в действиях русской армии под Плевной. По сдаче Плевны Скобелев с двумя казачьими отрядами и и одним гусарским был отправлен в Филиппополь — против армии Сулеймана. 4 января с 9-м драгунским и 30-м донским полками при 4 орудиях Скобелев подошёл к Филиппополю и участвовал в его занятии. В ту же ночь он выступил к Станамаки, около которого была сосредоточена большая часть армии Сулеймана. Находясь в отряде генерал-лейтенанта Дандевиля, Скобелев участвовал в преследовании отступавших турецких сил, в движении от Филиппополя на Паша-Махале, а а оттуда на Кара-Агач, где произошло сражение в результате которого турки были отброшены в горы, потеряв при этом орудия. Между тем армия Сулеймана, отступив от Станимаки, перешла хребет Родопских гор и утром 7 января была настигнута Скобелевым. Дмитрий Иванович Скобелев располагал одним казачьим и тремя драгунскими полками. В результате Скобелев отнял у турок 54 орудия, склад артиллерийских снарядов, обозы, оружие и взял несколько сот пленных турок. По прибытию в Андрианополь Скобелев был награждён главнокомандующим Дунайской армией — Его Императорским Высочеством. За мужество и храбрость, оказанные в Турецкую войну 1877—1878 годов Скобелев получил 30 августа орден святого Георгия 3-й степени.

По отзывам современников, Скобелев был в меру храбрым офицером, без особых талантов и амбиций; в хозяйственных делах он был расчетлив, что позволило ему многократно увеличить отцовское состояние. Вместе с тем, он был человек отзывчивой души, готовый прийти на помощь нуждающимся. «Скобелев-отец поразил меня своей фигурой: красивый, с большими голубыми глазами, окладистою, рыжею бородой, он сидел на маленьком казацком коне, к которому казался приросшим», — вспоминал В. В. Вересаев. «Сын знаменитого отца и отец знаменитого сына», как говорили о Скобелеве современники, скончался скоропостижно, от органического порока сердца, на 59-м году жизни.

Семья

От брака с Ольгой Николаевной Полтавцевой (1823—1880) имел сына и трёх дочерей:

  • Михаил Дмитриевич (1843—1882), русский военачальник и стратег, генерал от инфантерии, генерал-адъютант.
  • Надежда Дмитриевна (1847—1920), в 1865 году вышла замуж за князя Константина Эсперовича Белосельского-Белозерского (1843—1920), генерал-лейтенанта. После смерти брата, Надежда Дмитриевна стала его наследницей, она возглавила комитет «Скобелевского общества», в организации которого приняла самое деятельное участие. На свои деньги она построила на Крестовском острове инвалидный дом для бывших воинов, получивших увечья в русско-турецкую войну. В имении Заборово 25 июня 1910 года открыла инвалидный дом, где проживало 6—8 ветеранов. Её сын С. К. Белосельский-Белозерский, русский генерал, участник Белого движения, был крупнейшим землевладельцем России.
  • Ольга Дмитриевна (1847—1898), фрейлина, сестра милосердия в русско-турецкой войне 1877-78 гг., ученица знаменитой певицы Полины Виардо, под руководством которой сочиняла романсы, вальсы, марши. Была замужем за Василием Петровичем Шереметевым (1836—1893), в браке имели 7 детей. Одна из богатейших женщин России, хозяйка Юринского замка.
  • Зинаида Дмитриевна (1856[1]—1899), в 1878 году стала второй женой герцога Евгения Максимилиановича Лейхтенбергского (1847—1901), получила титул графини Богарнэ (1878) и герцогини Лейхтенбергской с титулом светлости (1889). В 1880—1899 годах состояла в любовных отношениях с вел. кн. Алексеем Александровичем. Умерла 16 июня 1899 года в Петербурге от рака горла.

Награды

Иностранные:

Напишите отзыв о статье "Скобелев, Дмитрий Иванович"

Примечания

  1. [forum.vgd.ru/file.php?fid=173878&key=1628170017 Запись о рождении в метрической книге церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Большой Коломне]

Литература


Отрывок, характеризующий Скобелев, Дмитрий Иванович

– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.