Скоков, Юрий Владимирович

Юрий Владимирович Скоков
Секретарь Совета Безопасности Российской Федерации
3 апреля 1992 года — 10 мая 1993 года
Президент:	Борис Николаевич Ельцин
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Евгений Иванович Шапошников
Рождение:	20 июня 1938(1938-06-20) Владивосток, РСФСР, СССР
Смерть:	5 февраля 2013(2013-02-05) (74 года) Москва, Россия
Партия:	Справедливая Россия
Деятельность:	государственный деятель
Награды:

Ю́рий Влади́мирович Ско́ков (20 июня 1938, Владивосток — 5 февраля 2013, Москва) — российский государственный и политический деятель, первый Секретарь Совета Безопасности Российской Федерации (1992—1993).

Биография

Родился в семье офицера НКВД. Отец служил в Маньчжурии, имел правительственные награды.

Образование и работа

Окончил Ленинградский электротехнический институт в 1961 году по специальности «радиоинженер», кандидат технических наук.

В 1961—1969 — научный сотрудник НИИ № 2 Минобороны СССР в Калинине. С 1969 работал во Всесоюзном НИИ источников тока (ВНИИИТ) Минэлектротехпрома СССР. В 1977 году — директор завода Сатурн, г. Краснодар. С 1986 года назначен генеральным директором ВНИИИТ, был генеральным директором НПО «Квант», а затем председателем правления государственного межотраслевого объединения «Квант-ЭМП» (Кооперативная Всесоюзная ассоциация науки и техники в электроприборостроении, машиностроении и производстве).

В 1988 году стал одним из инициаторов создания АМБИ-банка (Акционерного коммерческого банка межотраслевой интеграции).

Политическая деятельность

Избирался членом Московского городского комитета КПСС.

1989—1991 — народный депутат СССР.

1990—1991 — первый заместитель Председателя Совета Министров РСФСР.

19 июля 1991 года — 12 сентября 1991 года — Государственный советник РСФСР — Секретарь Совета по делам Федерации и территорий при Президенте РСФСР.

Скоков оказался незаменимым помощником Ельцина; не будучи публичной фигурой, он создал необходимую базу поддержки своему патрону среди «крепких хозяйственников» и региональных элит, настроенных поначалу, в основном, против непредсказуемого бунтаря.

— Максим Артемьев, Forbes

В 1991 году — член Государственного совета при Президенте РСФСР.

С 12 сентября 1991 года — 3 апреля 1992 года — Государственный советник РСФСР — Секретарь Комиссии при Президенте РСФСР по разработке предложений по статусу, структуре и порядку деятельности Совета безопасности РСФСР.

19 сентября 1991 года — 3 апреля 1992 года — помощник Президента РСФСР по вопросам создания системы Совета безопасности РСФСР.

В 1992 году его кандидатура выдвигалась на пост Председателя Правительства России. На Съезде народных депутатов в ходе рейтингового голосования (имевшего рекомендательный характер для Президента РФ Б.Ельцина) он получил наибольшее количество голосов (637), но Правительство возглавил, по рекомендации Е.Гайдара, Виктор Черномырдин, бывший вторым по рейтингу (627 голосов).

С 24 апреля 1992 по 1993 год — секретарь Совета Безопасности. На этом посту Скоков занимался урегулированием вопросов с бывшими республиками СССР в сфере внутренних дел, разведки, деятельности спецслужб, а также, в связи с безъядерным статусом новых независимых государств СНГ, выводом всех объектов, связанных с ядерным оружием, на территорию России. Этот период отмечен активным участием Скокова в урегулировании грузино-абхазского конфликта, где благодаря его усилиям официальная позиция России приняла сбалансированный характер, с учётом интересов не только Грузии, но и Абхазии. Едва ли не единственный политик в окружении Ельцина, кто уже в то время полагал, что независимость Абхазии и её возможная суверенизация от Грузии соответствуют геополитическим интересам России.

В марте 1993 года Скоков вступил в открытый конфликт с президентом РФ, отказавшись завизировать проект указа Ельцина о введении Особого порядка управления страной. Указ включал в себя противоречащую действовавшей тогда Конституции РФ приостановку деятельности Верховного Совета РФ. Таким образом, Скоков предотвратил в тот момент развитие событий, аналогичное случившемуся через полгода политическому кризису осени 1993 г. В результате был снят с должности секретаря Совета Безопасности РФ.

Летом 1993 года возглавил Центр межнациональных и межрегиональных экономических проблем.

В июле 1993 года возглавил Федерацию товаропроизводителей России (ФТР).

В августе-сентябре 1993 года участвовал в создании комитета «Согласие ради Отечества» и фактически возглавил эту центристскую организацию, выступал против разгона Верховного Совета, пытаясь добиться несилового разрешения кризиса.

В апреле 1995 года провел Всероссийский съезд КРО, на котором был избран председателем Национального Совета КРО. Среди ближайших соратников Скокова – Сергей Глазьев, Дмитрий Рогозин.

В сентябре 1995 года Скоков возглавил список избирательного объединения КРО на выборах в Госдуму второго созыва. Однако КРО не преодолел 5-процентный барьер, набрав 4,31 процента голосов.

В 1997 году Скоков как глава ФТР вошёл в состав президентского совета Республики Саха (Якутия).

В 1998 году возглавил общероссийскую политическую общественную организацию «Партия российских регионов» которая в выборах в Госдуму третьего созыва не участвовала.

В октябре 2006 года на учредительном съезде партии «Справедливая Россия» Скоков был избран в президиум Центрального совета «Справедливой России», а в апреле 2007 года вошёл в число руководителей московского отделения партии.

Смерть

5 февраля 2013 года скоропостижно скончался у себя дома от сердечного приступа.

Из числа действующих высокопоставленных официальных лиц панихиду посетил только секретарь Совета Безопасности РФ Николай Патрушев.

Похоронен на Троекуровском кладбище.

Семья

Был женат, имел дочь.

См. также

• Первое правительство Силаева
• Список народных депутатов СССР

Ссылки

• Скоков, Юрий — статья в Лентапедии. 2012 год.
• [www.zavtra.ru/content/view/vse-moglo-byit-i-huzhe-2013-02-13-000000/ Некролог в газ. Завтра, автор - C. Батчиков]

Отрывок, характеризующий Скоков, Юрий Владимирович

Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.