Скорел, Ян ван

Ян ван Скорел

Ян ван Скорел (также — ван Скорель) (нидерл. Jan van Scorel; 1 августа 1495, Схорл близ Алкмара — 6 декабря 1562, Утрехт) — нидерландский живописец, архитектор и гуманист эпохи Возрождения. Яркий представитель романизма.

Биография

Ян ван Скорел родился в городке, называемом Схорл (Schoorl или Scorel), откуда и прозвище. Сначала готовился к карьере священнослужителя, благодаря чему получил обширное гуманистическое образование.

Живописи Скорел учился в Утрехте у Яна Госсарта (с 1516). Перед этим, вероятно, обучался у Я.Корнелица (Jacob Cornelisz) в Амстердаме.

С 1518 по 1524 художник путешествовал по Германии, Швейцарии, Италии. Лично знал Дюрера, брал у него уроки. Совершил паломничество в Палестину. Вернувшись в 1521 г. в Рим, получил предложение от Адриана VI, также уроженца Утрехта, только что избранного папой римским, стать придворным художником Ватикана.

В Риме Скорел занимал должность хранителя памятников Бельведера (1522—1524) — античной коллекции папы. (На этом посту ему предшествовал Рафаэль). Писал портрет папы (сохранившееся изображение этого понтифика приписывается именно Скорелу, правда, качество вызывает сомнения). Адриан VI занимал эту должность недолго — всего спустя два года, в 1524 г. он скончался. Видимо, в связи с этим Скорел покинул Италию.

В 1524 г. он вернулся в Утрехт, где принял сан. Став католическим священником, Скорел, тем не менее, продолжал писать картины и держать художественную мастерскую, был успешным преподавателем. В 1550 г. ему доверили реставрацию «Гентского алтаря» братьев Эйков.

Предположительно, брал с собой в Италию ученика — Антониса Мора, которому будет суждено стать известным портретистом. Другой его ученик — Мартин ван Хеемскерк (Maerten van Heemskerck).

Кроме живописи, Скорел также писал стихи, был музыкантом и археологом-любителем, архитектором и инженером — всесторонне одаренным «человеком Эпохи Возрождения».

Творчество

Он освоил художественные принципы «дунайской» и венецианской школ, в Риме изучил произведения Микеланджело и Рафаэля, а также античное искусство. Во время его пребывания в Венеции большое влияние на Скорела оказал Джорджоне (особенно в пейзажах).

Считается, что именно он был одним из первых представителей Северного Возрождения, кто привил нидерландской живописи достижения и находки итальянского чинквеченто.

Портретная живопись Скорела отличается качеством, строгостью и реалистичностью, присущим национальной нидерландской школе, и находится в русле его великих предшественников (ван Эйк, проч.). К числу новшеств после посещения Италии относят большую свободу пейзажных фонов, античные архитектурные детали, большую театрализованность позирования моделей. Его творчество оказало большое влияние на нидерландских художников I половины XVI века (особенно на Лукаса ван Лейдена и Артгена ван Лейдена). Портреты: «Агата ван Схонсховен» (1529, галерея Дория-Памфили, Рим), групповой портрет членов харлемского Иерусалимского братства (ок. 1527—1529, Центральный музей, Утрехт). Данное произведение считается одним из первых в чреде голландских групповых портретов, которые будет создавать и Рембрандт.

В число произведений входят: «триптих со Святым семейством» (Sippenaltar) (1520, церковь Санкт-Мартин, Обервеллах в южной Австрии), триптих Локхорст с Входом в Иерусалим на центральной панели (ок. 1525—1527, Центральный музей, Утрехт), Принесение во храм (ок. 1528—1530, Художественно-исторический музей, Вена). Очень многие из его алтарных произведений были уничтожены в ходе кальвинистического иконоборческого восстания в Нидерландах (см. иконоборчество).

Ссылки

• [www.wga.hu/frames-e.html?/html/s/scorel/index.html Jan van Scorel in the Web Gallery of Art]
• [www.artcyclopedia.com/artists/scorel_jan_van.html Artcyclopedia]
• [girl-with-a-pearl-earring.20m.com/Girl_with_a_Pearl%20Earring_Possible_Precedents.htm О Вермеере и ван Скореле]

Отрывок, характеризующий Скорел, Ян ван

– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.