Скотт, Рэймонд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рэймонд Скотт

Рэймонд Скотт
Основная информация
Имя при рождении

Гарри Варнов (англ. Harry Warnow)

Дата рождения

10 сентября 1908(1908-09-10)

Место рождения

Бруклин, Нью-Йорк, США

Дата смерти

8 февраля 1994(1994-02-08) (85 лет)

Место смерти

Норт-Хиллс, Лос-Анджелес, Калифорния

Страна

США США

Профессии

музыкант, изобретатель

Рэймонд Скотт (англ. Raymond Scott, настоящее имя Гарри Варнов, англ. Harry Warnow; 10 сентября 1908, Бруклин — 8 февраля 1994) — американский джазовый музыкант и изобретатель музыкальных инструментов.



Биография

Родился в семье еврейских иммигрантов из России. Уже в 2 года он начал играть на фортепиано, проявляя большие способности к музыке. После школы Гарри планировал учиться на инженера, но старший брат Марк все-таки уговорил его поступить в Академию музыкального искусства в Нью-Йорке), подкупив дорогущим Steinway Grand и оплатив обучение. Инженерному таланту Гарри было суждено реализоваться гораздо позже.

Закончив обучение, Скотт (свой псевдоним он выбрал наугад в телефонной книге Манхэттена) устроился на должность штатного пианиста в ансамбле CBS radio network house band, которым руководил его брат. Находя репертуар группы очень скучным и однообразным, Рэймонд стал предлагать коллегам свои произведения и скоро его эксцентричные композиции вроде «Confusion Among a Fleet of Taxicabs Upon Meeting with a Fare» стали понемногу просачиваться в эфир.

Скотт играл в ансамбле до 1936 года, к тому моменту он уговорил продюсера CBS (Herb Rosenthal) позволить ему попробовать создать свою собственную группу — Raymond Scott Quintette (Рэймонд специально не посчитал себя. Ему нравилось, как «четко» звучит слово квинтет). В первый состав вошли тогдашние ветераны CBS, Lou Shoobe — бас, Dave Harris — саксофон, Pete Pumiglio — кларнет, Johnny Williams — ударные, Bunny Berigan — труба. Дебют состоялся 26 декабря 1936 на Saturday Night Swing Session, где квинтет сыграл свой первый хит — «The Toy Trumpet», подаривший группе контракт с Master Records (которым владел Irving Mills, менеджер самого Дюка Эллингтона).

Рэймонд называл свой стиль «descriptive jazz», давая композициям разного рода необычные названия, например — «New Year’s Eve in a Haunted House», «Dinner Music for a Pack of Hungry Cannibals», или «Reckless Night on Board an Ocean Liner». Экстремальный перфекционизм и довольно необычный подход к написанию и исполнению музыки превращали работу музыкантов в настоящую пытку. Скотт не записывал своих композиций и все делал на слух, того же он требовал и от своих коллег. Одновременно при этом он запрещал какую-либо импровизацию, что, несомненно, удивляло и раздражало музыкантов, многие из них просто не могли работать со Скоттом и уходили.

Рэймонда это не останавливало, он продолжал расти, к концу 30-х квинтет превратился в big-band и заключил контракт с 20th Century-Fox. Тогда еще никто не мог знать, что «Powerhouse» станет визитной карточкой мультфильмов про кролика Bunny и утёнка Daffy. Что удивительно, сам Реймонд никогда не считал свою музыку «мультяшной» да и не смотрел сами мультфильмы.

В 1942 году в его оркестре уже играли такие известные исполнители как Cozy Cole, Benny Morton, Coleman Hawkins, Ben Webster, Emmett Berry и Charlie Shavers. Это была вершина. Несмотря на успешную музыкальную карьеру, Скотт по-прежнему оставался мечтающим изобретателем, его интерес электронике и механике лишь только возрос.

В 1946 он основал Manhattan Research, Inc., это была более лаборатория чем студия. Именно там в 1948 Скотт начал работать над первым в истории «генератором звуковых эффектов» (позже названого Karloff), который мог имитировать различные звуки: кашель, грохот кастрюль, шипение жареного стейка, удары барабанов. В 1952 Реймонд приступил к созданию Clavivox — первого в мире одноголосного клавиатурного синтезатора, призванного заменить собой доминирующий в то время терменвокс. Полноценным синтезатором Clavivox нельзя назвать, но эта идея была успешно использована работавшим в то время для Скотта Робертом Могом (Robert Moog).

Множество изобретений так и остались невостребованными, они появились слишком рано и мир не был готов их принять, как технологически так и идеологически. Яркий тому пример — электромеханический музыкальный секвенсор («Стена Звука» как называл её Рэймонд), именно Скотту принадлежит идея автоматического последовательного воспроизведения записанных заранее звуков. Конечной целью было создание «универсальной машины для сочинения и исполнения», в конце 50-х из обломков «Стены» и «Karloff-а» появляется новое чудо — «Electronium» (не Hohner Electronium!). «Система базируется на принципе артистического взаимодействия между Человеком и Машиной» говорил Скотт. В руководстве он писал — «Композитор 'просит' Electronuim 'предложить' идею, тему или мотив. Чтобы повторить её тоном выше, нужно нажать соответствующую клавишу. Все что необходимо композитору: быстрее, медленнее, другой ритм, пауза, вариация {…} Electronium продолжает мысли композитора, между ними установлено взаимоотношение.» По своей сути это устройство являлось прототипом современной MIDI студии с драм и грув машиной, набором всевозможных пресетов и простым семплером.

Своей музыкальной карьере Рэймонд уделяет все меньше времени, ухудшающееся здоровье не дает работать в полную силу. В 1963-м году он выпускает серию альбомов под названием «Soothing Sounds for Baby» — сборник успокаивающих колыбельных для детей (в его воображении это было именно так).

Именно они, спустя десятилетие, будут вдохновлять основоположников электронного жанра: Брайана Эно, Tangerine Dream, немецкую школу Клауса Шульца, Kraftwerk, J. J. Perrey и многих других.

В 1971-м Berry Gordy Jr., глава Motown Records, приглашает Скотта возглавить инженерно-исследовательское направление, там он проработает до 1977 года. Слабое здоровье уже не позволяет Реймонду поспевать за ураганом технологий. В памяти коллег он навсегда остался гением-чудаком, идеалистом, так и не успевшем воплотить свою мечту.

После ухода на пенсию, Скотт продолжал писать музыку, используя Electronium и другие свои приспособления. Последняя его композиция «Beautiful Little Butterfly» была написана в 1986 году. В 1987-м инсульт приковывает Рэймонда к постели вынуждая полностью отказаться от работы.

Цитаты

  • «Возможно, в течение следующих ста лет, наука сможет разработать способ передавать мысль композитора напрямую слушателю. Композитор будет выходить на сцену один, ему достаточно будет только представить идеализированную концепцию своего творения. Вместо того, чтобы записывать и передавать сам звук, запись будет передавать мозговые волны композитора прямо в разум слушателя.»
Рэймонд Скотт (1949)

Напишите отзыв о статье "Скотт, Рэймонд"

Ссылки

  • [RaymondScott.com/ Официальный сайт Рэймонда Скотта] (англ.)

Отрывок, характеризующий Скотт, Рэймонд

– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.