Скуби-Ду (персонаж)
Поделись знанием:
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
| Скуберт «Скуби» Ду | |
 | |
| Персонаж мультсериала «Скуби-Ду» | |
|---|---|
| Первое появление | |
| Вид |
собака, немецкий дог |
| Пол |
Мужской |
| Возраст |
7 человеческих лет |
| Вес |
50 кг |
| Должность |
Сыщик, детектив |
| Оригинальная озвучка |
Дон Мессик (1969), |
Скуберт «Скуби» Ду (англ. Scoobert "Scooby" Doo) — вымышленная собака, главный герой одноименной серии мультсериалов, ставшая героем 70-х. Впервые персонаж появился в мультсериале «Скуби-Ду, Где ты!» в 1969 году.
Содержание
Личность
Скуби-Ду — детектив, младший сотрудник «Мистической Корпорации». Когда-то работал поваром вместе с лучшим другом Шэгги.
Скуби выделяется среди других собак тем, что умеет разговаривать (по крайней мере, короткими отрывистыми фразами). Ни в одном сериале или фильме не уточнялось, откуда у него эта способность, поскольку все персонажи воспринимают её как должное.
Интересы Скуби те же, что и у Шэгги, но в утрированном виде; фактически они уже перерастают в страсть:
- Скуби ужасно боится монстров, привидений, ведьм и прочей чертовщины — даже больше, чем Шэгги. При виде чего-нибудь потустороннего он в страхе прыгает на руки хозяину (или тому из его друзей, кто оказывается поблизости); это выглядит очень смешно, особенно если учесть, что по росту и весу Скуби и Шэгги почти одинаковы.
- Он обожает вкусно поесть, но всем прочим лакомствам предпочитает «Скуби-печенье» (англ. Scooby Snacks), и его можно запросто уговорить сделать что угодно, если пообещать ему два или три печенья вместо одного.
- Ему не нравится, когда о нём говорят как о собаке.
- Он очень влюбчивая собака: ему нравятся и овчарки, и пекинесы, и даже чихуахуа.
- Он очень забавный — практически все шутки в сериале шутит именно он.
- Любимая фраза Скуби-Ду, которую он произносит нараспев в конце каждого фильма или эпизода мультсериала — «Скуби-Дуби-Ду-у-у!»
Внешний вид
Скуби — коричневый пёс с несколькими чёрными пятнами на верхней части тела. У него чёрный нос. На шее Скуби носит синий ошейник с бляшкой в виде ромба. На бляшке выгравированы две латинские, жёлтые буквы «SD» (его инициалы). Имеет по четыре пальца на каждой лапе. Порода Скуби-Ду — немецкий дог.
Ивао Такамото (создатель Скуби-Ду) рассказал, что во время работы над внешним видом персонажа он консультировался с заводчиком немецких догов, который рассказал ему о том, как должен выглядеть образцовый представитель этой породы собак. После этого он взял и нарисовал все совершенно наоборот. Скуби — неправильный дог от ушей до хвоста, и даже его цвет совершенно неестественен для этой породы.
Профессия
Скуби работает в Корпорации «Тайна» 30 собачьих лет. Он довольно долгоживущая собака.
Он самый боязливый сотрудник, но именно благодаря его боязни и баловству сыщики многое находят.
Кроме Шэгги, его напарниками также являются — Велма Динкли, Дафна Блейк и Фред Джонс (лидер «Мистической Корпорации»).
Родственники Скуби
- Скуби-Дам — двоюродный брат Скуби, живущий в деревне; умнее и храбрее, чем сам Скуби. Периодически появлялся в сериале «Скуби-Ду Шоу» (1976). Имеет необычный рефлекс: каждый раз когда слышит слово «улики», начинает их искать.
- Скрэппи-Ду — маленький племянник Скуби. Маленький щенок, но отчаян и храбр. Постоянно собирается драться с преступниками, но Шегги и Скуби боятся их и всегда тащат Скрэппи с собой. По-своему умён, знает математику, любит строить планы. Не умеет уважать мнения своего дяди Скуби, но всегда говорит фразу: «Когда я вырасту, я хочу быть таким, как дядя Скуби». Появлялся в мультсериале «Скуби и Скрэппи-Ду» (1979) и полнометражном «Скуби-Ду и гонки монстров» как один из главных героев и в фильме «Скуби-Ду» (2002) как главный злодей.
- Ябба-Ду — родной старший брат Скуби. Он встречается в сериале 1980-х. Белый пёс-ковбой, который гораздо сильнее Скуби; любимый дядя Скреппи, постоянно ухаживал за ним. Способен придумать дельный план, дружит с шерифом Дасти (возможно — родственником Шегги) Есть версия, что Скреппи набрался столько храбрости именно от него.
- Дикси-Ду — сестра Скуби, оперная певица. Появляется в одной из серий «Скуби-Ду Шоу». Очень вкусно готовит, за что её и любит Скуби.
- Руби-Ду — другая сестра Скуби, мама Скрэппи.
- Дуби-Ду — двоюродный брат-близнец Скуби, рок-певец с отличным голосом. В одной из серий шоу его ошейник оказался содержащим правительственные коды, и Скуби на время его заменил, чтобы обезопасить.
- Дикси-Ду — мать Скуби-Ду, которой он очень дорожит, появлялась в сериях «Мой старый друг» и «А вот и мама».
- Дедуля Скуби — его имя не называется. Дедушка Скуби-Ду (хотя Скреппи тоже называет его дедушкой). Выглядит как постаревшая версия Скуби. Тоже любит поесть.
- Прадед Скуби — отец Деда Скуби. Отличался особой храбростью и воевал в Гражданских Войнах. Стал призраком. Считает, что Скрэппи пошёл в него.
- Скуби-Ди — подруга Скуби-Ду, голливудская актриса.
- Шуби-Ду — брат из России. Вдвое выше ростом и в 10 раз сильнее, чем Скуби.
Интересные факты
- Как и у Шегги, у Скуби есть своё любимое блюдо — торт с вишнёвым сиропом и взбитыми сливками.
- Скуби неплохо умеет водить машину. Хотя когда Шэгги спросил Скуби, умеет ли он водить машину, тот ответил, что нет[1].
- Можно заметить, что почти в каждом м/ф Скуби съедает еду Шэгги, пока последний отвлекается на что-нибудь.
- На Скуби очень сильно и странно влияет кофе, после него, он становится неадекватным, и неуправляемым.
- Скуби почти всегда из команды видит того, или иного монстра первым, и все время пытается о нем доложить Шэгги, но это не всегда оканчивается успешно, ибо часто Шэгги ему не верит, пока сам не увидит монстра.
- В одной из серий упоминалось о том, что у Скуби очень сильный хвост.
- Вероятно, прототипом Скуби послужил пес из японского мультфильма «Летающий корабль — призрак». Совпадений много: японский мультфильм вышел в том же 1969 году на 4 месяца раньше; пес похож на дога (и на Скуби, но хвост купирован); фраза «Джек, ты же не веришь в привидения, ты у нас отважный пес!», после которой он паникует и комично падает; автором идеи и аниматором был японец Ивао Такамото.
Напишите отзыв о статье "Скуби-Ду (персонаж)"
Примечания
Ссылки
Скуби-Ду (персонаж) (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Скуби-Ду (персонаж)
– Вам это будет интересно, – сказал он.– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
