Скуинь, Елена Петровна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Елена Петровна Скуинь
Место рождения:

Екатеринодар, Российская империя

Место смерти:

Ленинград, СССР

Гражданство:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Жанр:

Натюрморт, пейзаж

Учёба:

Институт имени Репина

Стиль:

Реализм

Скуинь Елена Петровна (2 апреля 1908, Екатеринодар, Российская империя — 12 февраля 1986, Ленинград, СССР) — русская латышская художница, живописец, график, педагог, член Ленинградской организации Союза художников РСФСР[1].





Биография

Скуинь Елена Петровна родилась 2 апреля 1908 года в Екатеринодаре (ныне — Краснодар) в семье учителя, приехавшего на Кубань из Риги. После школы-девятилетки в 1926—1930 годах училась в Кубанском педагогическом техникуме, где приобрела первые профессиональные навыки живописца. После его окончания в 1930—1931 годах преподавала рисование в средней школе в Краснодаре.

В 1931 году Е.Скуинь приезжает в Ленинград с целью продолжить художественное образование. Поступить в институт сразу не удалось. Проявив упорство, она устраивается художником на завод имени Сталина (впоследствии Металлический завод имени ХХII партсъезда). Одновременно занимается в Институте повышения квалификации работников искусств у Р. Френца и Д. Митрохина[2]. Её учебные работы были замечены А. Осмёркиным, который предложил ей перейти в Институт живописи, скульптуры и архитектуры Всероссийской Академии художеств[3].

В 1934 году Скуинь приняли сразу на третий курс ЛИЖСА, где она стала заниматься у Семёна Абугова, Генриха Павловского, Дмитрия Митрохина. В 1939 Скуинь с отличием окончила институт по мастерской Александра Осмёркина, дипломная картина — «Занятие кружка, изучающего военно-морское дело»[4]. В 1941 году её картина экспонировалась в Москве на выставке дипломных работ студентов художественных вузов и техникумов. Ныне работа находится в собрании Музея Академии художеств в Санкт-Петербурге.

В октябре 1939 года Елена Скуинь была принята в члены Ленинградского Союза советских художников, получив членский билет № 285. В 1940—1941 годах по приглашению профессора Рудольфа Френца работала его ассистентом в мастерской батальной живописи. После начала Великой Отечественной войны с дочерью эвакуировалась в Ленинск-Кузнецкий. Работала художником местного театра драмы имени С. Орджоникидзе, участвовала в оформлении города, а также в выставках художников Кузбасса.

В 1944 году Е. Скуинь вернулась в Ленинград. В 1945—1946 годах преподавала в Средней Художественной школе при ЛИЖСА имени И. Е. Репина, в 1949—1951 годах — на кафедре общей живописи Высшего художественно-промышленного училища имени В. И. Мухиной. Одновременно много работала творчески, участвуя в большинстве выставок ленинградских художников. Писала жанровые картины, портреты, натюрморты, пейзажи. Работала в технике масляной живописи, акварели, рисунка углем. Наибольшего успеха и признания добилась в жанре натюрморта.

В 1951 году Е. Скуинь оставляет преподавание и переходит на работу по договорам с Ленизо. Именно в этот период натюрморт утверждается в качестве ведущего жанра в её творчестве. Об этом свидетельствуют произведения, показанные ею на весенних выставках ленинградских художников 1954[5] и 1955[6] годов, осенних 1956[7] и 1958[8] годов. Её натюрморты этого периода откровенно постановочные, мастерски срежиссированные, нарядные и торжественные, говорящие о полноте и радости жизни. Художница продолжает работать и в жанре портрета («Почтальон», 1959[9]), пейзажа и тематической картины.

Успешная работа над заказными картинами позволила Е. Скуинь в 1960-е годы совершить ряд творческих поездок в поисках натурного материала, в том числе на родную Кубань. Их результатом стали многочисленные натурные этюды, картины «Табак Кубани» (1962), «В садоводстве» (1962), «Табак», «Садово-парниковый натюрморт» (обе 1964)[10] и другие, а также произошедший поворот собственно в манере авторского письма.

Если в 1940—1950-х годах Елена Скуинь работает в традициях тональной живописи, то с середины 1960-х годов после поездок на Кубань в живописном решении её работ ведущее место отводится декоративному цветовому пятну, задающему характер всей композиции[11]. Для её манеры характерными становятся яркий насыщенный колорит, изысканность цветовых отношений, широкое письмо, усилившаяся с годами декоративность и приподнятое мироощущение.

Своей вершины выразительность предметного цвета достигает в работах 1971 года «Синие вёдра»[12] и «Натюрморт с красными баллонами»[13]. Точно взятое цветовое пятно передаёт форму предметов без светотеневой моделировки, одним лишь силуэтом. При всей лаконичности такого решения созданный образ рождает широкий круг ассоциаций. Цвет предметов, будничных и привычных, приобретает в работах самодостаточное и полумистическое значение. В целом натюрмортам этого периода присущи богатство подтекста, широкая ассоциативность, эмоциональная наполненность. Среди известных произведений Елены Скуинь этого периода работы «Натюрморт с айвой», «Натюрморт с рыбой» (обе 1961)[14], «Бегония», «Лейка и розы» (обе 1964), «Фиалки» (1965)[15], «Натюрморт с кувшином и хурмой», «Голубой натюрморт» (обе 1968)[16], «Ветка абрикоса» (1968), «Глицинии» (1969)[17], «Кружевницы» (1969)[18], «Примулы и цикламены» (1971)[19], «Любимая профессия. Цветоводы» (1975)[20], «Сирень», «Яблони в цвету»[21] (обе 1980) и другие.

В 1970-е годы Е. Скуинь часто обращается к технике акварели. Созданные ею листы, такие как «Натюрморт с пролесками» (1969), «Старый английский фарфор и ананас» (1971), «Красный угол» (1974) и другие позволяют отнести этого мастера к числу выдающихся акварелистов[13]. Владея разнообразными акварельными техниками, она создала яркие запоминающиеся образы близкого современнику предметного мира, передав его эстетическую значимость и наделив душевной теплотой вещи, составляющие наше бытовое окружение.

В 1978 году в залах Ленинградского отделения Союза художников РСФСР прошла первая персональная выставка произведений Елены Петровны Скуинь, приуроченная к её семидесятилетию. В 1989—1992 годах уже после смерти Е. П. Скуинь её работы с успехом были представлены на выставках и аукционах русской живописи L' Ecole de Leningrad и других во Франции[22][23]. В 2005 году выставка произведений Е. П. Скуинь была показана в галерее «Голубая гостиная» Санкт-Петербургского Союза художников[24].

Скуинь Елена Петровна скончалась 12 февраля 1986 года в Ленинграде на семьдесят восьмом году жизни. Её произведения находятся в музеях и частных собраниях в России[25], Казахстане, Украине, Латвии, Франции[22], Италии, Великобритании и других странах.

Напишите отзыв о статье "Скуинь, Елена Петровна"

Примечания

  1. Справочник членов Союза художников СССР. Т. 2. М., Советский художник, 1979. С.356.
  2. Елена Петровна Скуинь. СПб., RusArt, 2005. С.45.
  3. Скуинь Елена Петровна. Выставка произведений. Каталог.. Л., Художник РСФСР, 1980. С.3.
  4. Юбилейный Справочник выпускников Санкт-Петербургского академического института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина Российской Академии художеств. 1915—2005. СПб., Первоцвет, 2007. С.51.
  5. Весенняя выставка произведений ленинградских художников. Каталог. Л., Изогиз, 1954. С.18.
  6. Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1955 года. Каталог. Л., ЛССХ, 1956. С.17.
  7. Осенняя выставка произведений ленинградских художников. 1956 года. Каталог. Л., Ленинградский художник, 1958. С.22.
  8. Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1958 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1959. С.25.
  9. Шведова В. Над чем работают ленинградские художники // Художник. 1959, № 9. С.8.
  10. Ленинград. Зональная выставка. Л., Художник РСФСР, 1965. С.50.
  11. Елена Петровна Скуинь. СПб, RusArt, 2005. С.3.
  12. Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., НП-Принт, 2007. С.134.
  13. 1 2 Скуинь Елена Петровна. Выставка произведений. Каталог.. Л., Художник РСФСР, 1980. С.6.
  14. Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1962 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1962. С.25.
  15. Каталог весенней выставки произведений ленинградских художников 1965 года. Л., Художник РСФСР, 1970. С.28.
  16. Осенняя выставка произведений ленинградских художников. 1968 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1971. С.14.
  17. Весенняя выставка произведений ленинградских художников 1969 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1970. С.17.
  18. Изобразительное искусство Ленинграда. Каталог выставки. Л., Художник РСФСР, 1976. С.30.
  19. Натюрморт. Выставка произведений ленинградских художников. Л., Художник РСФСР, 1973. С.12.
  20. Наш современник. Зональная выставка произведений ленинградских художников 1975 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1980. С.24.
  21. Зональная выставка произведений ленинградских художников 1980 года. Каталог. Л., Художник РСФСР, 1983. С.23.
  22. 1 2 Charmes Russes. Auction Catalogue. Paris, Drouot Richelieu. 1991, 15 Mai. Р.77.
  23. Saint-Petersbourg — Pont-Audemer. Dessins, Gravures, Sculptures et Tableaux du XX siecle du fonds de L' Union des Artistes de Saint-Petersbourg. Pont-Audemer, 1994. Р.49.
  24. Елена Петровна Скуинь. СПб., RusArt, 2005.
  25. Иванов С. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., НП-Принт, 2007. С.6-7.

Галерея

Выставки

Источники

См. также

Ссылки

  • [leningradartist.com/bio/s_rus.htm#50 Скуинь Елена Петровна] на сайте [www.leningradartist.com/index_r.html «Неизвестный соцреализм. Поиски и открытия»]
  • [www.leningradschool.com/outline_r.htm Ленинградская школа живописи. Очерк истории.]
  • [www.leningradschool.com/chronology_r.htm Хронология Ленинградской школы живописи.]

Отрывок, характеризующий Скуинь, Елена Петровна

– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».