Слабаков, Пётр
Поделись знанием:
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
| Пётр Слабаков | |
| Петър Слабаков | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Пётр Петро́в Сла́баков (болг. Петър Петров Слабаков; 24 апреля 1923, Лясковец Болгария — 17 мая 2009, Бериево, Болгария) — болгарский актёр кино и телевидения.
Биография
Участник Второй мировой войны, по окончании которой трудился в сельском хозяйстве и в промышленности. В кино с 1959 года («За горизонтом»). Член БКП с 1946 года.
Был женат на актрисах Кине Дашевой и Цветане Гылыбовой[bg]. Сын Андрей Слабаков[bg] (род. 1960) — актёр и кинорежиссёр.
Избранная фильмография
Актёр
- 1959 — За горизонтом / Отвъд хоризонта — помощник капитана
- 1960 — Дом на две улицы / Дом на две улици — Кирил
- 1960 — Первый урок /
- 1962 — Пленённая стая / Пленено ято — Антон
- 1962 — Табак / Тютюн — Динко (в советском прокате «Конец „Никотианы“»)
- 1963 — Капитан / Капитанът — Бате Димо
- 1963 — Смерти нет / Смърт няма — Васил Караджов
- 1964 — Между рельсами / Между релсите — Янис
- 1964 — Непримиримые / Непримиримите
- 1964 — / Конникът — шофёр
- 1965 — Жаркий полдень / Горещо пладне — генерал
- 1965 — Царь и генерал / Цар и генерал — генерал Владимир Заимов
- 1965 — В понедельник утром /
- 1966 — Самая длинная ночь / Най-дългата нощ — майор
- 1966 — Привязанный аэростат / Привързаният балон
- 1967 — / В краят на лятото — Филип Гераков
- 1967 — Шибил / Шибил — Шибил
- 1968 — Опасный полет / Опасен полет — Маринов
- 1968 — Любовница Граминьи / L'amante di Gramigna — (Италия—Болгария)
- 1968 — Птицы и гончие / Птици и хрътки — председатель суда
- 1969 — Танго / Танго — Тодор
- 1969 — / Село край завод — Суботин
- 1969 — 1971 — На каждом километре / На всеки километър — парашютист
- 1970 — Четверо в вагоне / Четиримата от вагона — дядя Крастан
- 1970 — «Цитадель» ответила / Цитаделата отговори — Иван Болярски
- 1971 — Странный поединок / Странен двубой — Павлов
- 1971 — Гойя, или тяжкий путь познания (СССР—ГДР) — Гиль
- 1971 — Герловская история / Герловска история — Танака
- 1971 — Матео Фальконе / Матео Фалконе — бандит (ТВ)
- 1972 — Шайка / Глутницата
- 1972 — Эоломея / Eolomea — Пьер Бродский (ГДР—СССР—Болгария)
- 1973 — Как песня / Като песен — отец Тинко
- 1973 — / Мандолината — Главният
- 1973 — Самый лучший человек, которого я знаю / Най-добрият човек, когото познавам! — Филип Николов
- 1973 — Дети играют на улице / Деца играят вън
- 1973 — Вечные времена / Вечни времена — лесничий
- 1973 — Зарево над Дравой / Зарево над Драва — Делчо
- 1974 — Дневной свет / Дневна светлина — Михаил
- 1974 — Начисто / На чисто — бай Христо
- 1974 — Жизнь и смерть / На живот и смърт (ТВ)
- 1974 — Змей / Ламята — Дерикожа
- 1975 — Бунт / Буна — Лефтер
- 1975 — Сладкое и горькое / Сладко и горчиво — генерал Павлов
- 1976 — Сверчок в ухе / Щурец в ухото — Черният
- 1976 — Русалочий хоровод / Самодивско хоро — отец Тани
- 1976 — Звёзды в волосах, слёзы в глазах / Звезди в косите, сълзи в очите — Пьер Стоманяков
- 1977 — Бассейн / Басейнът — доктор Павлов
- 1977 — Пороховой букварь / Барутен буквар — Велико
- 1977 — За зеркалом / От другата страна на огледалото — Велев
- 1978 — Путь к Софии / Пътят към София — Дяко (мини-сериал, СССР—Болгария)
- 1978 — Крыша / Покрив — Кирил
- 1979 — Черешневый сад / Черешова градина — Диньо
- 1979 — В апреле 30 дней / Ein April hat 30 Tage — Антонио (ГДР)
- 1979 — Иллюзия / Илюзия — Данил
- 1980 — / Лосенските грънчари
- 1980 — Овод — Феррари (мини-сериал, СССР)
- 1980 — Мельница Левина / Levins Mühle — Habedank (ГДР)
- 1981 — Хан Аспарух / Хан Аспарух
- 1982 — Белая магия / Бяла магия — дьявол
- 1982 — Никколо Паганини / Николо Паганини (мини-сериал, СССР—Болгария)
- 1983 — / Синът на Мария — Камен
- 1983 — Семейство Карастояновых / Семейство Карастоянови (сериал, СССР—Болгария)
- 1983 — Прилив нежности / Прилив на нежност — капитан Черкезов
- 1983 — Золотая река / Златната река — Сладкият
- 1983 — 681 – Величие хана / 681 - Величието на хана
- 1983 — Бронзовый ключ / Бронзовият ключ
- 1983 — Гибель «Аполлонии» / Тайната на Аполония — капитан Никос (Болгария—Чехословакия)
- 1984 — Опасные чары / Опасен чар — инспектор Пешанов
- 1984 — Они ждут кого-нибудь? / Откога те чакам — изобретатель
- 1984 — Плотина / Стената — негр
- 1985 — / Мечтание съм аз
- 1985 — В поисках капитана Гранта / По следите на капитан Грант — вождь индейцев (озвучил Игорь Ефимов, сериал, СССР—Болгария)
- 1986 — / 19 метра вятър — снайпер
- 1986 — Только ты, сердце / Само ти, сърце — Йошко
- 1988 — В понедельник утром / Понеделник сутрин — директор кораблестроительного завода
- 1988 — Большая игра / Голямата игра — Мартур Рамирес (дублирует актёр Иван Краско, мини-сериал, СССР—Болгария)
- 1989 — Возвращение / Завръщане — Стефан
- 1990 — Карнавал / Карнавалът — Джебчиев
- 1990 — 8% любви / Осем процента любов
- 1990 — Антракс / Антракс — Тодор
- 1991 — / Белег за човещина — дядя Илия (к/м)
- 1991 — Свет любви / Das Licht der Liebe (Германия)
- 1994 — Голгофа / Голгота — Стария
- 1998 — После конца света / След края на света —
- 2001 — Отчаянные авантюристы / High Adventure — вождь племени (Великобритания—Болгария—Канада)
- 2006 — Расследование / Разследване — Чичото / дядя
- 2006 — Ночь и день / Нощ и ден
- 2009 — Хиндемит / Хиндемит
Награды
- 1971 — Заслуженный артист НРБ
Напишите отзыв о статье "Слабаков, Пётр"
Литература
- Кино: Энциклопедический словарь / Гл. ред. С. И. Юткевич Москва, Советская энциклопедия, 1987. — с. 390
Ссылки
- Пётр Слабаков (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.kinopoisk.ru/name/300984/ Пётр Слабаков на сайте КиноПоиск]
|
Это заготовка статьи об актёре или актрисе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Слабаков, Пётр
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
