HMS Glory (1788)
HMS Glory (1788) — 98-пушечный британский линейный корабль, спущен на воду 5 июля 1788 года в Плимуте. Четвертый корабль Королевского флота, названный Glory.
Революционные войны
1793 — капитан Ф. Пендер (англ. F. Pender).
1794 — капитан Дж. Эльфинстон (англ. J. Elphinstone), май 1794, флагман адмирала Г. К. Элфинстона.
Капитан Дж. Бурмастер (англ. Bourmaster), август 1794.
1795 — капитан Александр Грэм (англ. Alexander Graeme), январь 1795.
Капитан Грей (англ. Grey), сентябрь 1795.
Капитан Дж. Боуэн, декабрь 1795, под флагом контр-адмирала Кристиана (англ. H. C. Christian).
1796 — капитан сэр Джордж Хоум (англ. George Home), апрель 1796.
1797 — капитан Джеймс Брайн (англ. James Brine), Флот Канала. Дух недовольства, проявленный в мятежах 1797 года, был далеко не искоренен. Вечером 12 марта 1798 года, когда капитан прохаживался по шканцам с лейтенантом Вильямом Даниэлом (англ. William Daniel), они услышали шум в низах. Спустившись для расследования, они обнаружили что 40−50 человек пытаются отнять бочонок офицерского пива и борются со слугами и часовым из морских пехотинцев. С помощью нескольких унтер-офицеров часть смутьянов были схвачены, а остальные разогнаны; капитан Брайн получил неприятную рану указательного пальца. Через некоторое время около 150 членов экипажа составили план выбросить офицеров за борт и увести корабль в Брест. План был сорван, когда один из мятежников, морской пехотинец, отказался участвовать в убийстве 14-летнего капитанского сына Джорджа, который сделал ему много хорошего, и сообщил старшему офицеру морской пехоты.
Когда лейтенант Даниэл был поставлен в известность, он предпринял немедленные шаги к аресту зачинщиков. Он успел в последний момент, Glory был в 9 милях от острова Уэссан и на 2 мили к берегу от главнокомандующего, и два француза из команды согласились провести корабль в Брест. В случае преследования флотом они намеревались стрелять из двух пушек гон-дека вниз в люк и утопить корабль.
Несколько человек с Glory были казнены после суда военного трибунала осенью, других наказали плетьми. (Капитан Брайн умер адмиралом в 1814 году, его сын стал капитаном в 1818 году.)
1799 — капитан Т. Уэллс (англ. T. Wells), март 1799, Спитхед.
1800 — в блокаде Бреста. Прибыл в Плимут на ремонт 11 мая и снова, для второго ремонта 28 июля.
3 января 1801 корабль встал в док в Плимуте, для срезания юта. Снова вышел 10-го. Был с вице-адмиралом Митчеллом (англ. Mitchell) в бухте Бантри. Вернулся в Портсмут с другими кораблями эскадры 29 декабря, перешел в Торбей. Вошел в Плимут 13 марта 1802 для выплаты жалования за 6 месяцев.
Наполеоновские войны
В 1803 году был на верфи в Чатеме для понижения до 74-пушечного, но переоборудование не было осуществлено.
Апрель 1804 — капитан Т. Уэллс (англ. T. Wells), с HMS Windsor Castle. Флот Канала. В июле некоторые матросы, переведенные на Glory с HMS Immortalite решили, что боцман Glory был гораздо более гуманным, чем на их собственном корабле. (На самом деле капитан Оуэн (англ. Owen) с Immortalite удерживал его от наказания слишком толстой палкой.) Они просили капитана Glory ходатайствовать за них.
1805 — капитан С. Крэвен (англ. C. Craven), флагман вице-адмирала сэра Джона Орда (англ. John Orde). На позиции под Кадисом вместе с HMS Renown, HMS Defence, HMS Polyphemus, HMS Agamemnon и HMS Ruby.
30 марта Вильнев вышел из Тулона с 17 кораблями, избежав блокады Нельсона, и достиг Кадиса вечером 9 апреля, соединившись с испанским флотом. Сэр Джон утверждал, что перед лицом соединенного флота из 19 или 20 линейных кораблей и 10 − 11 фрегатов, он ничего не мог сделать, но многие подозревали что Нельсон, в то время находившийся между Сардинией и Сицилией, на его месте атаковал бы.
В мае на Glory был назначен капитан Фредерик Эйлмер (англ. Frederick Aylmer), по-прежнему под флагом сэр Джона Орда, но вскоре он был замещен. Затем капитан Сэмюэль Уоррен (англ. Samuel Warren), флагман контр-адмирала сэра Чарльза Стирлинга (англ. Charles Stirling). Был с вице-адмиралом Робертом Кальдером 22 июля 1805 года, когда флота встретились примерно в 117 милях от Ферроля. Сражение в густом тумане, еще усугубленном пороховым дымом, принесло своего рода победу Кальдеру: два испанских корабля сдались. Потери Glory были один убитый и один раненый.
1 января 1807 года капитан У. А. Отуэй (англ. W. A. Otway), Средиземное море.
Поставлен на прикол в Чатеме в 1808 году и превращен в плавучую тюрьму там же в 1809 году,[2] отправлен на слом в 1825 году.[1]
В художественной литературе
Упоминается в романе «Лейтенант Хорнблауэр» С. С. Форестера. Линейный корабль в романе сходства с реально существовавшим не имеет.
Напишите отзыв о статье "HMS Glory (1788)"
Примечания
- ↑ 1 2 Lavery, Brian. The Ship of the Line — Volume 1: The development of the battlefleet 1650—1850. Conway Maritime Press, 2003. p.179 ISBN 0-85177-252-8
- ↑ [www.ageofnelson.org/MichaelPhillips/info.php?ref=1024 GLORY (98) 2nd rate. Ships of the Old Navy]
| ||||||
Отрывок, характеризующий HMS Glory (1788)
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
