Дракулич, Славенка
Поделись знанием:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
(перенаправлено с «Славенка Дракулич»)
Славенка Дракулич (хорв. Slavenka Drakulić, 4 июля 1949, Риека, тогда Югославия) — хорватская писательница и журналистка, пишет на хорватском и английском языках.
Содержание
Биография
Отец — офицер югославской армии, мать — государственный служащий. Изучала сравнительное литературоведение и социологию в Загребском университете. С 1982 занималась журналистикой, писала для различных хорватских изданий, в том числе — на феминистские темы. Вышла замуж за серба, родила дочь Ружану. В начале 1990-х годов, обвинённая националистической печатью, наряду с Дубравкой Угрешич и ещё несколькими писательницами Хорватии, в недостатке патриотизма и причисленная к «ведьмам», наводящим порчу на хорватский народ (см.: [womenineuropeanhistory.org/index.php?title=The_Five_Witches]), вместе с дочерью уехала из страны. Жила в Швеции, теперь делит жизнь между Стокгольмом и Загребом. Публикуется в крупнейших газетах и журналах мира.
Книги
Очерки и эссе
- Смертные грехи феминизма/ Smrtni grijesi feminizma (1984)
- Как мы пережили коммунизм и даже смеялись при этом/ Kako smo preživjeli komunizam i čak se smijali, о жизни женщин в странах социализма (1991)
- Балканский экспресс: фрагменты с другой стороны фронта/ Balkan Express: Fragmenti s druge stane rata (1992)
- Кафе Европа: жизнь после коммунизма/ Cafe Europa: Život nakon komunizma (1996)
- Они бы муху не обидели: военные преступники перед трибуналом в Гааге/ Ne bi ni mrava zgazili: ratni zločinci na sudu u Hagu (2005)
- Экскурсия по музею коммунизма/ A Guided Tour Through the Museum of Communism (2011)
Романы
- Голограммы страха/ Hologrami straha (1987)
- Мраморная кожа/ Mramorna koža (1995)
- Вкус мужчины/ Okus čovjeka (1997)
- Как будто меня там нет/ Kao da nisam tamo (2000, экранизирован в 2010, см.: [www.imdb.com/title/tt1456477/], фильм ирландского режиссёра Хуаниты Уилсон получил несколько премий в Ирландии и премию Стамбульского МКФ)
- Фрида, или О боли/ Frida ili o boli, роман о Фриде Кало (2007)
- Тело, сделанное из тела: рассказ о доброте/ Tijelo njenog tijela: priče o dobroti (2007)
Статьи on line
- [www.eurozine.com/authors/drakulic.html На сайте Eurozine] (англ.)
Сводные издания
- Sabrani eseji (2005)
Признание
Книги Дракулич переведены на многие языки мира, включая китайский. Она — лауреат Лейпцигской книжной премии за вклад в европейское взаимопонимание (2005, [www.leipzig.de/int/en/kultur_gastonomie/literatur/lbev/chronik/11022.shtml]).
Напишите отзыв о статье "Дракулич, Славенка"
Ссылки
- [www.enotes.com/contemporary-literary-criticism/drakulic-slavenka Биография, обзор творчества] (англ.)
- [womenineuropeanhistory.org/index.php?title=Slavenka_Drakuli%C4%87 На сайте Женщины в истории Европы] (англ.)
- [www.tol.org/client/article/20392-slavenka-drakulic.html Интервью, 2009] (англ.)
- [archive.svoboda.org/programs/OTB/2001/OBI.080501.asp Славенка Дракулич на радио Свобода] (рус.)
- [springwater.livejournal.com/659242.html Отрывки из книги Как мы пережили коммунизм…] (рус.)
Отрывок, характеризующий Дракулич, Славенка
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…
В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
