Слепцов, Николай Павлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Павлович Слепцов
Дата рождения

6 (18) декабря 1815(1815-12-18)

Место рождения

село Кологривовка, Аткарский уезд, Саратовская губерния

Дата смерти

10 (22) декабря 1851(1851-12-22) (36 лет)

Место смерти

у реки Гехи, Чечня

Принадлежность

Российская империя

Род войск

кавалерия

Звание

генерал-майор

Сражения/войны

Кавказские войны

Награды и премии
Николай Павлович Слепцов на Викискладе

Никола́й Па́влович Слепцо́в (6 [18] декабря 1815 — 10 [22] декабря 1851) — участник кавказских войн, генерал-майор.





Биография

Родился в родовом имении Саратовской губернии. Получив первоначальное домашнее образование, в 10 лет был отправлен в Ярославль, — в пансион при Демидовском высших наук училище, в котором с 1821 года учился его старший брат, Пётр (1807—1872). К этому времени в семье родился младший брат, Александр (1822—1886). Из Ярославля прибыл в Санкт-Петербург и поступил 4 июля 1828 года в Горный Институт, где проучился до 1834 года.

В течение нескольких лет просил отца о переводе его в школу гвардейских подпрапорщиков и, получив его согласие, 26 мая 1834 года, написал:
Батюшка! Я очарован истинным назначением военного звания, я ставлю его выше всех других понятий. Все мои желания, все усилия стремятся к тому, чтоб вступить на это высокое, славное поприще и быть его достойным. Я просил, умолял вас, так сказать, вырвал у вас согласие, и теперь у меня нет и не должно быть ни другой мысли, ни других забот, кроме тех, чтобы заботиться о ваших радостях и оправдать доброе участие родных. Вы решились — и для меня нет препятствий! Предо мной обширное поле к блаженству. Теперь я забываю превратность судьбы; мне кажется, что я счастлив навсегда, навеки; по крайней мере, в эти минуты — совершенно!»[1].

Учился в Школе гвардейских юнкеров и подпрапорщиков. В 1837 году произведён в прапорщики и назначен в лейб-гвардии Литовский полк. В 1840 году по собственному желанию перевёлся в Нижегородский драгунский полк — на Кавказ. За отличие, оказанное им в экспедиции против горцев 30 июня 1841 года он был награждён первым орденом — Св. Станислава 3-й степени.

Когда в конце 1842 года генерал Клюки-фон-Клугенау пошёл на выручку подполковника Пассека, выдерживавшего более месяца осаду в укреплении Зыраны, Слепцов отправился охотником в отряде фон Клугенау, получив от него командование 1-м батальоном Апшеронского полка. При выступлении гарнизона из укрепления, лишь только русский отряд вошёл в Игранайское ущелье, на него с обеих сторон полетели пули и камни. Необходимо было сбить неприятеля с высот, чтобы очистить путь войскам. Левые высоты взялся очистить Пассек, а правые — Слепцов. С шашкой в руке, впереди всех, взбирался он на крутую скалу, до 300 м высоты и, несмотря на целый град пуль, сыпавшихся сверху, успел невредимым добраться до позиций горцев и оттеснить их оттуда. За отличие, оказанное им в этом сражении, Слепцов был произведён в майоры (20 сентября 1844 года) с назначением состоять по кавалерии и при Кавказском линейном казачьем войске.

В 1844 году он принимал участие в экспедиции, предпринятой под начальством командира Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютанта Нейдгардта, а 19 января 1845 года назначен командиром 1-го Сунженского линейного казачьего полка с оставлением по кавалерии. Первое время после сформирования полка и заложения станиц на реке Сунже (Сунженская линия) Слепцов не знал ни минуты покоя, так как чеченцы беспрестанно делали набеги на новую линию; но мало-помалу ему удалось очистить от неприятеля всю Малую Чечню и покорить племена Галашковское, Карабулакское и Армтинское, отняв таким образом у врага не только самые плодородные земли, но и лучший боевой элемент. «Каждый удар Слепцова, — пишет один из его биографов, — попадал прямо в цель и колебал власть Шамиля и веру в его могущество».

В 1845 году Слепцов действовал с Назрановским отрядом в Малой Чечне под начальством генерал-майора Нестерова и за штурм аула Шаудень-Шари (5 июня) был произведён в подполковники (3 января 1846). Когда в следующем 1846 году Шамиль после долговременного бездействия переправился в ночь с 15 на 16 апреля со значительными силами через Сунжу и двинулся по направлению Большой Кабарды, думая этим вызвать общее восстание горцев Кабарды и Кубани, но Слепцов неожиданным нападением заставил его отступить. 4 мая 1847 года Слепцов одержал победу над чеченцами на берегах реки Асу, за что 25 мая был произведён в полковники и награждён золотой саблей с надписью «За храбрость», а 14 октября того же года произвёл удачное нападение на аулы карабулаков (орстхойцев), тревоживших постоянно своими набегами Сунженскую линию. 19 января 1850 года награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 8340 по списку Григоровича — Степанова).

В 1850 году Слепцов также провёл несколько удачных действий против горцев, в том числе 22 августа уничтожил укрепленную неприятельскую линию, состоявшую из сильных окопов и завалов. Линия эта была устроена Шамилем в Большой Чечне для предупреждения внезапного нападения русских на тогдашнее его убежище Ведень и на устройство её Шамилем было потрачено много времени и труда. Был целый ряд неудачных попыток русских войск взять эту линию. Хотя окоп этот находился вне круга Сунженской линии, тем не менее Слепцову при личном свидании с главнокомандующим князем Воронцовым удалось получить после долгих просьб разрешение попытаться взять его. Ему удалось обмануть горцев, выставленных Шамилем в числе трёх тысяч для защиты окопа; он не дал им затем собраться с силами и разбил их, потеряв всего трёх казаков. За это дело он был произведён в генерал-майоры, с оставлением начальником Верхне-Сунженской линии.

Последней победой Слепцова был бой на берегу реки Гехи 10 декабря 1851 года. Бросившись с двумя сотнями казаков на неприятеля, он очутился перед огромными завалами, за которыми скрывшийся неприятель открыл сильный огонь. Тогда Слепцов приказал двинуть вперёд пехоту, и в то время, как последняя быстро стала оттеснять горцев, вражеская пуля поразила его прямо в грудь. Смертельно раненый, он умер через полчаса.

Между офицерами шел оживленный разговор о последней новости, смерти генерала Слепцова. В этой смерти никто не видел того важнейшего в этой жизни момента — окончания её и возвращения к тому источнику, из которого она вышла, а виделось только молодечество лихого офицера, бросившегося с шашкой на горцев и отчаянно рубившего их.

Л. Н. Толстой. «Хаджи-Мурат»

Военные чины

Награды

Память

Согласно приказу военного министра от 29 декабря 1851 года, в память Н. Н. Слепцова, «образовавшего Сунженский полк и постоянно водившего его к победе», станица Сунженская была переименована в Слепцовскую, в ней был сооружён памятник генералу (не сохранился). Приказом от 28 мая 1852 года имя Слепцова было внесено на чёрную мраморную доску, находящуюся в церкви Школы гвардейских подпрапорщиков и юнкеров.

В Пензе есть кадетский корпус им. Н. П. Слепцова. В феврале 2014 года на территории пензенской кадетской школы был открыт памятник генералу Николаю Слепцову[3]. Имя Слепцова носит улица в селе Долгоруково Сердобского района Пензенской области.

В коттеджном посёлке Дон в селе Ямное Рамонского района Воронежской области есть улица Генерала Слепцова.

Напишите отзыв о статье "Слепцов, Николай Павлович"

Примечания

  1. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1840-1860/Slepcov/text.htm Один из кавказских героев]
  2. 1 2 Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. СПб. 1857 г.
  3. [www.pravmir.ru/v-penze-ustanovili-pamyatnik-geroyu-kavkazskoj-vojny-kazachemu-generalu-nikolayu-slepcovu/ В Пензе установили памятник герою кавказской войны казачьему генералу Николаю Слепцову | Православие и мир]

Литература

Отрывок, характеризующий Слепцов, Николай Павлович

– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.