Слинкин, Илья Васильевич

Илья Васильевич Слинкин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
первый секретарь Хабаровского областного комитета ВКП(б)
июнь 1935 — 23 августа 1937
Рождение:	1899(1899) Владивосток, Российская империя
Смерть:	26 мая 1938(1938-05-26) Хабаровск, РСФСР, СССР
Место погребения:	Хабаровск
Партия:	ВКП(б)
Образование:	Владивостокское училище, педагогические курсы, Всесоюзная промышленная академия
Профессия:	педагог

Илья Васильевич Слинкин (1899, Владивосток — 26 мая 1938, Хабаровск) — советский партийный деятель. Член Коммунистической партии с 1920 года, первый секретарь Хабаровского областного комитета ВКП(б) в 1934 — 1937 годах.

Биография

Окончил Владивостокское училище и педагогические курсы, работал в школах сел Владимиро-Мономахово и Венедиктовке Ольгинского уезда Приморской области. В годы Гражданской войны — один из руководителей красного партизанского движения в Приморье, председатель Военно-революционного штаба партизанских отрядов Ольгинского уезда. В 1920 году — член нелегального партизанского штаба во Владивостоке.

Член правительства Дальневосточной республики, депутат Учредительного собрания ДВР. С 31 декабря 1921 года — председатель Амурского народно-революционного комитета. В 1922 году — председатель Народно-революционного комитета Приморской области, член Приморского обкома, затем, до 1923 года — председатель Исполнительного комитета Приморского губернского Совета. В январе 1927 — сентябре 1929 года — председатель Исполнительного комитета Владивостокского окружного Совета. Затем работал заместителем председателя Далькрайисполкома, заведующий промтрансотделом Далькрайкома ВКП(б). В 1932 — 1933 годах учился в Промакадемии в Москве, там же отверг предложение П. П. Постышева остаться в центре.

В апреле 1933 года был кооптирован в члены Президиума Далькрайисполкома как заместитель председателя крайисполкома и председатель Крайплана. Тогда же занял пост председателя Междуведомственного совещания по перевозками при Далькрайисполкоме. 26 июня 1933 года Слинкин был введён в состав Пленума и в Бюро Далькрайкома ВКП(б). В августе того же года Слинкин вместе с А. К. Флегонтовым своим выступлением на Бюро Далькрайкома инициировали отстранение от должности первого секретаря Амурского обкома партии В. А. Верного, не справившегося с планом хлебозаготовок, и были направлены в Амурскую область для исправления ситуации. В сентябре 1933 года Слинкин был избран секретарём Далькрайкома ВКП(б) по снабжению. 9 января 1934 года на XI краевой партконференции И. В. Слинкин был избран членом Бюро и заведующим сельскохозяйственным отделом Далькрайкома, а также делегатом XVII съезда ВКП(б). 25 февраля того же года Слинкин был избран членом Президиума Далькрайисполкома с освобождением от постов второго заместителя председателя и председателя Крайплана, а 27 марта на 2-м пленуме Далькрайкома был избран только кандидатом в члены Бюро ДКК.

На I Хабаровской областной партконференции 7 — 10 июня 1935 года избран 1-м секретарём Хабаровского обкома ВКП(б). Также занимал пост 1-го секретаря Хабаровского горкома ВКП(б).

23 августа 1937 года был смещён с поста и арестован в Хабаровске Управлением государственной безопасности Управления НКВД по Дальневосточному краю. Обвинён в том, что входил в состав «запасного нелегального троцкистского центра» во главе с вторым секретарём Далькрайкома В. А. Верным как руководитель по Хабаровской области. 8 сентября 1937 года первый секретарь Далькрайкома И. М. Варейкис писал Сталину: «Показаниями Крутова, Дерибаса и других, ранее арестованных, были разоблачены как участники заговора: Слинкин, секретарь Хабаровского обкома ВКП(б), старых дальневосточный партизан, находившийся в тесной связи с Гамарником, Аронштаммом и другими;…».

26 мая 1938 года Илья Васильевич Слинкин был приговорен Военной Коллегией Верховного Суда СССР по статье 58-1а-2-7-8-11 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в тот же день и похоронен в Хабаровске.

В 1939 — 1940 годах сотрудники Управления НКВД по ДВК В. Ф. Семёнов, И. Г. Булатов, Малахов и Говлич, занимавшиеся делом Слинкина, были осуждены военным трибуналом Хабаровского округа войск НКВД СССР за фальсификацию материалов следствия и применение мер физического воздействия к арестованным. 29 декабря 1939 года Виктор Фёдорович Семёнов был приговорён к 7 годам исправительно-трудовых лагерей, а в 1942 году отправлен на фронт.

Однако И. В. Слинкин был реабилитирован только 28 апреля 1956 года, когда определением Военной коллегии Верховного суда СССР его дело было прекращено за недоказанностью обвинения. В мае 1989 года Хабаровский краевой комитет КПСС восстановил Слинкина в партии с 1920 года.

Память

В 2008 году член Русского географического общества Ю. А. Машков (г. Большой Камень Приморского края) писал:

Вот обширная, частично заболоченная луговина, заросшая травой. В траве видны невысокие кусты, растущие группами. Каждая такая группа растет внутри фундамента дома. На месте этой луговины до 1970 года стояла деревня Венедиктовка. Среди фундаментов, ещё достаточно хорошо видных, один выделяется своими размерами. Видно, что здесь стояло большое П-образное здание. Это было здание школы, в которой в 1918 году жил и работал учителем Илья Васильевич Слинкин – видный организатор и руководитель партизанского движения в Приморье. Закончил он свой жизненный путь в 1937 году на посту первого секретаря Хабаровского обкома и горкома ВКП(б).

Литература

• Сутурин А. С. Дело краевого масштаба. — Хабаровск: Хабаровское кн. изд-во, 1991. — ISBN 5-7663-0179-0.

Ссылки

• [www.knowbysight.info/SSS/06429.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]

Отрывок, характеризующий Слинкин, Илья Васильевич

В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.