Слиц, Антон Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Антон Иванович Слиц
Дата рождения

20 апреля (5 мая) 1894(1894-05-05)

Место рождения

д. Онзули, ныне Прейльский район, Латвия

Дата смерти

27 июля 1945(1945-07-27) (51 год)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19151917
19181945

Звание
подпрапорщик (Российская империя)

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

(СССР)
Командовал

42-я стрелковая дивизия

Сражения/войны

Первая мировая война;
Гражданская война в России;
Советско-польская война;
Великая Отечественная война

Награды и премии

Антон Иванович Слиц (20 апреля (5 мая) 1894, д. Онзули, ныне Прейльский район, Латвия — 27 июля 1945, Москва) — советский военный деятель, генерал-майор. Герой Советского Союза.





Начальная биография

Антон Иванович Слиц родился 20 апреля (5 мая) 1894 года в деревне Онзули Мадонского уезда в семье служащих.

Получил начальное образование. Работал строгальщиком по металлу на машиностроительном заводе «Атлас» в г. Рига[1].

Военная служба

Первая мировая война

В январе 1915 г. мобилизован на военную службу и зачислен в 265-й запасной пехотный батальон в г. Ельня Смоленской губ. В мае окончил учебную команду и был направлен на Западный фронт, где воевал взводным унтер-офицером в 18-м пехотном Вологодском полку. В 1917 г. при 5-й пехотной дивизии окончил школу подпрапорщиков и служил командиром пулеметного взвода. В феврале 1918 г. демобилизован подпрапорщиком. Работал сторожем городской бани в г. Витебск[1].

Гражданская война в России

В мае 1918 г. призван в РККА и зачислен во 2-й Витебский стрелковый полк. В том же месяце был избран командиром роты и воевал с полком на Южном фронте против войск генералов П. Н. Краснова и А. И. Деникина. С октября командовал батальоном в 130-м стрелковом полку 16-й стрелковой дивизии. С января по март 1919 г. находился на лечении в госпитале. По возвращении в дивизию командовал ротой в 140-м стрелковом полку. 25 мая с батальоном под станицей Каменская попал в плен. Будучи в плену, до 19 июня работал по строительству мостов в районе Острогожска, затем бежал. С июля служил в прежней 16-й стрелковой дивизии им. В. И. Киквидзе пом. начальника дивизионной учебной команды младшего комсостава, с ноября — командиром роты 140-го стрелкового полка и комендантом 2-й бригады, с мая 1920 г. — врид командира батальона и политруком роты в 140-м стрелковом полку. В 1920 году вступил в ряды РКП(б). Участвовал в боях с деникинскими войсками в районе Острогожска, в августовском контрнаступлении Южного фронта, в Воронежско-Касторненской операции и наступлении в Донской обл., в Ростово-Новочеркасской, Доно-Манычской, Тихорецкой и Кубано-Новороссийской операциях. Летом 1920 г. с дивизией был переброшен на Западный фронт и сражался с белополяками под Полоцком, Островом, Пултуском и Минском. С января по май 1921 находился на курсах среднего комсостава при штабе дивизии, по возвращении в полк командовал ротой и батальоном[1].

Межвоенное время

С октября 1922 по февраль 1924 г. командовал взводом и ротой в дивизионной школе младшего комсостава, затем вновь в 140-м стрелковом полку служил в должностях командира стрелковой и пулеметной рот, начальника штаба и пом. командира батальона. В период с октября 1924 по сентябрь 1925 г. прошел подготовку на повторных курсах ЛВО. С октября 1931 по апрель 1932 г. находился на разведывательных КУКС при IV управлении Штаба РККА, затем был назначен пом. начальника пограничного разведывательного пункта (ПРП) при штабе ЛВО. С сентября 1937 г. — пом. начальника штаба и врио начальника штаба 229-го стрелкового полка 73-й стрелковой дивизии СибВО в г. Славгород. С июля 1938 по 29 января 1940 г. находился под следствием органов НКВД. После восстановления в кадрах РККА в июне 1940 г. назначен начальником штаба 223-го стрелкового полка 53-й стрелковой дивизии в г. Аткарск Саратовской области[1].

Великая Отечественная война

С началом войны дивизия убыла на Западный фронт и с 10 июля 1941 г. в составе 61-го стрелкового корпуса 13-й армии участвовала в боях в районе г. Шклов, где была окружена. Прорвав кольцо окружения, её части сумели выйти к своим на р. Десна в районе Ельни. В том же месяце майор Слиц принял командование этим полком. С 28 июля по 2 октября дивизия в составе 43-й армии Резервного фронта оборонялась по р. Десна в районе Большая и Малая Липня — Якимовичи, затем участвовала в Вяземской оборонительной операции на звенигородском направлении. В октябре подполковник Слиц назначен командиром 438-го стрелкового полка 129-й стрелковой дивизии и в составе Западного фронта участвовал с ним в битве за Москву. 5 января 1942 г. переведен на должность командира 1293-го стрелкового полка 160-й стрелковой дивизии. В составе 33-й армии Западного фронта дивизия участвовала в Ржевско-Вяземской наступательной операции, в освобождении г. Верея.

С 5 февраля по 20 апреля 1942 г. она вела бои в окружении. После выхода из окружения дивизия пополнилась личным составом и в течение июня — июля занимала оборону на тыловом армейском рубеже в районе Шанский завод. Затем вела оборонительные бои на гжатском направлении. С 8 апреля 1943 г. полковник Слиц вступил в должность зам. командира 160-й стрелковой дивизии. С 10 июля 1943 по 15 января 1944 г. он находился в резерве Ставки ВГК (на учебе в Высшей военной академии им. К. Е. Ворошилова). 24 февраля 1944 года был назначен командиром 42-й стрелковой дивизии, находившейся в резерве 33-й армии. С 8 июня дивизия вошла в состав 49-й армии 2-го Белорусского фронта и участвовала в Белорусской, Могилевской, Минской и Белостокской наступательных операциях[1].

Постановлением СНК СССР от 15 июля 1944 года № 878 полковнику Антону Ивановичу Слицу присвоено воинское звание «генерал-майор».

14 сентября части 42-й стрелковой дивизии вышли к р. Нарев, а в октябре — захватили плацдарм на противоположном берегу. За форсирование рек Проня и Днепр дивизия была награждена орденом Красного Знамени (10.7.1944), а за освобождение г. Гродно — орденом Кутузова 2-й ст. (25.7.1944)[1].

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 июля 1944 года за умелое командование стрелковой дивизией, образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм полковнику Антону Ивановичу Слицу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 3860).

Принимая участие в составе 69-го стрелкового корпуса (50-я армия, 2-й Белорусский фронт), 42-я стрелковая дивизия наряду с войсками 3-го Белорусского фронта проявила себя в ходе Белостокской и Вильнюсской операций, освободив 16 июля 1944 года город Гродно.

С 30 октября по 20 ноября 1944 года находился на лечении, а в декабре 1944 года генерал-майор Антон Иванович Слиц продолжил службу в инспекции пехоты Красной Армии[1].

За время войны Слиц был пять раз упомянут в благодарственных в приказах Верховного Главнокомандующего[2]

Жил в Москве, где и умер 27 июля 1945 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 4, ряд № 11).

Награды

Память

Личные архивные фонды генерал-майора Антона Ивановича Слица хранятся в Белорусском Государственном музее истории Великой Отечественной войны, отдел № 2, 7 единиц хранения, 1942-44 годов.

Напишите отзыв о статье "Слиц, Антон Иванович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 434-435
  2. [grachev62.narod.ru/stalin/orders/content.htm Приказы Верховного Главнокомандующего в период Великой Отечественной войны Советского Союза. Сборник. М., Воениздат, 1975.]
  3. 1 2 [ru.wikisource.org/wiki/%D0%A3%D0%BA%D0%B0%D0%B7_%D0%9F%D1%80%D0%B5%D0%B7%D0%B8%D0%B4%D0%B8%D1%83%D0%BC%D0%B0_%D0%92%D0%A1_%D0%A1%D0%A1%D0%A1%D0%A0_%D0%BE%D1%82_4.06.1944_%D0%BE_%D0%BD%D0%B0%D0%B3%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B8_%D0%BE%D1%80%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B0%D0%BC%D0%B8_%D0%B8_%D0%BC%D0%B5%D0%B4%D0%B0%D0%BB%D1%8F%D0%BC%D0%B8_%D0%B7%D0%B0_%D0%B2%D1%8B%D1%81%D0%BB%D1%83%D0%B3%D1%83_%D0%BB%D0%B5%D1%82_%D0%B2_%D0%9A%D1%80%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%90%D1%80%D0%BC%D0%B8%D0%B8 Награждён в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 04.06.1944 "О награждении орденами и медалями за выслугу лет в Красной Армии"]

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10794 Слиц, Антон Иванович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Слиц, Антон Иванович

Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…