Словацкая социалистическая республика
| Словацкая социалистическая республика Словацкая республика | |||||||||
| Slovenská socialistická republika Slovenská republika | |||||||||
| Республика Чехословакии | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
| Гимн Гимн Чехословакии | |||||||||
| |||||||||
| Столица | Братислава | ||||||||
| Язык(и) | Словацкий | ||||||||
| Форма правления | социалистическая республика (1969—1989) парламентская республика (с 1989) | ||||||||
| История | |||||||||
| - 1 января 1969 года | Конституционный закон о федерации вступил в силу | ||||||||
| - 17 ноября—29 декабря 1989 года | Бархатная революция | ||||||||
| - 1 января 1993 года | Распад Чехословакии | ||||||||
Словацкая социалистическая республика (словацк. Slovenská socialistická republika), ССР (SSR) — одна из двух федеративных республик ЧССР в 1969—1990. Её территория полностью соответствует современной Словакии.
Словакия после Второй мировой войны
В конце августа 1944 года в Словакии вспыхнуло вооружённое восстание, которое возглавил Словацкий Национальный Совет. В марте 1945 года между лондонским эмигрантским правительством и КПЧ, а также представителями Словацкого Национального Совета была достигнута договоренность об образовании Национального фронта чехов и словаков, сформировании правительства и его программе. 4 апреля 1945 года в словацком городе Кошице президент Чехословакии в изгнании Э. Бенеш назначил правительство Национального фронта, которое на следующий день опубликовало Кошицкую программу — программу национальных и демократических преобразований в Чехословакии. Кошицкая программа признала национальную самобытность словаков, как признала и словацкие национальные органы, и принцип отношений чехов и словаков, охарактеризованный формулой «равный с равным».
После освобождения Праги от немецких войск и возвращения туда правительства Бенеша 10 мая 1945 года было восстановлено довоенное Чехословацкое государство и действовавшая в нём конституция 1920 года, в которую были внесены поправки в духе Кошицкой программы. Было допущено существование словацких «национальных органов» с определенными, хотя и достаточно ограниченными властными полномочиями. В итоге сложилось так называемое асимметричное национально-государственное устройство: чешская нация не имела своих национально-государственных органов, а словацкая имела, что означало определенную степень национально-территориальной автономии для Словакии. В то же время центральные органы государственной власти по факту выполняли в чешских землях ту же роль, что словацкие национальные органы в Словакии, оставаясь при этом властными и для последней, что создавало для чешских земель определённые преференции.
В новой Конституции Чехословакии, принятой в мае 1948 года, уже после победы коммунистов в Чехословакии, словацкие национальные органы характеризовались как носители и исполнители государственной власти в Словакии и как представители самобытности словацкой нации. Этими органами являлись Словацкий Национальный Совет из 100 депутатов, избиравшийся в Словакии на 6 лет, и Коллегия Уполномоченных, назначавшаяся Правительством Республики и ответственная перед ним и Словацким Национальным Советом. На местах предусматривались Национальные комитеты в качестве носителей и исполнителей государственной власти и защитников прав и свобод народа.
В следующие 20 лет указанные положения неоднократно изменялись и корректировались, но в целом «асимметричная» национально-государственная модель сохранялась.
Образование
Претензии к «асимметричному» устройству имелись и у чехов, и у словаков. Неудивительно, что одним из лозунгов Пражской весны стал лозунг «федерализации» — преобразования Чехословакии в федерацию двух равных национально-государственных образований, Чехии и Словакии. В то же время в одном из основных программных документов чехословацкой оппозиции времён Пражской весны — манифесте «2000 слов» — говорилось: «Оживлённое движение летом по всей стране вызовет интерес к упорядочению государственно-правовых отношений между чехами и словаками. Федерализацию мы считаем одним из способов решения национального вопроса, и все же это только одно из мероприятий, направленных на демократизацию нашей жизни. Это мероприятие само по себе может и не принести словакам лучшую жизнь. Завести отдельный режим для чехов и словаков — это ещё не решение вопроса. Власть партийно-бюрократического аппарата в Словакии может при этом сохраниться во всей силе, раз она „завоевала большую свободу“».
В октябре 1968 года был принят Конституционный закон о Федерации, вступивший в силу 1 января 1969 года, согласно которому ЧССР была разделена, подобно СССР и СФРЮ, на составляющие федерацию республики — ЧСР и Словацкую социалистическую республику. Но это была почти формальная конституция — в основном политическая власть и правление в хозяйстве осуществлялось из Праги.
Образовались новые хозяйственные организации в Братиславе, например, во внешней торговле (Технопол А/О, Мартимэкс А/О).
Трансформация
После падения социализма в марте 1990 года слово «социалистическая» было убрано из названий обеих республик. ССР стала Словацкой республикой (словацк. Slovenská republika). Приватизация в 1990 году и политика «шоковой терапии» (резкая трансформация плановой экономики в рыночную) В. Клауса привели к стремлению Словакии выйти из состава ЧСФР.
С 1 января 1993 года Словацкая республика стала независимой (см. Словакия).
См. также
Напишите отзыв о статье "Словацкая социалистическая республика"
Ссылки
- [web.archive.org/web/20060820153544/www.psp.cz/cgi-bin/eng/docs/texts/constitution_1960.html Конституционный закон «О Чехословацкой федерации»] (чешск.)
Отрывок, характеризующий Словацкая социалистическая республика
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
