Слонимский, Александр Леонидович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Александр Леонидович Слонимский (23 мая (5 июня) 1881, Санкт-Петербург14 октября 1964, Москва) — русский советский писатель и литературовед, пушкинист. Брат писателя М. Л. Слонимского.





Биография

Родился в семье видного публициста и критика Л. З. Слонимского, внук изобретателя Хаима-Зелика Слонимского; его дядей по матери был С. А. Венгеров

После окончания 3-й Санкт-Петербургской гимназии учился на славяно-русском отделении историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета, по окончании которого в 1904 году начал преподавать в Екатерининской гимназии. Но по болезни (туберкулез) выехал в 1906 году в Швейцарию (Давос).

Первая научная работа Александра Слонимского появилась под псевдонимом в 1903 году: о «Душеньке» И. Богдановича, — в «Литературном вестнике» (1903. — № 1. — С. 46—66);. В 1904 году он опубликовал в «Историческом вестнике» (1904. — № 6. — С. 970—986) статью «Политические взгляды Пушкина», в которой доказывал, что поэт на всю жизнь остался верен идеалам декабристов. Дальнейшее развитие положения этой работы нашли в статье «Пушкин и декабрьское движение», которая была напечатана в редактировавшемся С. А. Венгеровым собрании сочинений Пушкина (Т. 2. — СПб., 1908. —С. 503—528). Литературная деятельность А. Л. Слонимского возобновилась только после 1917 года, когда он вошёл в редакционную коллегию Литературно-издательского отдела Наркомпроса; был членом редакционной коллегии журнала «Былое». В 1919 году уехал в Чернигов, где заведовал театральной секцией Губнаробраза и читал лекции в педагогическом институте. Возвратился в Петроград в 1921 году.

До 1929 года он преподавал в Институте народного образования, переименованном впоследствии в Педагогический институт им. Н. К. Крупской. В 1923 году была издана его книга «Техника комического у Гоголя», которая стала началом его исследования творчества писателя. В то же время он продолжал заниматься творчеством Пушкина: «О композиции „Пиковой дамы“» («Пушкинский сборник памяти С. А. Венгерова». — 1923. — С. 171—188). К столетию со дня гибели Пушкина появились его работы во «Временнике Пушкинской комиссии»: «Пушкин и комедия 1815—1820 гг.» (Т. 2. — 1936. — С. 23—42); «Первая поэма Пушкина» (Т. 3. — 1937. — С. 183—202).

К 1924 году относятся первые опыты Слонимского в детской литературе. Наиболее значительное его произведение — историческая повесть «Черниговцы» (1928, многократно переиздавалась) о восстании Черниговского полка под руководством С. И. Муравьева-Апостола.

Во время блокады Ленинграда дом Слонимского на Петровском острове был разрушен бомбой; пропал целый ряд рукописей и заготовленных материалов, сам Слонимский в тяжёлом состоянии был эвакуирован в Москву.

В конце 1940-х годов он закончил рукопись монографии «Народные основы поэзии Пушкина», которую и представил в Ленинградский университет в качестве диссертации на соискание учёной степени доктора филологических наук. Защита состоялась 26 февраля 1948 года; А. Л. Слонимский был единогласно признан членами совета достойным искомой научной степени и решение было утверждено учёным советом университета 31 мая 1948 года. Однако это решение было оспорено ВАК, которая потребовала повторной защиты, от чего Слонимский отказался. В результате монография не была напечатана.

В последний, московский период его жизни, Слонимский стал всё большее внимание уделять художественной прозе и популяризаторской работе. В 1960 году вышла его повесть «Детство Пушкина» (М.: Детгиз), затем «Лицей» (1964) — позднее они были объединены в книгу «Юность Пушкина» (1966). Работа «Мастерство Пушкина» (М., 1959; 2-е изд. — М., 1963) стала завершением его научных исследований творчества Пушкина.

Похоронен Александр Слонимский на кладбище Донского монастыря в Москве (около Большого собора), рядом с родственниками А. С. Пушкина: его жена, писательница Лидия Леонидовна Слонимская (1900—1965), покоящаяся рядом с мужем — правнучка Ольги Сергеевны Павлищевой[1], сестры Пушкина. Здесь же, на надгробной плите имя их сына Слонимского Владимира Александровича, погибшего на фронте в 1944 году; с ним пресеклась женская линия потомков Сергея Львовича и Надежды Осиповны Пушкиных.

Напишите отзыв о статье "Слонимский, Александр Леонидович"

Литература

  • [feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v66/v66-1083.htm Некролог] // «Временник Пушкинской комиссии», 1963 / АН СССР. Отд-ние лит. и яз. Пушкин. комис. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1966. — С. 108—111.

Примечания

  1. Измайлов Н. В. Воспоминания о Пушкинском доме. 1918—1928 гг. // Пушкиниист Н. В. Измайлов в Петербурге и Оренбурге. — Калуга: «Золотая аллея», 2008. — С. 70.

Ссылки

  • [libinfo.org/index/index.php?id=114844 Фонд 281 А. Л. Слонимского]

Отрывок, характеризующий Слонимский, Александр Леонидович

– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.