Слоним, Марк Львович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марк Льво́вич Сло́ним
Дата рождения:

4 апреля 1894(1894-04-04)

Место рождения:

Новгород-Северский

Дата смерти:

8 апреля 1976(1976-04-08) (82 года)

Место смерти:

Больё-сюр-Мер

Род деятельности:

писатель, публицист, журналист, переводчик

Марк Льво́вич Сло́ним (4 апреля 1894, Новгород-Северский — 8 апреля 1976, Больё-сюр-Мер, Франция) — русский писатель, публицист, критик.





Биография

Окончил гимназию в Одессе. С 1912 года учился на факультете литературы и искусства Флорентийского университета. В 1914 году возвратился в Россию и поступил на четвертый курс философского факультета Петербургского университета.

Входил в Партию эсеров. После Февральской революции был отправлен для работы на Румынский фронт. Был избран во Всероссийское учредительное собрание по Бессарабскому избирательному округу по списку социалистов-революционеров.

После октябрьского переворота уехал на юг. Редактировал в Киеве эсеровскую газету «Народное дело». Летом 1918 под чужим именем пробрался на Волгу. Входил в Комитет членов Учредительного собрания. Осенью 1918 секретарь государственного совещания в Уфе. С установлением диктатуры Колчака выехал во Владивосток, а оттуда через Японию в Европу.

Жил в эмиграции в Берлине (1922), затем в Праге (1922—1927). В 1924 году участвовал в издании в Праге газеты «Огни». В 1926 был одним из руководителей Русского заграничного исторического архива, входил в совет Русского народного университета в Праге.

С 1927 года попеременно жил в Праге и Париже. Редактировал журнал «Социалист-революционер». Руководитель литературного объединения «Кочевье» (1928—1938 гг.).

Масон. Участвовал в работе ложи «Космос» № 288 (ВЛФ) в 1933 году[1].

В 1934 (март-октябрь) сотрудничал в еженедельном иллюстрированном журнале «Иллюстрированная жизнь» (Париж).

В 1938 — член комитета помощи республиканской Испании.

В 1941 выехал из Марселя и через Марокко добрался до США. С 1943 года преподавал русскую литературу в Сара-Лоуренс Колледже. Автор нескольких книг по истории русской литературы. Вышел в отставку в 1962 году.

Сочинения

  • Русские предтечи большевизма. - Берлин, 1922
  • «По золотой тропе: Чехословацкие впечатления» (Париж, 1928)
  • «Портреты советских писателей» (Париж, изд. Парабола, 1933)
  • Три любви Достоевского. - Н-Й., изд. им. Чехова, 1953.
  • Три любви Достоевского. - М., Советский писатель, 1991 - 100 000 экз.
  • Три любви Достоевского. - М., "Наше наследие" - "Имидж", 1991. - 50 000 экз.
  • Три любви Достоевского. - Ростов на Дону, Феникс, 1998. - 5 000 экз.
  • Три любви Достоевского. - М., Эксмо, 2011. - 3 000 экз.
  • The Epic of Russian Literature, From Its Origins Through Tolstoy. 1950.
  • Three Loves of Dostoevsky. Rinehart & Company. New York. 1955.
  • An Outline of Russian Literature. Oxford University Press, New York. 1958.
  • From Chekhov to the revolution; Russian literature, 1900—1917. Oxford University Press. 1962.
  • Soviet Russian Literature: Writers and Problems, 1919—1977. 1977.

Переводы

  • «Воспоминания Дж. Казановы». - Берлин. 1923.
  • «Цивилизация и другие рассказы» Ж. Дюамеля. - Прага, 1924.

Напишите отзыв о статье "Слоним, Марк Львович"

Ссылки

  • [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1564 Марк Слоним «О Солженицыне»: запись 1963 года — свежих впечатлений о прозе начинающего Солженицына, из архива радио Свобода, mp3]

Примечания

  1. [samisdat.com/5/23/523f-kos.htm Париж. Ложа Космос]

Отрывок, характеризующий Слоним, Марк Львович

От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».