Служили два товарища

«Служили два товарища»
Жанр	драма военный фильм
Режиссёр	Евгений Карелов
Автор сценария	Юлий Дунский Валерий Фрид
В главных ролях	Ролан Быков Олег Янковский
Оператор	Михаил Ардабьевский Виктор Белокопытов
Композитор	Евгений Птичкин
Кинокомпания	Киностудия «Мосфильм». Творческое объединение «Товарищ»
Длительность	93 мин
Страна	СССР СССР
Год	1968
IMDb	ID 0063615
Выход фильма ««Служили два товарища»»

К:Фильмы 1968 года

«Служи́ли два това́рища» — художественный фильм 1968 года, снятый режиссёром Евгением Кареловым по сценарию Юлия Дунского и Валерия Фрида. Действие фильма повествует о событиях Гражданской войны в России.

Сюжет

Первые числа ноября 1920 года. Идёт гражданская война. Войска барона Врангеля блокированы в Крыму. РККА готовится к последнему наступлению.

Бойца Красной армии Некрасова (Олег Янковский), который когда-то был фотографом, вызывает командир полка (Анатолий Папанов) и поручает ему с помощью выданной ему трофейной 35-мм кинокамеры системы Debrie «Parvo» снять с аэроплана расположение вражеских войск в районе Перекопа. Некрасов хочет отказаться, так как он не знает киносъёмочную технику, но командир полка настаивает, а начальник штаба поясняет Некрасову, что за неисполнение приказа он предстанет перед трибуналом. В помощь Некрасову направляют бывшего командира роты Ивана Карякина (Ролан Быков), разжалованного в рядовые за то, что самовольно расстрелял военспеца, бывшего офицера царской армии.

Карякин считает, что должен не только помогать Некрасову, но и присматривать за ним: Некрасов из семьи священника и, по мнению Карякина, является «чуждым элементом».

В ходе съёмки вражеских позиций мотор самолета глохнет, пилот при приземлении погибает, а Некрасова и Карякина захватывают махновцы. Махно и Красная Армия на тот момент были союзниками, но Некрасов предлагает Карякину бежать, так как понимает, что махновцы, вероятнее всего, их расстреляют. При побеге Некрасову удаётся заполучить кинокамеру.

Отбившись от махновцев, товарищи попадают в расположение красных войск. Женщина-комиссар не расположена разбираться с двумя неизвестными без документов, в телеге которых найден китель белого офицера (одного из двух схваченных и расстрелянных махновцами при попытке перейти к красным). Увидев китель, она приказывает их расстрелять, тем более что принимает Некрасова за офицера, пытавшего её в контрразведке. Перед самым расстрелом Некрасов неожиданно для солдат бросается к проезжающему мимо автомобилю, его узнаёт находящийся в машине начальник штаба его полка и отменяет расстрел.

Командование полка собирается посмотреть на результаты разведывательной киносъёмки, однако плёнка оказывается испорченной. Карякин обвиняет Некрасова в предательстве, но командование Карякина не поддерживает. Некрасов по памяти рисует план вражеских укреплений, его сведения по одному из участков в точности совпадают со сведениями, полученными от перебежчика. Некрасов награждён маузером, а Карякин пытается наладить с ним добрые отношения.

В фильме две параллельные сюжетные линии, которые пересекутся. Первая — о двух товарищах-красноармейцах, вторая — о белогвардейском офицере Александре Брусенцове.

Поручик Брусенцов (Владимир Высоцкий) попадает под арест после непреднамеренного убийства сослуживца. Вскоре после освобождения Брусенцова, попытавшегося воспрепятствовать изъятию у него генералом коня, отправляют на оборону Перекопа.

Войска Красной Армии берут Перекоп штурмом, совершив бросок через залив Сиваш. Как и многие, Брусенцов бежит в Севастополь, откуда уходят последние пароходы. В пути его замечает Карякин и хочет его застрелить. Некрасов просит его не делать этого, а тем временем Брусенцов и другой белый офицер скрываются. Брусенцов, несмотря на отговорки попутчика, решает использовать последний патрон в его винтовке. Его жертвой становится Некрасов.

Во время севастопольской эвакуации Брусенцов срочно венчается с сестрой милосердия Александрой (Ия Саввина). В последний момент он всё же садится на отходящий пароход. Его верный конь Абрек бросается в воду за судном, на котором уплывает Брусенцов, и плывёт за ним. Выдержать этого Брусенцов не в состоянии. Он стреляет в себя и падает за борт.

В ролях

• Олег Янковский — Андрей Некрасов
• Ролан Быков — Иван Трофимович Карякин
• Владимир Высоцкий — поручик Александр Никитич Брусенцов
• Ия Саввина — Саша, сестра милосердия
• Анатолий Папанов — командир полка
• Николай Крючков — командир взвода
• Пётр Крылов — начальник штаба
• Б. Силантьев — комбриг
• Николай Бурляев — Сергей Лукашевич
• Алла Демидова — комиссар
• Ростислав Янковский — полковник Васильчиков
• Роман Ткачук — белогвардейский офицер
• Николай Дупак — командующий армией
• Аполлон Ячницкий — сосед Саши на корабле
• Василий Фущич — Савчук, махновец
• Валерий Фрид — Семён Маркович, военврач
• Борис Молодан — Семён Панасюк, часовой
• Валентина Березуцкая — хозяйка утонувшего ведра
• Юозас Будрайтис — член штаба красных
• Николай Парфёнов — белый офицер
• Вениамин Смехов — барон Краузе
• Кирилл Замошкин — главарь махновцев
• Вадим Шавров — лётчик
• Юрий Кузьменков — боец, сидящий у штаба полка
• Виктор Отиско — боец, сидящий у штаба полка

Факты

• Сценаристы использовали фильм для поиска своих бывших знакомых по ГУЛАГу:

Таким же способом мы пытались отыскать ещё одного его друга Сашу Брусенцова, геройского парня, бывшего лейтенанта. Его имя, отчество, фамилию и даже воинское звание мы присвоили одному из героев фильма «Служили два товарища» — поручику Александру Никитичу Брусенцову.

• Образ Семёна Марковича — доктора, читающего красноармейцам лекцию в стихах, — основан на реальном эпизоде из жизни С. М. Фрида — отца В. С. Фрида.
• Ростислав Янковский, играющий роль полковника Васильчикова, — старший брат Олега Янковского, исполнителя роли Некрасова.
• Фильм снимался в том числе в пгт Суворово Одесской области. В Крыму съемки проходили на Арабатской крепости, которая расположена в начале Арабатской стрелки и в фильме играла роль перекопских укреплений. В фильме на ней базировались войска Врангеля, и здесь же снимался их штурм красноармейцами. Также здесь снимали сцену, когда поручик Брусенцов стреляет в Некрасова.

Ссылки

• «Служили два товарища» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Служили два товарища

– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.