Смайлович, Мишо

Мишо Смайлович
Общая информация
Полное имя	Драго Смайлович
Родился	28 октября 1938(1938-10-28) (85 лет) Сараево, Королевство Югославия
Гражданство	Босния и Герцеговина
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
	ФК Слога Сараево
Клубная карьера*
1958—1967	Железничар (Сараево)
1967—1968	Стандард (Льеж)
1968—1969	Олимпия (Любляна)
1969—1971	Челик (Зеница)
Национальная сборная**
1963—1964	Югославия	4 (1)
Тренерская карьера
1988—1991	Железничар (Сараево)
1994—1997	Железничар (Сараево)
1997—1999	Босния и Герцеговина (до 21)
1999—2002	Босния и Герцеговина
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Драго (Мишо) Смайлович (босн. Mišo Smajlović; родился 28 октября 1938, в городе Сараево, Королевство Югославия) — югославский футболист и боснийский футбольный тренер. Возглавлял сборную Боснии и Герцеговины с 1999 по 2002 год.

Карьера игрока

Карьера Мишо началась в столичном «Слога». В 1958 году, Смайлович подписал профессиональный контракт с Железничаром, сыграв за него более 400 матчей и забив 241 гол. Если брать во внимание только официальные матчи, то он сыграл 190 игр и забил 97 голов. Мишо стал лучшим бомбардиром Первой лиги Югославии, в сезоне 1962/1963, с 18 голами.

Мишо был один из лучших нападающих Югославии того времени. В 1963 году состоялся дебют Смайловича в Сборной Боснии и Герцеговины. За неё он провел 4 матча, забив 1 гол. Забил он его, 27 октября 1963, в тов. матче против Сборной Румынии. Все журналисты называли его Джентльменом в бутсах. Из-за того, что Мишо играл в большом Югославском клубе, он мало получил право сыграть за сборную.

В 1967 году, Смайлович перешёл в бельгийский Стандард (Льеж). После полтора сезона, Мишо возвращается в Югославию, становясь игроком Олимпии из Любляны. Потом, в 1969 году, в Челик (Зеница) из Зеницы, где и завершил карьеру игрока.

Карьера тренера

После игровой карьеры, Мишо стал тренером. Первым клубом, в качестве тренера, для него стал столичный Железничар. В нём он также выполнял должность спортивного директора. Он сыграл важную роль в сохранение существования клуба, во время Боснийской войны.

В 1997 году, Мишо был назначен главным тренером молодёжной сборной Боснии и Герцеговины. После ухода в отставку Фарука Хаджибегича в октябре 1999 года, Смайлович был назначен и. о., но через несколько месяцев стал основным тренером сборной Боснии и Герцеговины. После окончания контракта в 2002, Мишо не стал продлевать контракт.

В настоящее время он живёт в Сараево, и не задействован в футболе.

Отрывок, характеризующий Смайлович, Мишо

Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.